Сменяются сезоны.

И в надломленном свете зимы

Белые перья, покинув холодное лоно,

Уже кружат, отменяя черную власть тьмы,

Тревожа уцелевший лист.

Ни танцев, ни песен: мир умер, мир чист.

Дом Морэ, «Песня»

– Иди, да только не забудь,

Мы к ночи бурю ждем. –

И Люси смело вышла в путь

Со старым фонарем.

Потом спустился полог тьмы,

Завыло, замело.

Взбиралась Люси на холмы,

Но не пришла в село.

Уильям Вордсворт, «Люси Грей»

Поют ли мертвые? Любят ли мертвые?

Стивен Кинг, «Протока»

Сегодня нашли Берту.

Нашли ее в снегу, всего в нескольких ярдах от Дороги Прочь. Потом говорили, что она, должно быть, и шла-то в правильную сторону, только вот до ночи не успела добраться. А ночью была буря, и... ну, в общем, никто и не ждал, что ее найдут живой.

Берта. Дура несчастная. Никогда не проверяла, сколько у нее осталось бензина, а с собой у нее даже самой простенькой рации не было. Она, наверное, и раздумывать не стала, когда поняла, что застряла. Просто открыла дверь и вышла. Бросила машину. И даже на часы не посмотрела. Да уж... я вообще удивляюсь, что она до своих лет дожила.

Я был сегодня в баре как раз тогда, когда вернулся Снежный Патруль. Покупал очередной ящик «Джек Дэниелса», болтал с Роем. Тут они и зашли – двое ребят из Патруля, такие замерзшие, что на них смотреть было холодно. Рой на них только глянул – и сразу пошел готовить грог. Он готовит отличный грог, наш Рой, лучше я нигде не пил, а ведь он клянется, что в жизни его не делал, пока не пришел снег. Ну что ж, значит, успел научиться – снег ведь уже сколько лет лежит. И у него впереди, пожалуй, уйма времени, чтобы научиться делать грог еще лучше.

Я с Патрульными не разговаривал. Но другие говорили. Спрашивали. Так что я слышал кое-что. Например, что Берта улыбалась, когда они ее нашли. Она была мертвее мертвого. Холодная, посиневшая. Промерзла насквозь – настолько, что когда они начали ее откапывать и нечаянно задели руку, то кисть попросту отломилась. Но она улыбалась – широко, счастливо. И умиротворенно.

Вот что не дает мне покоя.

Они всегда улыбаются.

* * *

– Слушай, ну почему ты все время ведешь себя как последняя сволочь, а?

– Кто? Я? – смеюсь. – Да я еще и сволочить-то толком не начал. Я тебе просто говорю все как есть. Есть ли у меня свободное место? Да, есть. Далеко ли живу от Городка? Далековато. Дам ли я ему свою машину? Нет. Отстрелю ли я ему яйца, если он попробует воспользоваться ею без моего согласия? Отстрелю всенепременно. Вот видишь: коротко, ясно, а главное – ни разу не соврал. Ну и в чем здесь сволочизм, спрашивается?

– Ну... мог бы быть и повежливее, – ворчит он. Старый добрый Джейк. Он все еще верит в пользу хороших манер. Я его понимаю. Но не поддерживаю.

– Да, пожалуй, мог бы. Вот только на моей вежливости эта твоя звезда Патруля до Городка не доедет. Даже если очень захочет.

Тишина на другом конце провода. Потом вздох.

– Дин, чертов циник. Ты знаешь, что ты циник?

– Да. И я этому рад.

– Ты ж еще совсем молодой. Ну зачем, скажи на милость, тебе быть таким циником?

Вот на это я не отвечаю. Во-первых, вопрос был риторический. Ответа не требует.

А во-вторых, он знает ответ.

Проходит несколько мгновений, и он снова подает голос. Похоже, ему немного неловко.

– Хорошо, я ему передам. Если его все устроит, он к тебе подъедет часам к восьми вечера. А то им еще с Бертиным мужиком разбираться.

– Может, тогда и позвонишь? Чтобы я знал наверняка.

– Ребята из метеорологической службы говорят, что вечером будет буря. Связь может отказать.

– Что, опять?

– Да. Опять.

Все замечательнее и замечательнее. Хорошо еще, что сегодня мне никуда не ехать.

– Джейк?

– Ага?

– А надолго они здесь задержатся? Ну, Патруль. Я имею в виду... Берта потерялась, мы их вызвали, они ее нашли. Почему они не уедут восвояси?

– Дин, я понятия не имею, – голос у него усталый. – Кто я такой? Старейшина придорожного Городка. А они – Снежный Патруль. Если они приходят и говорят, что собираются у нас остановиться, я только и могу, что подыскать им жилье. Вопросы задавать мне не положено.

– Понятно.

Недолгое молчание. Потом он говорит:

– Это ведь ты у нас дерзкая душа. Вот и спроси своего постояльца. Он у них главный. Если кто что и знает, так это он.

И он вешает трубку.

