Улитка в перламутровой ракушке –
Вот символ времени, что знаменует жизнь.
Ползет к могиле – медленно, но верно.
Замкнув свой домик, выставив рога,
Она листок повыше выбирает,
Чтоб наблюдать за теми, кто внизу.
Как самоуглубленны, как строгИ
К виткам чужим ревнивцы липкой славы,
шальных побед, любовей и смертей.
Всеядны, как шакалы – лишь бы падаль.
Мобилизуя стройные ряды
И сдвинув рожки, чешут по спирали.
Парад чудовищ, слизней торжество!..
Нет сил смотреть, но вывод неизбежен...
Как жалок эволюции процесс –
Забег улиток... в домиках и без.

А слава – леденец... как дети, к ней
Мы тянем руки, липкие от грязи.
Как радугой сияют в грязной луже
Разводы от бензина, так она
Созвездьями неоновых высот
К себе манИт наивных и невинных.
Что кажется улитке светом звезд,
Туманностью спиральной, вечным раем?
Фасад борделя, что пестрит рекламой
Виагры, пива, колы и трусов.
Любой юнец туда бежать готов.

Ползи, улитка, вверх по острию
Зеркальной бритвы, что в грязи застряла.
Взять высоту нетрудно – цель близка:
Самообман, влюбленный в отраженье,
Гламурный марафон длиною в жизнь.
Рай на земле – дорога к небесам.
По лезвию ведет дорога в храм...
Ползи, и геометрию тотема
Ломай в угоду золотым божкам!
Разрушь свой домик, обдирая брюшко,
Счет в банке заведи, купи порше,
Женись удачно, заведи любовниц,
Прорвись в сенат, в предбанник ассамблей,
В правительство... а после – в мавзолей.

Ступени разрушенья!.. Так стыдом
Я помечал позорных пиршеств даты,
Довольствуясь, как вор в базарный день,
Объедками от свадебных пиров,
То взглядом похотливым, то касаньем
Порочных грязных рук, сжимавших шпагу,
Кабацких девок мявших, как листок
С похабными стишками рифмоплета...

Наедине с собой я тих и зол,
Мне в зеркало глядеться не пристало –
Что вижу в нем? Усталость, страх и тлен.
Как будто смерть инъекцию вколола
Болотной тины – мутной и сырой.
Улиткой, слизняком в ракушку прячусь,
Холодный саван не остудит жар...
Назойливо зудит тоски кошмар...
И колокола отзвук погребальный
Кукушке вторит, лгунье беспечальной...

Проникнув в тайны слов, писал стихи –
Поэтов любят юноши и музы...
Зачем, скажи, мне в дар принесена,
Как в жертву Богу – слава рифмоплета?
Я – жалкий пленник королевы Маб,
Ловушки снов и мышеловки песен,
Пошляк, что распевает про любовь
Расхожий шлягер бардов-менестрелей!
Разменною монетой в нем звенят
Любовь-морковь, луна, свеча, звезда,
И клятвы пылкие, и подлые измены,
И девы юные, что страсти предались,
И рыцари, что просто напились.
Аккордов звонкий строй да ре-минор,
Все пляшут и поют. Амор-амор.

Гуляка праздный, либертин, поэт
В линялых джинсах, драных на коленках,
Я ночи напролет кутил, гулял,
Вино лилось рекой, а гонорары,
Как дым от сигарет: то есть – то нет.
Случалось, и бутылки собирал я,
Чтоб дурь себе купить... Да, был дурак:
Из всех цветов предпочитал лишь мак.

Вот камень под скалой, хранящий миг,
Когда открыться я пытался другу.
Холодными словами гордеца,
Без слез и откровений – объяснил я,
Что мир любви, красот девичьих, вздохов
И пламенных признаний под окном –
Не для меня...что чаще обнажаю
Свою я душу, чем мужскую суть.
Сказал, что я – другой. Не обессудь,
Но женщины мне безразличны, милый,
И коль случись, что лучшая из дев
Ко мне бы проявила соучастье,
Любил бы, как сестру, не дав ей счастья.

