Окрестности замка Демсварт, Немедия
Около десятого дневного колокола
26 дня Второй весенней луны 1294 года от основания Аквилонии
Стремление лично свидетельствовать интересные, пусть и опасные события когда-нибудь сыграет со мной дурную шутку. Никогда еще на долю летописца при дворе правителя не выпадало столько головокружительных передряг и грозящих смертельным исходом приключений, как на мою за шесть кратких лет правления Конана Канаха.
Все потому, что проклятое любопытство настойчиво толкает под руку, шепча: «В прошлый раз обошлось? Значит, в этот тоже обойдется!»
Опять и опять я позволяю внутренним голосам себя убедить. Опять оказываюсь в пекле смертоубийственной заварушки, прежде чем понимаю – во что, собственно, изволили на сей раз влипнуть Его Величество король Аквилонии вкупе с преданными единомышленниками.
Мнение высшего общества Тарантии по поводу моей скромной персоны разделилось. Одни считают меня настырным карьеристом, другие полагают человеком, на редкость преданным своему сюзерену и ремеслу хрониста.
Обе партии заблуждаются. Как я уже сказал, я слишком любознателен, чтобы узнавать подробности из вторых рук. И слишком медленно соображаю, чтобы вовремя заявить: «Нет, я в этом не участвую!»
Конечно, такой подход имеет определенные выгоды. Король не забывает поощрять тех, кто делит с ним невзгоды и радости новой авантюры. Пусть мое жалование по-прежнему не слишком велико, однако ступенька занимаемой мной должностной лестницы становится выше и выше. Вдобавок, когда и если я доживу до почетной отставки, сохранившихся в дневниках воспоминаний, историй и невероятных случаев хватит для создания нескольких десятков томов меморий, позволяющих сохранить имя барона Халька Юсдаля из Гандерланда не только для потомства, но и для истории. Ибо, в чем вынужден признаться, к славе подобного рода я неравнодушен.
А еще я неравнодушен к нашему правителю. Но это уже совсем другая история. Ибо личность нового государя нашей страны такова, что вы можете пребывать либо в его друзьях, либо во врагах, а третьего не дано. Если вам повезло стать его соратником или другом, вы обречены. Рано или поздно вы невольно подпадете под чары варварского обаяния и, подобно мне, горько восплачете над своей судьбой.
...В день сражения под Демсвартом я уверился, что мирная обеспеченная старость мне не суждена.
* * *
Когда Конан во всеуслышание рявкнул, что отправляется на поле боя, спасать Долиану Эрде, и плевать ему на нарушение любых договоров, стало ясно: отговорить короля от его безумного замысла невозможно.
То, что вместе с варваром возжелали идти молодые оборотни Пограничья и Альбиорикс Бритунийский, меня ничуть не удивило – этой компании только дай малейшую возможность проявить себя героями! Все ясно и с Дженной Сольскель, наверняка воображающей себя воительницей наподобие легендарной Тархезы из Кофа, а заодно мечтающей произвести неизгладимое впечатление на Конана. Понятно, зачем необходимо присутствие Тотланта. Как обойтись без волшебника, если небо и землю над замком полосуют колдовские молнии, а итоги примененных заклинаний видны неискушенным глазом? С горем пополам я мог даже объяснить желание присоединиться к отряду заморийского протектора Аластора Кайлиени, каковой является человеческим воплощением Бела-Обманщика, – он имел ко всей этой неразберихе какой-то свой, особенный интерес...
Но я-то зачем встрял?
Вопрос запоздал. Отряд несся головокружительным галопом вниз по склону холма, и меня волновала только одна забота: не свернуть бы шею, если моему коню подвернется под ноги колдобина.
Конан вел нас в обход кипевшей у подножия холма схватки между маленьким отрядом Долианы Эрде, выскочившим из-за стен Десмварта, и загонявшими ее в искусно сотканный мешок «Летучими мышами». Добавим сползающую вниз по склону круговерть немедийской гвардии, бесславно откатывающуюся от оставшихся неприступными палисадников армии Рокода, и собственно мятежников, гнавших противников вниз, в долину. В кипящем смолой котле, наверное, спокойнее и прохладнее, нежели на холмистых возвышенностях подле скромного замка Демсварт.
Над головами у нас постоянно громыхало, завывало, разлеталось сверкающими огненными брызгами – Дана Эрде и ксальтоун наглядно доказывали друг другу и всему свету, кто из них лучше колдует. Вопли, лязг, ржание лошадей, хлопанье арбалетных тетив и частые щелчки. Звонкие, когда болт попадал в доспех, и смачные, хлюпкие, означающие, что очередному бедолаге не суждено вернуться с равнины у реки Нумалии.