– Спрошу, уж будь уверен, – говорю я вслух.

Почему бы и не спросить?

* * *

Уже почти девять, когда раздается стук в дверь.

Снег за окном сумасшедший – клубится, мельтешит, бьется в стекло. Я вздыхаю и накидываю пальто, прежде чем открыть дверь.

Человек на пороге похож на что угодно, только не на человека: заснеженная фигура в черном и красном, лицо укрыто меховым воротником, выпуклые защитные очки – кроме них мне из-под капюшона ничего не видно – уставились на меня словно глаза невиданной рыбины.

– Машину можно куда-нибудь поставить? – кричит он мне, а ветер заметает снег в прихожую. – А то ведь занесет!

Понятия не имею, как такое возможно, но в этих круглых очках отражается искреннее изумление, когда я захлопываю дверь у него перед носом.

Надеюсь, ему хватит ума вернуться в машину и ждать. Потому что черта с два я хоть шаг за порог сделаю, не одевшись как следует.

Когда я выхожу из дома через пару минут, он дает мне гудок. Машина у него черная, с широкими красными полосами на бортах, так что я вижу ее даже за беснующимся снегом. Черное с красным на фоне ночи – темно-серой, молочно-белой. Черных ночей у нас уже давно не бывает.

Топаю по снегу к его машине, и он тут же открывает дверь. Ха. Я-то думал, он заставит меня померзнуть. Выпендрится в отместку. Ну, за захлопнутую дверь.

А в кабине тепло. Еще бы – спецтранспорт... Мотор тихонько ворчит. Парень уже без очков, так что и я свои снимаю. У меня они не защитные – просто старые солнечные. Но без них было бы еще хуже.

– Привет, – говорит он. Глаза у него серо-зеленые. С карими крапинками вокруг зрачков. Он мне улыбается.

– Поворачивай за дом, – велю ему я. – Там будет гараж. Подогрева, правда, нет, ну так хоть откапывать не придется с утра. Сэкономишь пару часов.

Он кивает и делает что сказано. Больше со мной не заговаривает. Он мне, пожалуй, нравится. Потому что внял предупреждениям и приехал на своей машине. Потому что он на меня не обиделся. Потому что не стал болтать. Да мало ли почему. Это хорошо: у меня обычно чутье на людей. Может быть, от него будет меньше проблем, чем я думал.

От гаража до дома мы добираемся в обнимку, вцепившись друг в друга, а ветер бьет в лицо, кидает снег в глаза, слепит, валит с ног. К тому времени как мы доползаем до двери, мы все в снегу и примерзли друг к дружке накрепко, просто-таки срослись, словно сиамские близнецы. В доме нам приходится с минуту оттаивать, прежде чем у нас получается расцепиться.

Каламбур, конечно, но такое начало знакомства отлично ломает лед в отношениях.

– Ну что за бардак? – тихо сетует он, снимая очки. Потом выворачивается из парки и сам себе отвечает: – На редкость холодный бардак. Так и хрен себе отморозить можно.

Я ухмыляюсь.

– Ну, уж если офицер Снежного Патруля так считает... Снимай-ка свое барахло. Поищу тебе что-нибудь посуше.

Когда я, переодевшись, возвращаюсь в гостиную со старыми джинсами и рубашкой под мышкой, он стоит в одних трусах и явно пытается решить, стоит ли снимать и носки тоже. Высокий. Мускулистый. А на боку у него шрамы, крест-накрест. Наверное, я слишком пристально смотрю – он поднимает голову, заметив мой взгляд. Волосы падают ему на глаза. Волосы каштановые, не слишком длинные, но и не стриженные под машинку. Удобной такой длины, чтобы не мешались. Наверное, ему лет тридцать. Может, чуть больше.

– Снимай, снимай, – говорю ему я. – Носки у меня тоже найдутся.

Он берет у меня одежду. Разворачивает. И косится на меня с любопытством, когда думает, что я на него не смотрю. Знаю я, отчего он любопытствует. Джинсы и рубашка явно не моего размерчика. А вот ему они как раз. Одежда для мужчины повыше и побольше меня.

Пусть смотрит сколько влезет. Мне плевать.

– Спасибо, – вздыхает он. – А это все так и так стирать надо. Не самые легкие три дня это были, это уж точно.

Три дня искать Берту – сколько бездарно потраченного времени... Наверное, я и впрямь сволочь, раз так думаю. Главное, вслух не сболтнуть. Особенно при Шоне Рэмси.

– А тебе даже спасибо, наверное, не сказали, – замечаю я, подумав о Шоне. – Мужик как пить дать пригрозил подать на вас в суд. За то, что вы ее не привезли живой, здоровой и, желательно, с лишней сотней баксов в кармане.

Это его ошарашивает. На секунду. А потом он начинает хохотать. Да. Он мне точно нравится.

– А ты его хорошо знаешь! Да уж, нервы он мне потрепал от души. Он ведь на самом деле сказал, что подаст в суд. Из-за этого гадства с ее рукой.

