А ветер настойчиво подгонял их в спину.

Григорий Воронов поправил перевязь, на которой висела шпага, погладил рукоятку пистолета и обернулся к подавленному событиями двух последних дней де Брезе.

– Слышь, хранцуз! А у тебя на родине перед смертью в чистое одеваются?

Кавалер не ответил. Ему хотелось снять заляпанный грязью камзол, выспаться, а потом уехать к чертовой матери из этой страны.

Вот теперь они опять неизвестно куда шли. То есть, конечно, известно куда. Тот переводчик в палатке все ему объяснил, хоть и получилось довольно сумбурно. Редуты. Армия Карла.

– Qu’est-ce que c’est?[1]

Мужчина остановился, не доходя шагов триста до места назначения. Его провожатый услышал потрясенный возглас и замедлил шаг, оборачиваясь прямо на ходу.

– Это? Это, брат, такое дело... в общем, это война по-русски.

Воронов бесшабашно улыбнулся, рассматривая большие плетеные корзины, словно по какому-то недоразумению забытые посреди чистого поля.

Де Брезе покивал, хоть и ни слова не понял. Он уже понял, что кивать – безопаснее. Если начинаешь что-то говорить, это болезненно сказывается на самочувствии. Особенно в присутствии Григория.

Шарль пошел быстрее, пытаясь нагнать спутника. Шестым чувством он угадал, что им предстоит оборонять именно это странное, несуразное укрепление. То есть подвязка Людовика против того, что Гришка видел расческу не только в руках своего государя, что их убьют.

– Mourir de mort naturelle; mourir de sa belle mort.[2]

Француз не рассчитал и наткнулся на Воронова, разглядывавшего возвышающийся перед ними редут. Чтобы не упасть, кавалер ухватил Григория за плечо.

– Ну что ты, ну не здесь же, – добродушно пробурчал тот, рассматривая шведский лагерь в подзорную трубу.

Де Брезе русской речи не понимал, но покраснел.

Гришка спрятал окуляр и повернулся к нему лицом. Они стояли близко, так близко, что француз чувствовал запах тины, видел засохшую царапину у виска и след от собственных зубов, притаившийся в изгибе загорелой немытой шеи русского.

– Вот переживем этот денек, и тогда... отпразднуем, слышишь, хранцуз?

– Oui.[3]

– Молодец.

Воронов огляделся, лукаво подмигнул ошалевшему Шарлю и быстро прижался к нему всем телом, которое буквально излучало животную силу и желание.

Гриша целоваться не умел, а может, не любил – только кусался – и де Брезе отвечал тем же, поэтому они ограничились только коротким взглядам, от которого потеплело в животе, да многозначительным пожатием рук.

– Пора, – унтер-офицер потешного семеновского полка Григорий Воронов спешно потянул за собой кавалера де Брезе.

А ветер все так же настойчиво подгонял их в спину.

[1] Что это такое? (фр.)

[2] Умереть собственной смертью, такой прекрасной смертью. (фр.)

[3] Да. (фр.)