Я старался держаться поближе к оборотням, но благие намерения скоро пошли прахом. Эртель пропал в сутолоке боя. Веллана вместе с десятком бритунийцев, сопровождавших Альбиорикса, оттеснили вниз по дороге к деревушке Алгиз. Последнее, что я заметил – огромного гнедого жеребца короля Бритунии, встающего на дыбы, и окруживших его легионеров Тараска. Мимо промчался Тотлант, еле удерживавшийся в седле и упрямо пытавшийся сотворить боевое заклинание. Я видел тонкие синеватые молнии, с сухим треском сыпавшиеся на головы немедийцев. Где-то впереди крушил черепа оказавшийся в своей стихии Конан: длинное серебристое лезвие его меча поднималось и опускалось с неутомимостью и упорством молотильного цепа в разгар жатвы.
Трехцветное знамя с белой звездой, к коему мы пытались прорваться, качнулось и упало. Я отстраненно подумал: в этой сумятице невозможно отыскать одного-единственного человека. Долиане конец. Возможно, она находилась совсем рядом с нами, но как ее найти? Конан упорно выкликал имя наследницы Эрде во всю немалую мощь своего голоса, умудряясь перекрывать шум царившей вокруг схватки, но никто не отзывался. Или отзывался, только мы не слышали.
Тут случилось нечто, заставившее меня напрочь забыть о спасении Даны Эрде.
Копье с трехлапым крюком на конце поймало меня за наплечник доспеха. Второе угрожающе покачивалось у самой морды лошади, грозя вот-вот зацепиться за ремни упряжи. Я заорал так, что, наверное, услышали в находившейся за двадцать лиг Нумалии – не обращаясь за помощью, просто в надежде подбодрить самое себя. Меньше всего мне хотелось быть вытащенным из седла и приконченным либо же затоптанным взбесившимися лошадями.
Одно древко я перерубил, заодно отправив его носителя в край, где заканчиваются земные пути. Наплечник, хрустнув и заскрежетав, оторвался. Шальная стрела злорадно клюнула лошадь в круп, бедное животное немедля взвилось и пронзительно завизжало. В гонявшихся за мной пехотинцев с гербами Немедии неожиданно врезалась долговязая гнедая кобыла, несшая на себе всадника в кольчатом доспехе. Бросив поводья, всадник лихо орудовал нордхеймским клинком, выглядевшим из-за плавного скругления лезвия слегка кургузым. Хвост темных волос, бившийся под краем открытого шлема, выдавал девицу Сольскель. По-моему, дикарка из Пограничья получала от происходящего истинное удовольствие.
* * *
Отдаю должное достойным. Дженна ничуть не преувеличивала и не хвастала, утверждая, будто умеет неплохо обращаться с мечом и не боится опасностей. Она отогнала моих противников, и, прикрывая друг друга, мы сумели выбраться на пятачок относительно свободного пространства. Огляделись, соображая, каких новых бед опасаться.
– Эт-то еще что такое? – озадаченно процедила девица Сольскель. Я понял, что она имела в виду: шагах в двадцати от нас образовался огромный и стремительно разбухающий круг из немедийских пехотинцев и конников. Со стороны осаждаемого холма к этой толпе несся конный отряд под знаменем крылатой звезды, возглавляемый рыцарем в белом плаще, теперь более смахивающем на грязную тряпку. Туда же, к людскому кольцу, устремлялись всадники, сопровождавшие человека высокого роста в издалека заметной хламиде ярко-красного цвета.
– Ксальтоун, – холодеющим голосом выдавил я и внезапно сообразил: – Там, в кругу, Дана! Ее поймали! Он идет за ней!
Дженна бросила на меня хмурый взгляд, отлично понимая – мы не можем ничего поделать. Разве что героически пасть, пойдя в лихую атаку на колдуна в алом и его телохранителей.
Неподалеку из мешанины яростно сражающихся людей и лошадей выметнулся рыжий конь, скакавший неуклюжим кособоким галопом. Всадник – непокрытая черноволосая голова, узкий клинок, тусклой иглой блестевший на солнце – мчался, выкрикивая что-то, неслышное в шуме битвы.
– Альс?.. – моя спутница привстала на стременах.
– Уходите! Уходите быстрее! – донеслось до нас.
– Бежим, – отчетливо произнесла Дженна и пнула кобылу так, что в брюхе несчастного животного отчетливо екнуло. – Потом выясним, трусы мы или разумные люди. Эрде-младшая и ксальтоун сейчас начнут рвать друг другу глотки.