– Той, что отломилась.

– Ну да. Не понимаю, чего он от нас ждал. Мы что, должны были ее обратно приклеить?

– Ему сейчас тяжело. Он ведь наверняка надеялся. Берте пару раз такое удавалось – выходила из машины в бурю, а домой добиралась невредимой. Дуракам-то везет. У него, кроме Берты, никого нет. Сынок их еще в первую зиму пропал.

Его смех обрывается. Внезапно, будто кто-то отключил звук. Он смотрит на меня. Пристально. Я пожимаю плечами.

– Поищу-ка я тебе носки.

* * *

Некоторые считают, что привычка сидеть, уставившись в огонь, – это атавизм. Что это голос предков, проснувшийся в нас. Потому что пещерные люди могли смотреть в огонь часами. Они думали, что он живой. И это их завораживало.

Не знаю. Мне, если честно, кажется, что им просто делать было нечего.

Как нам теперь.

Раньше у людей в такие вечера находилась масса дел. Я помню. До того, как пришел снег, тогда, когда у меня еще была семья – не так уж мало мне было лет, уже подростком был... так что помню. Раньше мы просиживали по полночи в Интернете, болтая с людьми, которые жили за миллионы миль от нас. Раньше мы слушали музыку. Раньше мы смотрели телевизор. Великое множество каналов: музыкальные, научные, каналы кинофильмов, каналы мыльных опер...

Откуда нам тогда было знать, что самые важные каналы – это метеорологические.

Теперь у нас всего этого нет. По одной-единственной причине: на все это надо чересчур много электричества. Для телевизора, для компьютера, для колонок проигрывателя – электричество, электричество, электричество... А ведь уже, пожалуй, никто и не помнит, когда у нас последний раз был такой день, чтобы ни разу не вырубили свет. Электростанций почти не осталось. А все, что осталось, уходит на самое важное – отопление. И даже то, что мы зовем телефонами, на самом-то деле всего лишь усовершенствованные радиопередатчики. Каждый раз, как с кем-то разговариваешь, невольно думаешь: а вдруг сейчас кто-то еще пытается пробиться, чтобы предупредить об опасности или попросить помощи... а ты забиваешь эфир.

Так что вечерами мы ничем не отличаемся от пещерных людей.

Вообще говоря, у меня есть телевизор – бывает, он даже ловит обрывки волн, приходящих из больших Городов. Да и электричество, если на то пошло, у меня свое – в подвале генератор. Но я привык тратить как можно меньше света. А из-за гостя я ничего менять не буду.

Поэтому мы просто сидим и смотрим в огонь. По крайней мере, он. Всего десять часов вечера, рановато для сна. Он сначала пробовал читать какие-то бумаги при свете камина, но к такому освещению он явно не привык. Теперь он устроился в кресле и потягивает мое виски. Перед гостями я не заискиваю, но я ведь не жадный...

Его зовут Теодор – он так сказал. И просил звать его не Тедом, а Тео. Я сказал ему, что меня зовут Дин. «Вроде как Джеймс Дин?» – переспросил он. «Вроде как Дин Кунтц», – ответил я. Он удивился. Наверное, по мне не скажешь, что я читал такие книги. А я ведь читал. Лет в двенадцать.

– Чем это ты занимаешься, Дин?

Так и знал, что он первым заговорит. Он ведь работает в команде. Не привык к одиночеству.

– Чиню кофемолку, – показываю ему механическое недоразумение у меня в руках. Он щурится.

– Хочешь сказать, ты видишь, что делаешь?

– Мне света хватает. Я всегда вечером такой ерундой занимаюсь. Когда темнеет, развлечься здесь особо нечем.

Он кивает. Наблюдает за моими руками. Потом спрашивает как бы между делом:

– Один живешь?

– Да.

Он ждет продолжения. Возможно, думает, что я захочу ему объяснить, почему у меня в доме нашлась рубашка его размера. А я не хочу ничего объяснять. И постепенно его молчание становится растерянным.

Пожалуй, пора и мне что-нибудь спросить.

– Как так вышло, что ты здесь оказался, а, Тео? Твоя команда вся в Городке...

Улыбается. В глазах – облегчение.

– А вот так и вышло, что один я остался. Мне же надо было заниматься всякой официальной ерундой. Общаться с Шоном Рэмси, заполнять бумажки для коронера. Всем своим ребятам я жилье нашел, а сам...

– А сын сапожника всегда ходит босым...

– Ха, ну да. Отправил их по домам и обнаружил, что сам бездомным остался, – он ухмыляется. – У вас тут такие строгие нравы. Если в доме есть незамужняя девчонка, они никаких Патрульных и видеть не хотят. Может, я бы и уговорил кого-то, если бы ты отказался... Но ты ведь не отказался.

– А Джейк сказал, что откажусь?

– Он сказал, что это весьма возможно.

Я не сразу отвечаю. Сперва проверяю, легко ли проворачивается у кофемолки ручка. Затем говорю ему:

– Нравы тут ни при чем. Просто были у нас... прецеденты.

