– Абель, солнышко, пойдем обедать, – Лилит уже десять минут стояла над младшим из братьев, но тот отказывался сдвигаться с места. Просто молча сидел на кровати, повернувшись лицом к стене. Лилит беспокоилась: мальчик все чаще впадал в депрессию, много плакал по ночам, все меньше разговаривал с сестрами и братом, а если и разговаривал, то разговор быстро заходил в тупик. Абель не желал мириться с тем, что они вчетвером были созданы искусственно для освоения Марса, что они не дети, а инструмент ученых далекой отсюда Земли. Но изменить это было невозможно.
– Оставь его.
Мягкий, почти соблазнительный голос заставил Лилит вздрогнуть. Он всегда ходил бесшумно и оказывался рядом в самый неожиданный момент. Вот и сейчас – стоял у нее за спиной, улыбаясь, как подрастающий ангел, золотоволосый, голубоглазый, с длинными ресницами, слегка вздрагивающими, – Каин.
– Оставь его. Если он не хочет, незачем неволить.
– Подростки должны хорошо питаться и не нарушать режим дня, – Лилит отвечала мягко. – Ты ведь знаешь и сам.
– Знаю, – он улыбнулся шире и обошел Лилит. – Брат, пойдем. Не огорчай нашу сестру.
Абель опустил голову и не ответил.
– Пойдем, – повторил Каин, прикасаясь к плечу брата, – и рука немедленно была отброшена с силой, даже заныло где-то в суставе – Абель отмахнулся не глядя.
– Уйдите! Оба! Оставьте меня в покое!
В голосе почти уже слышались слезы, и от этого Абель только больше злился – и на себя, и на тех, кто был сейчас рядом и слышал его.
– Пойдем, – Каин отошел к Лилит, потирая ушибленную руку и оглядываясь на брата. – Он успокоится и поест.
Дверь закрылась – и Абель только тогда упал лицом в подушку, буквально задыхаясь от слез. Он не понимал, почему остальные мирились с тем, что их используют, не спрашивая их согласия. Он хотел быть таким, как нормальные дети, – и понимал, что уже никогда не сможет быть таким. Хотя бы потому, что все нормальные дети бегают сейчас по зеленой траве лужаек или по слепящему снегу, когда они ложатся спать, мамы и папы читают им сказки и желают спокойной ночи, у них есть с кем вместе озорничать, играть и драться, а потом они вырастают и влюбляются впервые, они празднуют дни рождения и дарят девочкам сорванные на чужой клумбе цветы, целуются на задних рядах в кинотеатрах... И это все он мог знать только по книгам и фильмам. Потому что за окном была красная пустыня Марса. Потому что на базе подростков было только четверо, и взрослые не могли их понять – у них были свои дела, исследования, романы и драмы. Лилит изо всех сил старалась заменить младшим мать, но выходило не очень хорошо, особенно сейчас. Ей было семнадцать, Каину и Абелю – пятнадцать. То есть Каину было пятнадцать, а Абелю... исполнилось. Сегодня.
Они не вспомнили.
Впрочем, они могли и никогда не знать точную дату. Это повторялось из года в год – их с Каином называли близнецами и отмечали один день рождения на двоих. А Абель всегда был собственником, с детства. И получалось так, что праздник был больше праздником старшего из братьев: все помнили, что Абель младше где-то на полгода, об этом говорили постоянно, но хоть бы раз вспомнили в нужный день...
Красноватый блик сполз с кровати, наискосок устремляясь к потолку. Начинался багровый марсианский закат.
...Снилось что-то совсем смутное. Красное. В последнее время почти все сны были красными. С утра после каждого такого болела голова и ничего не хотелось. Врач базы говорил, что это нормально для подростка, живущего в помещении, и обещал, что скоро откроют оранжерею, где можно будет хоть немного развеяться. Абель ему не верил.
Красные сны были кровавыми, должно быть, но подробностей Абель не помнил никогда. И всегда радовался, когда что-то будило раньше общего подъема. Вот как сейчас – странное ощущение, почти приятное, вторглось в сон. Приятное, если бы не беспокойное – в нем было что-то необычное...
– Проснись!.. – мягкий шепот, от которого стало тепло и чуть шевельнулись волосы на виске – от дыхания. – Проснись, Абель...
Зачем так... ощущение, показавшееся столь приятным, – гладили по волосам, – и кто? Каин. Каин, вечно лучший, во всем, всегда впереди: и ростом он был выше, и глаза голубее, и взрослые его ценили за сообразительность и покладистость, и лидер из него рос прекрасный... А еще он был красив. Пусть и говорили, что братья – копии друг друга, все-таки это было не так. Каин был красивее.
Абель ненавидел брата. И с каждым днем все сильнее. Ненавидел, да, потому что не бывает чувства сильнее!..
– Брат... – шепот у самого уха. Нет, не поднимать лицо, не видеть его, улыбающегося, счастливого всегда...
Ощущение чего-то прохладного и бархатного под рукой, почти живого – дернуться посмотреть: орхидея.
Светлый – в темноте не разглядеть оттенок – огромный цветок орхидеи. Только что сорванный, еще живой... Откуда? Откуда он взял ее здесь, на Марсе, если оранжерея еще не открыта?
Тихий смех – многократно отраженный от окрестных холмов свет рисует во тьме только добрую, беззаботную улыбку Каина.
– С днем рождения, брат.
И Абель вспомнил: полтора года назад, в день рождения – тот, который общий – Каин попросил у начальника базы разрешение выбрать что-нибудь из семян, привезенных для оранжереи... Прошло полтора года.
Брат вырастил этот капризный и хрупкий цветок, вырастил, хотя в оранжерее все зародыши погибли, и ботаники заново высаживали цветы накануне. Спустя полтора года он мог только начать цвести – и это, наверное, был первый бутон. Брат вырастил орхидею... для него, для Абеля?
Слезы комом встали в горле, не давая дышать, и Абель упал лицом в подушку. Рыдания почти душили, но впервые от слез становилось легче, проще, словно что-то прояснялось в жизни...
Теплая рука легла ему на плечо, почти обнимая, а потом стало совсем уютно – так в детстве они порой, замерзая, грели друг друга.
– Спи, мой серебряный, – прошептал Каин, прикасаясь щекой к плечу брата. – Спи, мой любимый брат...
Рано утром Лилит бесшумно отворила дверь в комнату Абеля – она все еще беспокоилась за младшего, ведь к ужину он так и не вышел, – и замерла, затаив дыхание. Почти десять лет она не видела столь мирной картины: братья спали, держа друг друга за руки, на одной постели, пусть и узкой, а на подушке между ними лежал уже практически увядший цветок орхидеи. Лилит знала, что Каин растил ее долго и запрещал даже приближаться. Девушка улыбнулась и на цыпочках прошла к окну – опустить жалюзи, чтобы красный марсианский рассвет не потревожил этот покой, – и так же бесшумно вышла.
Лилит не знала, что в тот момент подписала себе смертный приговор.