Гнедая лошадь Дженны, отчаянно стараясь идти галопом, заскользила по грязи, перемешанной с кровью, постепенно разгоняясь. Мой жеребец пытался следовать за ней, но хромал из-за застрявшей в крупе стрелы. Девица Сольскель опережала меня почти на длину лучного перестрела, когда земля у нас под ногами дрогнула, а небеса разверзлись.
Может, на самом деле они не разверзались, но прозвучавший ужасающе тонкий вой наводил на мысль о том, что некое огромное и злобное создание прорвало небесную сферу и теперь стремительно падает на землю...
Конь подо мной шатнулся, его передние ноги подломились. Мимо в панике бежали люди – легионеры Тараска вперемешку с мятежниками. Нужно было скорее убираться отсюда, спасаться, бежать и прятаться. Но я не выдержал искушения и оглянулся.
От земли к небу тянулся стремительно вращающийся столп бледно-сиреневого цвета, похожий на песчаную бурю туранских степей. Он тяжеловесно колыхался, поднимаясь выше, заслоняя утреннее солнце и обращая разгоравшийся день в свинцово-серую полночь. Над равниной кружил холодный ветер, жидкая грязь на глазах замерзала комьями льда, где-то рядом надрывно ржала смертельно раненая лошадь... Боги всемогущие, какое жуткое колдовство рвется на свободу? Что за силы пущены в ход и чем это закончится?
Я бессмысленно таращился на устрашающе-прекрасный лиловый смерч, не замечая, что прямо на меня летит, надсадно бухая копытами по застывшей почве, вороной конь в богатой сбруе с немедийскими драконами.
Из оцепенения меня вывел пронзительный вопль: «Дай руку!»
Никогда не подозревал, что способен с такой ловкостью и стремительностью взобраться на лошадь. Оказавшись на спине животного, я намертво вцепился в высокую луку седла и в подвернувшийся ремень упряжи. Всадник (я даже не успел понять, кто это) истошно заулюлюкал, наотмашь работая плетью. Мы понеслись через холмы в сторону реки – вместе с тысячами других несчастных, явившихся к Демсварту и запоздало пытающихся спастись.
Позади нас разрастался звенящий шорох, как от струящейся и играющей сухими снежинками поземки. Равнина и небо приобрели блеклый сиреневый оттенок, и краем глаза я заметил, как нас обогнал... обогнало... В общем, Оно походило на клочок сизоватого болотного тумана, гонимый сильным ветром. Облачко коснулось лихорадочно карабкавшегося по склону пригорка гвардейца в немедийском доспехе, вспыхнуло серебряно-лиловым переливом и скользнуло дальше, оставив позади рассыпавшийся пеплом и ржавчиной человеческий костяк.
«Не оборачивайся», – приказал я себе, уже рисуя в воображении сотни и тысячи легких туманных созданий, беспрепятственно разлетающихся из Демсвартской долины на все восемь сторон света.
* * *
Вороной, с безумным усердием мерявший покрытую ледяной коркой землю, внезапно сбился с шага, дернул шеей и на полном скаку рухнул в промоину. Я не сумел даже вскрикнуть – от удара весь воздух из отшибленных легких застрял в горле тугим комком. Бело-лиловый, чуть светившийся в неожиданных сумерках обрывок тумана проплыл надо мной, ласково взъерошив стриженую гриву пытавшегося вскочить на ноги коня. Животное беспомощно захрипело, задергалось, но спустя миг от него осталась только иссохшая, сморщенная шкура с косо сидящим седлом.
– Не шевелись, – еле слышно произнесли рядом. – Постарайся ни о чем не думать. Если хочешь уцелеть – не двигайся.
Наконец-то я догадался взглянуть на человека, пытавшегося спасти месьора королевского летописца, и наткнулся на ледяной взгляд черных глаз с золотыми искрами. Ушедший сражаться вместе с мятежниками Рейенир Морадо да Кадена собственной персоной – в разодранной на боку кольчуге, чье переплетение колец окрашено темными пятнами. Некогда безукоризненная шевелюра растрепалась. Тонкие губы задраны, как у рычащей собаки, четыре тонких клыка поблескивают, придавая аристократическому лицу уроженца Рабиров выражение морды готового вот-вот напасть зверя.