Он слегка напрягается.

– Прецеденты?..

Киваю. Хочет знать – пусть идет и спрашивает Джейка. Кофемолка работает как новенькая, так что я поднимаю взгляд от нее и задаю ему Тот Самый Вопрос:

– А что вы вообще здесь так долго делаете?

И он тут же становится фальшивым. Насквозь. Мгновенно. Даже забавно: лицо не изменилось ни на йоту, а совсем другое. Интересно, он знает, что я это вижу? Голос у него неестественно бодрый:

– Дин, да откуда ж мне знать? Мы ведь как армия, живем по приказу. Приказали нам тут остаться – куда мы денемся?

Опять киваю. Я и не думал, что он мне вот так, сразу, все расскажет.

Ничего. Времени у меня много.

* * *

Тео уехал. Забрал машину из гаража. У него, наверное, полно дел. Вот и хорошо. Потому что этим утром я немного не в форме. Мне снился странный сон. Не то чтобы кошмар, но там был Ричи. Сны с Ричи не бывают хорошими. И утро после такого сна – тоже не бывает.

Тео, похоже, ни к чему на кухне не притронулся, и мне становится любопытно: а он всегда уезжает без завтрака? Я бы так не смог. Я без завтрака никуда, даже если мне утром совсем хреново. Даже если похмелье. Без ужина – пожалуйста. Но завтрак – это святое.

Ну, может, с технической точки зрения это и не завтрак, если я завтракаю за десять минут до полудня.

Плевать я хотел на техническую точку зрения.

А день-то – на загляденье. Словно и не было бури этой ночью, словно почудился нам вой ветра, жгучий холод, несущаяся в глаза снежная пыль... На небе – ни облачка, небо – лазурно-голубое, неправдоподобно яркое, словно на картинке из детской книжки. Снег искрится на солнце. Эдакий рождественский денек. Я бы умилился, да только на дворе – середина августа.

Едва успеваю доесть тосты с кофе, как с улицы доносится шум мотора. И это не Тео – от его моторчика в такой тихий день, пожалуй, вообще оглохнешь.

Выглядываю в окно. Это Холли. Ее машину трудно не узнать: в снегу она выглядит на редкость не к месту. Когда несколько лет назад все ринулись покупать «лендкрузеры», она вместо этого решила переоборудовать свой маленький «фольксваген». На вид он все такой же изящный – дамская модель, – вот только обогрев в нем получше, чем в ином джипе, и у нее отличная резина. А еще машина у нее легкая. Там, где половина «лендкрузеров» провалится и застрянет, эта зверушка проедет прямо по снегу.

Я выхожу ей навстречу. Она мне улыбается, выбираясь из своей малышки.

– Как жизнь, Дин?

– Неплохо, – говорю я. – Бывало намного хуже. Хотел бы я верить, что и у тебя все замечательно, но разве ты сюда приезжаешь просто так, чтобы я на тебя полюбовался? Да ни разу, жестокая ты женщина...

– Потаскун! – смеется она. – Я, между прочим, мужняя жена!

Пошутить с утра – милое дело. Она-то отлично знает, чего стоят мои комплименты.

– Что случилось, Хол?

– Обогреватель сломался. Старый, с открытой спиралью. А тут еще ветер, как назло, окно разбил... Рэнди его заколачивает, но если не починить эту штуку, нам сегодня, пожалуй, придется спать в пальто.

– Давай-ка отнесем его в дом.

Мы вытаскиваем здоровенную коробку у нее из машины и относим ко мне в гостиную. Холли молчит, пока я открываю эту коробку и осматриваю обогреватель. Старые – самые лучшие. Греют они сильнее, радиус действия шире, и хрупких деталей в них нет. Новые, со стеклянными трубками, все время трескаются и взрываются: перепад температур не шутка.

– Спираль порвана. В двух местах.

– Знаю. Это видно.

– Придется паять, – размышляю я вслух. – Надо включать электричество...

– Знаю, – повторяет она и вдруг добавляет: – Я тебе яиц принесла. Я знала, что это дело дорогое.

Я поднимаю глаза. Гляжу на нее.

– Яиц принесла?

– Именно.

– И совершенно зря, – тихо говорю я. – Не такая уж это и проблема. Ты ведь знаешь, что у меня свое...

– Знаю, – обрывает она меня. – А еще я знаю, что за все надо платить. Так что чини-ка ты эту рухлядь. А я пока отнесу яйца тебе на кухню.

Яйца – удовольствие дорогое. Жена Роя держит в подвале кур. Больше их нигде в Городке не достать. Она тратит кошмарное количество энергии на то, чтобы поддерживать нужное освещение и нужную температуру, так что цена вполне справедлива, и все же... За сломанный обогреватель это чересчур высокая плата. Но с Холли спорить бесполезно. Я качаю головой и принимаюсь за работу. Она гремит чем-то у меня на кухне – она одна из тех немногих людей, которым я могу позволить распоряжаться у себя в доме. Через несколько минут она возвращается. Садится в кресло. Смотрит, как я работаю. Проходит еще несколько минут, прежде чем она подает голос.