Как жизнь скучна... да, мальчик мой? Ответь,
Как дальше жить мне, смысла не имея?
Кипела кровь, как лава, а теперь
Мне крест на сердце холод наколол –
Татуировку иглами стальными,
Как будто вьюга кистью ледяной
Судьбу рисует на стекле морозном.
Жить – ни к чему. Раскаиваться – поздно.

Стемнело быстро... ветер шевелит
Вьюнков и роз набухшие бутоны.
Вот бархатцы, ласкающие пальцы,
Как алый шелк, как губ горячих страсть.
Здесь, под скалой, в шатре из бугенвилий
Нашел приют я. Тенью их сокрыт,
Любуюсь я на мраморные формы
Прекрасной статуи, что создана резцом
Безвестного творца, любимца Музы.
О, кем же был тот мальчик грациозный?
В задумчивости голову склонив,
Он согнутой рукою прикасался
К венку из орхидей и белых лилий,
И в пальцах тонких чувствовалась власть,
А волосы, что каменной волной
Струились по точеной юной шее,
Касались плавно линии плеча.
Как мраморная кожа... горяча!

Изящный мой герой, как ты похож
На свет очей моих, прекрасного Ромео!
Я звал его Ромео, как того
Шекспировского парня из легенды.
Условны имена... но вот сюжет
Кочует, как улитка по панели.
Его я изменил слегка, но смысл
Остался прежним: я люблю – его,
Он любит девушку и счастлив с ней покамест,
Но скоро он умрет... и я – тому виной.
Пусть после смерти будет он со мной.

Тибальт, заклятый друг – иль милый враг?
Как ты любил меня, как пылок был в признаньях!
Ты ревновал меня – к нему. Но спал со мной.
Как черен был любви печальный пир!
В гробу перевернулся бы Шекспир,
Узнав, что я творю с Джульетты братом.
Улитка памяти, сверни свою спираль!
Пространство сцены пыльно, зал трепещет
И жаждет страсти, вздохов, голых тел...
Маэстро, марш! Вон в байкерских штанах
В обтяжку, в черной коже, едет Эрос
На черной хонде, фарами светя
сквозь дым декоративный. Грохот, скрежет,
Визг тормозов... летит в канаву шлем,
Тревожа зазевавшихся улиток,
Бросается Тибальт навстречу страсти.
Как рук его нетерпелив напор!
Мой хриплый невермор летит в игнор,
И губы трут мой рот, как наждаком,
Стирая в кровь трехдневною щетиной!
(Сюжет для наших дней вполне невинный...)

Тибальт... бугай. Ох, и здоров был, хрен!
Мат-перемат, а мял меня – как будто
На память оторвать хотел кусок
От моего податливого тела.
Его объятья жёстки, речь груба,
А похоть дикая вином распалена...
Там, на горе, где белый вереск рос,
Где редкий лес катился под откос,
Где славные ковбои Энга Ли
Столь пасторально неге предавались –
Бросал свой байк Тибальт... и там мы были близки.
Табачный дым, порочный секс... и виски.

Тибальт!.. мерзавец. Скорлупа ореха
Тверда, мощна, а вскроешь – пыль и гниль.
Еще недавно молодость звенела
В речах самодовольных. Загорелый,
Он мышцами играл, тупой качок.
Здоровья – море, переливы плоти.
Представить я не мог, что в этом теле
Под мощным панцирем свилась улиткой смерть...
Скрывал от всех, что жить ему осталось
Совсем недолго... у него был СПИД.
Меня он заразил.
В отместку был убит.

Шекспировский сюжет упоминая,
Я не шутил: аллюзий стройный ряд
Сюда подходит, как к вину – улитки.
Мой милый, мой Ромео... я открылся,
Всю правду рассказал тебе. Тогда
Я удержать не смог тебя от мести...
Подкараулив хонду на шоссе,
Ты масло вылил под колеса байка.
Железа груда, всмятку черный шлем –
Как панцирь, что не смог прикрыть улитку,
Раздавленную с хрустом сапогом.
Прыжок улитки в небо... И, быть может,
Тибальт мечтал об участи такой.
Ему бы ненавистен был покой
И тошнотворный ад больничной койки,
Лекарства, судна да в глазах укор,
Родных стенания и вздохи медсестер.