Переспрашивать, дотошно выясняя, какая магическая дрянь гуляет по Демсвартским холмам, я не стал. Послушно ткнулся в схваченную колдовской изморозью жухлую прошлогоднюю траву, зажмурился и, следуя данному приказу, постарался ни о чем не думать. Краем уха я слышал, как Рейе непрерывно бормочет что-то на своем наречии. С равным успехом это могли быть как гульские проклятия, так и молитва. Если молитва, то мне безразлично, к кому она обращена. Хоть к Роте-Всаднику. Только пусть небесный покровитель Рейе и его сородичей проявит милость и защитит нас!
Полдень
Казалось, я лежу на мерзлой, кочковатой земле целую вечность. Я настолько устал бояться и вздрагивать от шелестящего свиста призрачных порождений колдовского сиреневого огня, что отважился приподнять голову и посмотреть, как обстоят дела.
В глаза ударил показавшийся до рези ярким солнечный свет. Обычный, желтоватый, наполненный мягким весенним теплом.
Все кончилось? Но как? Почему? Кого мы должны благодарить за избавление?
Я попытался сесть, обнаружив, что внезапно сковавший равнину мороз не пощадил сукно моих штанов и плащ, приморозив их к земле.
Гхуле не шевелился. Лежал в паре шагов от меня, свернувшись и глуховато постанывая. Рядом с ним образовалась розовая, подернутая тонким ледком лужица. Вампир, истекающий кровью – неплохая метафора, будь она встречена в каком-нибудь модном сочинении... Но Рейенир-то в самом деле может умереть!
– Рейе, – я добрался до неподвижной фигуры, осторожно потрепал ее за плечо. – Рейе, что с тобой? Ты меня слышишь?
– Бо-ольно... – хрипло и еле слышно донеслось в ответ. – Жжет...
Мои познания в лекарстве не слишком велики, однако в мою пользу можно сказать одно: обучался я не по трактатам, а на собственном опыте и наблюдая за действиями моих друзей в схожих переделках.
Итак, что делать? Для начала – стянуть с Рейе продранную на боку кольчугу. Перетянуть рану все равно чем, лишь бы остановить кровь. Вряд ли мне удастся поймать лошадь, побредем пешком. Будем надеяться, что уцелеть посчастливилось не только нам.
Когда я закончил возиться, Рейе поднялся на ноги – отчасти на собственном упрямстве, отчасти при моей поддержке. Острие копья, глубоко проехавшись по его ребрам, оставило на них хорошую памятку, нуждавшуюся в помощи целителя поискуснее меня. Глянув, какую награду за стремление поддержать племянницу он заработал, гуль раздраженно оскалился.
Оскальзываясь и спотыкаясь, мы выбрались на припорошенную тающим снегом вершину и огляделись.
Вороной конь безвестного немедийского легата спас нам жизнь. Он доскакал почти до подножия Посольского холма, вынеся нас за пределы разоренной и погубленной Тенями области. Можно было без труда проследить их путь. Вырвавшись из огромной ямины, над которой посейчас курился легкий дымок, призраки распространялись, словно круги от брошенного воду камня, уничтожая все живое на своем пути, пока некая сила не заставила их вернуться обратно. Равнину усеивало неисчислимое множество грязно-багровых пятен, кровавых ошметков, разбросанных повсюду искореженных доспехов и мгновенно заржавевшего оружия. Замок Демсварт как-то странно накренился в сторону реки, лишившись четырех из своих семи башен.
Что творится на холме, занятом мятежниками, я разглядеть не сумел, но заметил неуверенно движущиеся по полю черные силуэты оставшихся в живых. Сначала я обрадовался, но спустя миг почувствовал изматывающую душу тяжесть неизвестности. Что с Конаном и его отрядом, что с остававшимися в лагере Чабелой, Просперо и Эрхардом? Что с Даной Эрде и Ольтеном, в конце концов?
– Вот так оживают страшные легенды, – сипло проговорил Рейе и закашлялся. – Я читал предания о таких созданиях. Хемгайни, пожиратели душ, обитатели Бездны, порождения Огня и Льда... Маги древних времен, и те страшились прибегать к их помощи – Хемгайни почти никому не подчиняются. У кого хватило ума воззвать к ним?
– Однако их изгнали, – напомнил я. – Как думаешь, Дана уцелела?
– С нее станется... – вымученно хмыкнул гуль. Я понял, что Рейе с трудом верит собственным словам. Невозможно представить, чтобы кто-нибудь пережил разгул магии, призванной Даной и ксальтоуном. Провал в земле, как мне показалось, располагался точнехонько в том месте, где находилась наследница семейства Эрде. Сколь бы могущественной чародейкой она ни была и какие бы Силы ее ни хранили, вряд ли ей удалось противостоять белесым туманным существам... Но и Менхотепу наверняка не удалось бежать с поля боя!