– Говорят, командир Патрульных остановился у тебя.

Я настораживаюсь. Холли Патруль не жалует. Я бы на ее месте тоже не жаловал.

– Остановился. Его сейчас нет.

– От него много неприятностей?

– Пока никаких.

– Если будут, ты только скажи.

Поднимаю глаза и встречаюсь с ней взглядом. Взгляд у нее тяжелый. Она умна, рассудительна. Она не истеричка. Не из тех, кто впадает в слепую ярость. Но расплатиться по счетам ей хочется, ох, хочется.

– Хол. Неужто ты думаешь, что я сам не смогу с ним разобраться, если что?

– Сможешь, – кивает она. – Но ты все-таки скажи. Я тоже не прочь... повеселиться.

Я не отвечаю. Продолжаю возиться с обогревателем. Не знаю я, что ей сказать. Никогда не знал.

Тео возвращается, когда моя работа подходит к концу. Холли с ним здоровается – безупречно вежливо. Я не собираюсь их друг другу представлять. Холли это не нужно. А если это нужно Тео, так это его проблема. Еще чуть-чуть – и я помогаю Холли упаковать обогреватель и донести его до машины.

– Только скажи, – повторяет она, прежде чем нажать на педаль газа. Я провожаю ее машину взглядом и возвращаюсь в дом.

Тео греет руки над камином.

– Какая-то она странная, – недоуменно говорит он. – Так на меня смотрела... словно я у нее последний кусок хлеба отнял.

– Это Холли Марк, – поясняю я.

Он снова напрягается. Значит, все-таки спросил Джейка насчет «прецедентов». Так я и думал.

– Это ведь правда, да? – он прячет руки в карманы джинсов. Кажется, пальцы у него сжались в кулаки. – То, что мне рассказал Старейшина. Так все и было?

Я пожимаю плечами и отправляюсь в ванную мыть руки. Он идет за мной. Словно ему и впрямь нужно мое подтверждение. Я тяжело вздыхаю.

– А зачем ему тебе врать? Да, так все и было. Жизнь вообще дерьмовая штука.

У Холли была шестнадцатилетняя дочь. А теперь – нет. И все из-за одной команды Снежного Патруля. Пару лет назад Дженни Марк вечером ушла из дома, а ночью была буря. Ее рация не отвечала. Вызвали Патруль, и Патрульные приехали. И днем позже привезли ее домой. Мертвой. Только потом оказалось, что когда они ее нашли, она была вполне себе жива.

– Ридз теперь в Городском Совете, – вид у Тео самый что ни на есть ошеломленный. – В Городе об этом никто и не слышал!

– А Ридза никто ни в чем и не обвинял, – я протискиваюсь мимо него обратно в комнату. Он плетется за мной, словно истосковавшаяся по вниманию собачонка. Хочет знать правду.

– Он был их командиром! – настаивает он. – Он должен был понести ответственность! Маркам надо было написать апелляцию...

– А они написали, – я ухожу из комнаты в кухню, но он все не отстает, и тогда я снова вздыхаю, сажусь на стул и поворачиваюсь к нему. – Слушай. Их малышка пропала. Они вызывают Снежный Патруль. Патрульные приезжают, ищут девчонку, находят ее в хижине у ее дружка на окраине Городка, вырубают парня, насилуют девчонку до полусмерти, а потом выкидывают ее в поле в чем мать родила, чтобы все выглядело так, будто она сама замерзла. После чего одевают ее и отвозят родителям. Нравится? Потом очухавшийся парень заявляется в город и грохает одного из Патрульных, а остальные пристреливают его самого. И тут Ридз, который вроде как вообще ни при чем, появляется на сцене, радостно и бодро приносит официальные извинения и обещает, что виновные предстанут перед Городским Советом. Теперь нравится? Маркам не понравилось. Они написали апелляцию. Вот только я не уверен, что эта апелляция добралась до города. Потому что, видишь ли, везла ее туда все та же Патрульная команда.

Я был в Городке, когда они привезли Дженни. Был в медицинском кабинете, когда доктор Томпсон осматривал тело. Чинил там одну из ламп. Мне это тоже мало понравилось. И когда Патрульные застрелили Деррика Кинни, я снова был в Городке. Я видел, как Ридз приносил извинения. По мне, так это все с самого начала было именно его идеей. Не выглядел он виноватым. Ни на грош. А смотался тогда очень, очень быстро. И неудивительно. Если бы они остались еще хоть на ночь, Рэнди Марк с друзьями сделали бы из них весьма художественный фарш.

– В голове не укладывается, – глаза у Тео как плошки. – Его и его парней никогда особо не любили, но чтобы такое...

– Ладно, зато теперь ты знаешь, почему тебе приходится жить у меня, а не в Городке, у какой-нибудь милой семейки с сисястой дочкой. Холли принесла яиц. Омлет будешь?