О нем не плакал я – он был тебе врагом.
Тебя приговорили к высшей мере...
В тюрьме, в вонючей камере сырой,
Рыдал всю ночь, Тибальта проклиная.
Твоя Джульетта выпила мышьяк,
Которым в доме грызунов травили.
Теперь настала очередь моя.
В мучениях, терзаясь и скрипя
Зубами от невыносимой боли,
Я корчусь по ночам и Смерть зову...
Плевать на злоязыкую молву.
Мы встретимся с тобой в иных пространствах.
Не заблудиться б только... Позови
Меня с собой – и я умру в любви...

...Забавный я вопрос готов задать,
Дабы отвлечь вас от прискорбных мыслей.
Вот если б вам однажды выпал шанс
Присутствовать на собственных поминках
И, прежде чем голодные друзья
Накинутся на водку и салаты,
Сказать вы тост смогли б – за упокой
Своей души, сидящей здесь незримо,
Что бы сказали вы? Какие речи
Живописать могли бы вашу жизнь?
О мертвых – или с пафосом, иль молча,
Иль с юмором – оскал у Смерти волчий,
Пусть веселится, забывая дань.
Быстрее нарастет забвенья ткань
На ваших душах, треснувших от горя.
Мы смехом громким сами смерть уморим.

Я о себе сказал бы, верно, так:
Меркуцио! Костюм тебе к лицу,
И галстук моден, и ботинки стильны.
Прикид достойный, чтобы прямиком,
Без пересадок лишних, остановок
И нервотрепки ты попал бы в рай.
Обычно путь ты выбирал окольный,
То мчался, то скакал, то полз улиткой вверх
По разным там америкам-европам.
Уверен, что в обитель вечных снов
Ты по привычке въедешь автостопом.

Так пусть тебе дорога будет сном,
А королева Маб – проводником.

Уверен, что, попав в обитель Рая,
Освоишься ты быстро, и тогда –
Держитесь, Ангелы! Болтливый искуситель,
Развратный змий растлит вас, как школят,
Коль скоро вы приглянетесь красавцу.
И бледность томную румянец озарит,
И содомитский грех заменит стыд,
Ведь ангелы – все юноши младые.
Так пламенно мертвы, что превзойдут живых!
В твой гроб пружины б вделать, как в матрас!
Ты херувима хвать – и тряс бы, тряс!
Вот для мужских журналов заготовка.
Статья почти готова – и перо
Уж рвется в бой. Друзья, пишите быстро!
С руками оторвет любой таблойд
Идею, что родил покойник-автор.
Поэты-слизни листовой улиткой
В спираль свернувшись, повторят сюжет,
Как шлюха-виртуоз – на бис минет.
Всё! Диктофон отставили, налили,
Речей надгробных слякоть развели...
Прощай, Меркуцио! Где мысль огнем горела,
Там благостно чело и вяло тело.

Ну вот... изящный выдуман сюжет,
Поминки справлены – пускай и виртуально.
Ничто не держит на земле меня,
Зато на небо тянет, как магнитом...
Мне участи своей не избежать,
Однако ж ждать ее не собираюсь.
До срока я на небо отправляюсь.
Дай руку, Смерть! Спешу к тебе в объятья,
Вот шприц, вот доза – свалит и слона.
Ох... что ж ты, мать, ко мне так холодна?
Тебя купил я, как публичну девку!
Ко мне ты благосклонность прояви
И утопи меня в своей любви!

Прощайте, други!
Еду автостопом
Искать прекрасный город золотой
Под небом голубым, как в песне пелось.
Допойте за меня ее припев...
Как соберетесь в гости – дайте знать:
За вами тут же я пришлю машину.
Пусть весело вам будет умирать.
Окончена статья, и подпись ставлю четко:
«Меркуцио»! Пропейте гонорар.
Торги земные мне не важны боле.
Я жду с любовью встречи. Я готов
Лететь за ней в обитель вечных снов.
Я продал жизнь за юношу-эфеба...
Что жизнь моя? Прыжок улитки в небо...