Подумав, я решил, что не стоит торопиться с соболезнованиями. Эрде-младшая, как мы уже убедились, наловчилась водить Нергала за нос и ловко избегать приуготовленного смертным пути к Серым Равнинам.
Отдохнув, мы поковыляли дальше – к Посольскому холму.
Выстроенная из опрокинутых фургонов полевая крепость почти не пострадала, чего нельзя сказать об оборонявших ее гвардейцах Зингары и Хаурана. Оценив свои силы, Рейе заявил, что перебраться через заградительное кольцо не сумеет.
С каждым мигом ему становилось все хуже и хуже. Гуль не мог держаться на ногах и сразу же сел, привалившись к днищу валявшейся верх колесами повозки. Он безучастно кивнул, когда я сказал, что наведаюсь в лагерь – может, отыщу что-нибудь полезное. Материал для перевязки, флягу с вином или хотя бы теплые плащи.
* * *
Протиснуться между фургонами мне не удалось. Пришлось вскарабкаться по осям и спрыгнуть с другой стороны. Посольское владение пустовало. Накренившиеся палатки, разметанные останки жертв призрачных Теней да погасшие кострища. Я сунулся в голубой шатер Чабелы и наскоро обшарил пару сундуков, став счастливым обладателем необходимых нам с Рейе вещей. Интересно, куда пропала сама королева Зингары и прочие блистательные особы? Должно быть, почуяв неладное, разумно удалились. Хотел бы я на это надеяться, ведь в противном случае бóльшая часть стран Заката единым махом лишалась своих правителей!
Выбравшись из расшитого серебряными рыбками шатра, я бросил прощальный взгляд по сторонам и поспешил обратно, соображая, где искать помощи. Идти в замок бесполезно, вряд ли там осталась хоть одна живая душа. В Алгиз? Рейе свалится на полпути. Мне его не дотащить. Забраться в повозку, соорудить укрытие и ждать появления кого-нибудь из посольской свиты? Они наверняка вернутся – узнать, чем закончилось сражение при Демсварте.
В самом деле, чем оно закончилось? За кем осталось поле боя – за Тараском или мятежниками?
Внизу меня поджидали скверные новости. Душевные и телесные силы гхуле иссякли. Он сполз вниз, неопрятной кучкой тряпья распластавшись на заиндевевшей земле. Когда я подбежал к нему, да Кадена не пошевелился.
– Рейе! Рейе, ты меня слышишь? – я ожесточенно затряс его за плечи, уже не беспокоясь о том, что наскоро замотанная рана наверняка раскроется. Мне нужно было заставить его очнуться. Любой ценой и любым способом. – Рейе, открой глаза! Посмотри на меня!
Бесполезно. Каштановые локоны на безжизненно поникшей голове мотались туда-сюда, лицо приобрело иссиня-желтоватый оттенок. Я даже не мог понять, дышит он или нет. Боги, неужели все так и закончится? Неужели вы даровали нам возможность увидеться посреди охвативших Закат раздоров только затем, чтобы он умер у меня на руках? Это несправедливо!
«В мире вообще нет справедливости. Кроме той, что мы творим», – бестелесный уверенный голос в моей голове мог принадлежать только Конану.
Фраза подействовала на меня, как добрая пощечина. Перестав понапрасну суетиться и трясти несчастного гхуле, я попытался действовать разумно. Вернулся к собранным вещам, которые выронил на склоне холма. Тщательно закутал Рейе в пару одеял и овчинный плащ. Кинжалом разжал намертво сомкнутые зубы, влив ему в рот вина из фляги. Он судорожно заперхал, сглотнул и, не открывая глаз, благодарно кивнул. Жив. Нам нужно согреться. Затащить Рейе в уцелевший шатер, отыскать и затопить жаровню?
Подсказка и решение в одном лице явились из-за опрокинутого фургона. Взвыли и на трех конечностях заскакали к нам, держа правую переднюю лапу на весу.
– Ты почему перекинулся? – со вздохом облегчения я запустил озябшие руки в густую светлую шерсть крупного зверя. Волк вертелся ужом, подвывал, стараясь лизнуть меня в лицо мокрым розовым языком. Кончики огромной зубастой пасти оттянулись к ушам в своеобразной звериной ухмылке. – Магия вынудила? Ты Велл или Эртель? Да не скачи ты так, а то меня уронишь! Что с твоей лапой? Сломал? Перерубили?