– Яиц? – до чего ж его легко отвлечь. – Ого! Что это за услуги ты тут оказываешь дамам, раз они носят тебе такие подарки?

Я усмехаюсь.

– Я заставляю вещи работать.

– Например, обогреватели?

– Например. Если ты не хочешь омлет, я поем один.

– Эй! Я ведь не отказывался!

– Ты слишком долго не соглашался, – отрезаю я. Но яичницу ему я все-таки готовлю. Я же сказал, нравится он мне.

После перекуса я отправляюсь к себе в комнату – читать. Тео уходит в свою... в комнату Ричи. Не знаю, что он там собирается делать. Лично у меня небольшое свидание с мистером Джеком Лондоном и его «Сердцами трех». Некоторые говорят, что Лондон – плохой писатель. Некоторые даже утверждают, что он плохой рассказчик. Но никто не станет отрицать, что у его книг есть атмосфера. «Белый клык» и «Зов предков» – холодные книги: думаю, даже раньше, когда никто в Центральной Америке еще понятия не имел о том, что такое настоящий холод, те, кто читал их, чувствовали его.

«Сердца трех» – это жара. Тропическая жара, давящее, обжигающее солнце, пот, заливающий глаза, песок в воздухе. Все, чего мне давно не доводилось видеть. Атмосфера, глоток которой мне бы не помешал.

А за окном снова снег пошел. Сначала я даже не замечаю этого, но потом к снегу присоединяется ветер, воет все громче, и стекло начинает дрожать под его ударами – вот тогда я поднимаю глаза от книги. Постойте-ка. Вот этого быть не должно. Никак не должно.

Я выглядываю в коридор.

– Тео!

– Ага? – сонно отзывается он из своей комнаты.

– Ты с метеорологами сегодня в Городке разговаривал?

– Ага...

– Они не говорили, что сегодня опять будет буря?

– Ага.

Что за черт? Три дня подряд? Я такого не припомню, а я ведь помню все семь лет снега!

Читать что-то больше не хочется. Закрываю дверь, сажусь в кресло у окна. А из окна на меня дышит холод. Не может жалить – его держит крепкое стекло, держат каменные стены, держит тепло, разбегающееся по дому от каминов. Но никуда не уходит. Пробует преграду на прочность. Ждет.

Бездумно касаюсь стекла.

И вижу за ним движение.

Вскакиваю на ноги, склоняюсь к стеклу. Да, так и есть. Даже не знаю, почему я его вообще вижу, потому что – белое, тень в белом посреди белого снежного ветра... Но ведь вижу. И тень эта не бредет сквозь снег, неуклюже, спотыкаясь, шатаясь под порывами ветра, как мы.

Тень двигается легко. Грациозно. Словно танцует.

Кто-то танцует там, за окном, посреди начинающейся снежной бури. Кто-то в белом. Кто-то высокий, стройный и гибкий. И неимоверно быстрый. Вот я вижу его далеко впереди... а вот уже ловлю уголком глаза движение слева.

И вдруг – совсем близко. По другую сторону стекла.

На секунду – долю секунды – мне кажется, что я вижу лицо. Огромные глаза холодной, заиндевелой голубизны, широко открытые... бледная, бесцветная кожа... улыбка, по-детски счастливая. Мужчина? Женщина? Ребенок?

А потом видение исчезает, растворяется среди ветра и снега, и за воем, и ревом, и свистом бури я – невозможно! – слышу далекий серебристый смех. Все слабее и слабее... дальше и дальше... тише и тише...

Все.

Встряхиваюсь. Кажется, я переставал дышать – мне не хватает воздуха. Первая осознанная мысль: бегом к Тео, сказать ему, что кто-то остался на улице, а ведь там буря, и, может, ему нужна помощь...

А потом я передумываю.

Кто-то на улице? В бурю? В белом, хотя давно уже все поняли, что носить белое, сливаться со снегом – это все равно что самому себе подписать смертный приговор. А еще этот кто-то танцует. И смеется.

Чем больше я об этом думаю, тем меньше самому себе верю.

Может, привиделось? Может, голова «поплыла» от смены погоды... Я это вообще видел? И, в конце концов, если там и впрямь кто-то настолько чокнутый, то черт с ним, раз он так нагло нарушает законы выживания.

Но – сажусь в кресло, и как-то мне неуютно.

Возможно, дело в том, что увиденное – привидевшееся – кажется мне немного... знакомым. Такое ощущение дежавю.

Словно видел это недавно во сне. Во сне, которого толком не помню.

* * *

На следующее утро я встаю рано, а Тео поздно – то есть мы оба встаем в десять и даже успеваем вместе позавтракать, прежде чем звонит телефон. Тео вызывают в Городок.

– Гэри Лафлин, – говорит Тео, положив трубку. – Не вернулся вчера домой. Знаешь такого?