Вняв моим просьбам, оборотень из Пограничья угомонился. Пожалуй, это Эртель. Веллан Дарго, когда принимает облик своей звериной половины, будет повыше в холке пальца на два. Масть у него серебристо-палевая, ровная. У этой же зверюги брюхо в рыжих подпалинах, кончик хвоста темный, а глаза серые. У Велла зрачки ярко-синие, мне ли не знать.
Ответа на свои вопросы я не получил. Будучи зверями, оборотни умеют общаться друг с другом на некоей Речи-в-Безмолвии, но людям, кроме чародеев, она недоступна.
Всячески высказав мне свое расположение и то, как он счастлив меня видеть, Эртель сунул длинную морду в неподвижный шерстяной сверток. Бодро вертевшийся волчий хвост сразу же поник. Зверь издал тонкое, жалобное поскуливание. Скверно. Гхуле при смерти.
Деревня Алгиз, Немедия
Вечер 26 дня Второй весенней луны
Победители или побежденные – здесь были никому не рады. Все три трактира деревушки переполняли раненые, отступающие и уцелевшие в битве. Кто-то уже успел прозвать ее «Демсвартской мясорубкой». Маленький митрианский храм, куда я заглянул в поисках лекаря, превратился в походный госпиталь. Настоятель и его помощники не отказали нам в помощи, честно предупредив: придется ждать, пока очередь дойдет до нас. Их всего трое, а страждущих, уложенных прямо на полу часовни, не менее пяти десятков.
Прикинув наши шансы, я покачал головой и выбрался наружу. Эртель сидел у ворот, с грозным видом охраняя пойманную нами на поле боя лошадь. На спине животного лежал примотанный веревками Рейе. По удрученному выражению моего лица оборотень понял все без слов.
«Пойдем, поищем еще?» – он вскочил, заглядывая мне в лицо и скалясь.
– А что делать? – вздохнул я. – Пошли.
Через три перекрестка я углядел всадников, заводивших лошадей в распахнутые ворота. Двор и видневшийся в сумерках приземистый дом казались небедными. Для меня не имело значения, кем могут оказаться всадники – королевскими гвардейцами или ищущими ночлега мятежниками. Аквилония честно соблюдала нейтралитет, не лезла во внутренние дела соседей и не мешала им рыть себе могилу.
И я со своими спутниками – четвероногим и тяжелораненым – сунулся к верховым.
Это были не немедийцы и не принявшие знак Рокода. Это были зингарцы из свиты Чабелы. И старший над ними, благослови его боги, узнал в шатающемся от усталости оборванце некогда щеголеватого и подтянутого летописца аквилонского двора.
Мрачный хозяин дома совершенно не горел желанием пускать к себе на постой десяток воинов. Предложенная щедрая мзда его не соблазняла, он всеми силами желал избежать возможных неприятностей. Только когда речь зашла о том, что раздраженные зингарцы вполне способны ворваться в дом силой, он, ворча и ругаясь, уступил. Не забыв взять деньги.
Но когда в горницу внесли раненого, а следом забежала огромная собака, как две капли воды похожая на волка, почтенный селянин взвился. Заорал и замахнулся поленом на Эртеля. Оборотень, не долго думая, прихватил обидчика клыками за руку. Не кусая, просто удерживая. Выскочившая на крики и вопли жена хозяина охнула и быстро навела порядок.
Уговорами и лестью «собачку» убедили разжать челюсти, выдав миску мясных обрезков. Пострадавшего хозяина утешили и вежливо выпроводили. Благородным господам предложили ужин – небогатый, но сытный. Раненого уложили на лавку за пологом и перевязали относительно чистой ветошью. На миг Рейе очнулся, покосился вокруг мутным взглядом и опять впал в забытье.
Проглотив пару кусков хозяйкиной стряпни, я вцепился в зингарца с расспросами.
Он знал чуть больше, чем я. Ее Величество Чабела благополучна, жива и здорова. Ее уговаривали перебраться в Алгиз, но королева предпочла разбить лагерь за деревней. Часть ее подданных находится там, часть разместилась в Алгизе. Стоявшую на реке галеру Хауранки и Хорайских близнецов сорвало с якоря, унесло лиг на пять вниз по течению и выбросило на берег. Среди свитских есть раненые, но никто не погиб. Альбиорикс Бритуниец сильно пострадал в бою и лежит в «Жеребце Сигизберта», самом поместительном из здешних трактиров. Тараск уцелел, он в Демсварте – вернее, в том, что осталось от замка. Держит себя победителем. Возможно, немедиец прав. Пусть он потерял две трети армии, но сам-то он уцелел, чего нельзя сказать о пропавших Долиане Эрде и принце Ольтене. Также ничего не известно об участи Эрхарда Оборотня и Аквилонца.
Лежавший под столом и шумно грызший кость Эртель при этих словах высунул морду и вопросительно скосился на меня. Я потрепал его по ушам, твердя, как заклинание:
– Они не пропадут. Они выходили живыми из стольких передряг, уцелеют и в этой. Завтра утром они объявятся.
Волк шумно фыркнул. Не знаю, высказывал одобрение или сомневался в моих словах.
Началось шумное размещение на ночлег. Брошенный жребий определял, кто отправится на сеновал над конюшней, а кто с определенными удобствами переночует в избе. Меня великодушно избавили от участия в жеребьевке, заявив, что мессир аквилонец остается в доме, при раненом сотоварище. Эртель забрался под лавку, на которой лежал Рейе, свернулся пушистым клубком и наотрез отказался вылезать. Мне постелили по соседству, на усыпанном соломой полу.
Ночь на 27 день Второй весенней луны
Несмотря на усталость, заснуть не удавалось. Стоило смежить веки – и перед глазами опять вставало яростное фиолетовое пламя, устремляющееся к небесам. Из его клокочущей сердцевины выпархивал рой серебристых теней, смертоносных и неотвратимых.
Дом наполняли скрипы, шорохи, невнятные стоны и бормотание. Не один я маялся бессонницей и воспоминаниями о холодном прикосновении посланцев Нергала. Я вертелся с боку на бок, вставал, проверял, как там Рейе. Гхуле не становилось ни лучше, ни хуже. Если бы я мог, я говорил бы с ним – даже зная, что он не может ответить. Просто чтобы он знал: я рядом. Но под лавкой чутким сном лесного зверя дремал Эртель, и было бы до чрезвычайности неловко признаваться при нем в моих чувствах к гхуле.
Чувства были смешанными и весьма странными.
Я точно знал – если Рейе умрет, вместе с ним угаснет частичка моей души. Малый потаенный уголок, где бережно хранятся воспоминания о разделенном нами ложе и о моей горькой и диковинной привязанности к рабирийцу.
Его ладонь в моих руках была влажно-холодной и безжизненной. Единственный раз она вяло шевельнулась, словно ощутив мое прикосновение – а может, я убедил себя в этом. Я надеялся, что долгий сон в тепле и покое хоть немного исцелит Рейе. Он сам рассказывал, якобы уроженцы Рабиров способны оправиться от ран, сводящих человека в могилу через два дня на третий.
Под утро я не выдержал. Да Кадена дышал ровно и спокойно, вроде бы не собираясь умирать прямо сейчас. Осторожно перешагивая через спавших на полу людей, я добрался до двери. Плечом толкнул обшитую войлоком неподатливую створку, вывалившись из спертой и жаркой избяной духоты в волглую влажность нарождающегося рассвета. Зубы немедля выбили частую дробь.
Ежась на крыльце и кутаясь в слишком тонкое сукно плаща, я бездумно следил за перемещением по двору рваных клоков тумана. Мысли канули на дно, подобно сонным рыбам. Судьбы государств и королей, которые так занимали меня еще вчера – да какое мне теперь до них дело? У меня на руках раненый Рейе. Во вчерашней кровавой суматохе я потерял Цинтию. Где она, что с ней? Жива, погибла? И где лихие ветры носят этого авантюриста без страха и упрека, нашего короля?
Врезная калитка в створках ворот распахнулась от могучего толчка снаружи. Брехнул и, услышав грозное «цыц!», умолк цепной пес.
Растерянно сморгнув, я уставился на идущего через двор к дому человека. Очень высокий, широкий в плечах. Чуть прихрамывает. Одет неброско, в темно-зеленое и коричневое, как обычный воин армии Немедии или Рокода. Меч на бедре. Стянутый на затылке длинный хвост темных волос при каждом шаге слегка взлетает над спиной, обтянутой вытертой кожаной курткой.
Пискнув, я обрушился с трех покосившихся ступенек, едва не подвернув ногу. Нелепыми скачками пронесся по двору и врезался в утреннего гостя.
Медвежья лапа сгребла меня за плечо, оттолкнула. Прищуренные светлые глаза взглянули в лицо. Узнав, Конан молча притиснул меня к себе.