Я киваю. Стараюсь скрыть облегчение. Я ведь ждал новостей о чьей-то пропаже. И мне было не по себе... Но уж на что мое вчерашнее видение точно не похоже, так это на Гэри. Он невысокий, плотный и косолапый, неизменно ворчливый и столь же неизменно краснорожий. Гэри чересчур много пьет. Человек он, в общем-то, неплохой, и мне его слегка жаль... но это не его я вчера видел. Моей вины тут нет.

Тео уезжает. Вскоре Сэлли Хатчисон привозит котел с прохудившимся дном – особого умения тут не надо, но мужика у Сэлли нет, а сама она – библиотекарь. Не привыкла работать руками. Затем приезжает Нед Комфри – у них примус сломался. А потом мне звонят из Ратуши. Они ухитрились что-то сотворить со своим единственным компьютером. И сами не знают, что. Умники... Ну да ладно, пока погода хорошая, можно и проехаться.

Джейка я в Ратуше не вижу. Зато вижу пару ребят из команды Тео в черной с красным форме Снежного Патруля. Они режутся в карты в приемной. Когда я прохожу мимо, здороваются кивком. Они, похоже, ничего. По крайней мере, от них не несет ублюдочностью за милю, как от людей Ридза. Они тут, должно быть, держат связь или еще что-то в этом роде, потому что на столе между ними, рядом с колодой карт, – небольшой радиопередатчик.

Кто-то отсоединил все, что только было можно, от блока питания. Секретарша Лина ревет, размазывая по мордашке тушь, и у меня уходит минут десять, чтобы разобрать из ее рыданий, что вообще-то сначала перестал работать «резак», и она просто попыталась его подключить обратно. Постаралась на славу. Воистину, благими намерениями...

– Да не реви ты, – говорю я ей. – Никто же пока не умер. Даже эта груда железа, которой вообще-то давно пора...

Она, конечно, не только с подключением успела намудрить, но ничего непоправимого там не случилось.

Уже почти все готово, когда за дверью слышатся торопливые шаги. Когда я снова выхожу в приемную, Патрульных там уже нет. Надо думать, Тео с командой вернулись.

Спускаюсь на автостоянку. Да, они уже здесь. Выносят из черно-красного фургона тело, накрытое брезентом. Значит, они все-таки нашли Гэри.

Тео замечает меня и машет рукой, подзывая к себе.

– Хотел тебя предупредить, – поясняет он, когда я подхожу. – Скоро здесь снова будет буря. Шла прямо за нами, когда мы возвращались. Твоя машина как – не застрянет? А то подожди немножко – подвезем и машинку, если что, дотащим.

– Машинка и не в таких переделках бывала, так что не стоит. Но все равно спасибо. А это Гэри?

– Вот уж не знаю. Нашли какого-то мужика, вот и привезли. Может, ты мне скажешь?

Он поднимает брезент, открывает своей находке лицо. Я кидаю в ту сторону быстрый взгляд.

– Да, это он. Ну что, тогда до скорого.

Глаза Гэри, мертвые, стеклянные, невидяще глядят на меня из-под заиндевевших ресниц. Губы у него посинели.

И он улыбается.

Не нравится мне это. Беспокоит меня, тревожит. Иду к своей машине и пытаюсь себя урезонить. Гэри все равно жизнь была не в радость. Он и не жил-то по-человечески с тех самых пор, как три года назад потерял дочку – буря тогда была жуткая, от мороза все трубы в Городке полопались.

Может, для него так даже лучше.

И вообще, не мое это дело.

Снегопад начинается еще до того, как я выезжаю из Городка, но ветер сперва терпимый, так что я уже на полпути домой, когда буря разыгрывается по-настоящему. Ничего страшного. Переключаюсь с ближнего света на дальний, запускаю обогрев и перевожу мотор в режим «вездеход». Помогает – продвигаюсь вперед медленно, но верно. Сворачиваю налево от Дороги Прочь...

...и в свете фар вдруг мелькает тень.

Бью ногой по тормозам. Тормоза визжат, машина резко останавливается. Я вглядываюсь в дорогу.

На дороге никого нет.

Зато справа от моей машины за окном что-то движется.

Делаю медленный выдох. И так же медленно поворачиваю голову направо.

Вот оно. Оно, потому что я так и не могу понять, он это или она. Вот оно, и оно не танцует. Просто стоит чуть поодаль, так что лица мне не видно из-за снегопада, но вся его поза – чуть изогнутый торс, склоненная набок голова – выдает любопытство.

– Какого черта, – шепчу я. – Какого хрена?

Я вдруг понимаю, что боюсь. Газую с места – мотор ревет, машина идет так быстро, как только может... но я не выдерживаю. Гляжу в зеркало заднего вида.

Быстро уменьшающаяся фигурка на самой середине дороги. Оно смотрит, как я спасаюсь бегством.

Я не вижу его лица, но я знаю – оно смеется.

* * *

Вчера, перед тем как пойти в Ратушу, я купил все номера местной газеты, вышедшие за эту неделю. Я как раз читаю третий, когда в дом врывается Тео.

– Хха! – он встряхивается, словно огромная собака. – Слушай, помоги-ка мне! Я там жратву привез.

– Жратву? – я поднимаю бровь, отложив газету.

– Провизию. А то в следующую неделю мы отсюда вряд ли выберемся. Ну же, давай! Помоги мне разгрузиться. А я тебе все расскажу.

Вздыхаю и иду одеваться.

О да, он привез продуктов. Причем столько, что всю его команду можно закормить до смерти.

– Что тут творится? – выдыхаю я, пока мы тащим в дом очередной мешок. Осталось еще три. А в багажнике – еще три ящика пива. – Мы что, магазин с тобой на пару открываем? А мне почему не сказали?

– Сидим сегодня у Джейка в офисе, обедаем. И тут вдруг радиостанция начала передавать сообщение. И не из нашего Города. Из Орегона. Представляешь? Из какого-то Города в Орегоне, – к тому времени как он договаривает, в машине остается только пиво, а вот у меня на ковре навалена изрядная куча.

– Так что там, в Орегоне, стряслось? – с пивом пусть разбирается сам. Он меня, между прочим, больше и сильнее. И пиво я не так уж и люблю.

Он перетаскивает в дом ящики и снова садится в машину – надо поставить ее в гараж. Но перед тем как закрыть дверь, он оборачивается ко мне.

– Они просили помощи. Передача была открытая – для всех, кто слышит. Они сказали, что восемь дней назад по ним ударила буря. Как они говорят, нешуточная – штормовой ветер и очень сильные морозы... а улеглась она только через неделю.

Он уезжает за дом, а я так и стою с отвисшей челюстью.

– Неделю? – переспрашиваю я, уже потом, на кухне, пока он готовит себе кофе. – Все семь дней? Без перерыва?

– Как тебе сказать... пару раз и впрямь становилось потише, – у Тео непривычно серьезные глаза. Потемневшие. – Так, что некоторым даже показалось, будто буря заканчивается. И они выехали по своим делам. Вот только она не собиралась заканчиваться, Дин. Притихла на час, может, чуть меньше. И разыгралась пуще прежнего. Одну машину они нашли перевернутой. И они говорят, что она перевернулась не из-за ошибки водителя. Это ветер ее перевернул. И посрывал им крыши с домов.

Меня словно оглушили. Соображаю с трудом. Но даже в таком состоянии я тут же думаю о Холли. О Холли и ее невероятно легком «фольксвагене».

– Тео... ты ведь не хочешь сказать, что эта дрянь идет в нашу сторону?

– Я-то не хочу, – вздыхает Тео. – Но метеорологи уже сказали. Сказали, что со стороны Орегона на нас идет здоровый циклон. Они думают, что это оно и есть. Уже начали передавать штормовое предупреждение. Старина Джейк даже послал своих людей, чтобы они лично народ проинформировали. Надеюсь, у твоего дома крепкая крыша, Дин?

– Да, – этот дом не по зубам никакой буре. Ричи много всего знал про снежные бури. Он пять лет прожил на Аляске. Знал, как управляться с холодом. – Тео, не стоило столько всего привозить. Припасы у меня есть.

– Ты гляди. Всегда ко всему готов, а?

– Я так приучен. Полезная, в общем-то, привычка.

Смотрит на меня искоса. Хочет спросить, кто меня приучил. И сам знает, что лучше не спрашивать. В конце концов он отводит взгляд и говорит:

– Я ведь тут живу. Ем твою жратву. А я терпеть не могу быть обузой. Я не приживала. То, что я привез, пригодится нам обоим. А если что останется – что ж, считай, что это моя тебе благодарность за гостеприимство.

– Хорошо.

Кажется, он удивился. Он что, думал, я снова отказываться начну? Это было бы чистой глупостью с моей стороны. Все, что он привез, долго не портится – а такой еды много не бывает. Раз он может себе это позволить, я возражать не собираюсь.

– Знаешь что, давай уберем куда-нибудь эту твою благодарность. У меня, если честно, есть другие планы по использованию этого ковра.

Весь остаток дня мы готовим дом к буре. Надо проверить рамы. Приготовить доски для окон – окна у меня из бронестекла, но и оно может треснуть, если ветер отыщет критическую точку, а закрывать проемы придется как можно быстрее. А еще надо запереть чердак. Там и так холодно – иногда я его использую вместо холодильника.

Забираюсь наверх – ох, я и забыл, какой здесь бардак! Я же собирался тут навести порядок, аккурат перед тем как Патруль заявился. Выкинуть ненужное, снести вниз нужное... так, чтобы на чердаке остались только те вещи, которые, возможно, станут из ненужных нужными позже.

– Тебе помочь? – спрашивает Тео из своей комнаты.

– Ммм... да! Будь добр, сними отсюда несколько коробок. Делать нам будет нечего, так я хоть хлам разберу.

– Разумеется!

Он так искренне хочет быть полезным, что мне даже становится немного неловко при виде его лица, когда он обнаруживает, что у меня «несколько» значит «десять».

Ну, и еще парочка мешков...

* * *