От него разило, как от человека, проделавшего долгий и тяжкий путь. Кисловатая вонь мокрой шерсти и кожи, острый запах лошадиного пота и его собственного, засохшая кровь – чужая, своя ли... В обычное время столь вонючий букет заставил бы меня брезгливо скривиться и демонстративно прикрыть нос платком. Сегодня режущая ноздри смесь казалась благоуханием весеннего сада. Мой сюзерен, второй после Рейе человек, владеющий моим сердцем, вернулся.
Сейчас этот миг слабости закончится. Мы войдем в душную избу, я разыщу ему поесть и выпить. Жуя, он будет выспрашивать, как мне удалось уцелеть и знаю ли я что-нибудь о других – Чабеле, Дженне, оборотнях, Тараске и других наших друзьях и врагах. Я расскажу, что успел узнать. Не дослушав, он завалится спать на моей подстилке.
Он никогда не узнает, как мне приятны его объятия. Пусть и дружеские. Если он что-то заподозрит – всему конец. Тарантийский замок навсегда перестанет быть моим домом. Громкого скандала не будет, но те, кому положено знать, узнают правду.
Пусть лучше все остается, как есть – грубоватый правитель родом из варварской страны и злоязычный летописец, склонный выискивать промахи в делах короля и подавать ненужные советы. Как бы мне хотелось еще немного простоять вот так, зарывшись лицом в складки плаща на его груди, ощущая биение чужого сердца и чужое тепло. Он не для меня. Он создан для Чабелы и Дженны, для сотни прочих дам, девиц и потаскушек. Для славы и подвигов. Для таких, как я, есть насмешливые глаза Рейе и гибкое соблазнительное тело на смятых простынях. Впрочем, этого тоже скоро лишусь. Гхуле столь явно очарован Зингаркой, что мне остается только тихонько отойти в сторону.
– Хальк, – о мимолетное счастье, крепкое кольцо рук за моей спиной не разомкнулось. – Хальк, демоны тебя побери. Живой.
– Мессир мой король, – я прижался чуть крепче, надеясь, что мой поступок не будет истолкован превратно.
– Хальк, – низкий голос над моей головой приобрел угрожающую интонацию. – На радостях ты опять забыл, как меня зовут?
– Ничего я не забыл, – буркнул я. Ну же, отпусти меня поскорее. Не заставляй мучиться пустыми мечтаниями. Мне так хорошо сейчас, но тебе совсем не нужно знать, почему. И уж совсем не годится, чтобы Его Величество заметили неприличное и недвусмысленное возбуждение своего придворного летописца. А подлое возбуждение шлет настойчивые призывы, отдается перезвоном в ушах и колким жаром в паху. – Как верный подданный, я обязан приветствовать своего повелителя изъявлениями глубочайшей преданности....
– Угу, угу, – обычно мое словоблудие быстро выводит Конана из себя. Но сейчас, в туманной утренней хмари, он преспокойно опускает руку и оглаживает меня ладонью между ног. Я каменею, давясь собственным языком. – Глубочайшей преданности. Ах ты, маленький стервозный извращенец. Хитрый змей. Убить тебя мало.
Жесткие пальцы запрокидывают мне голову, ухватив за подбородок. Он целует меня – жадно, настойчиво, проникая языком в рот и надолго обосновываясь там. Тяжелая теплая рука опускается на затылок, ероша волосы, другая, лежащая на пояснице, тянет к себе. Ближе, ближе. В полном раздрае чувств и мыслей я обвиваю руками его талию, запоздало отвечая на поцелуй. Наше слияние, дурманный сон моих одиноких ночей, длится и длится. Конану приходится слегка встряхнуть меня за плечи, чтобы я опомнился и убрал руки.
– Простите, – меня снедают ужас и желание. – Простите меня, мой господин. Пожалуйста, простите меня...
– Заткнись, – на моем предплечье захлопываются стальные зубья капкана. Варвар тащит меня за собой – не к дому, прочь, к хозяйственным постройкам. – Заткнись, Хальк. Ради богов, ради самого себя – заткнись.
– В конюшню нельзя, – еле ворочающимся языком бормочу я. Мир шатается под моими ногами, норовя кувыркнуться через голову. – Там ночуют зингарцы...
– Чтобы им всем сдохнуть, – кратко отзывается Лев Аквилонии, наилучший друг и вернейший союзник зингарской правительницы. Он озирается по сторонам, цепкий взгляд падает на низкий неприметный сарайчик. Засов на дверях заложен щепкой и не сопротивляется даже для вида. Меня втаскивают внутрь. Под ногами с грохотом раскатываются поленья, особо коварное больно лупит меня по лодыжке. Конан толкает меня в спину, и, спотыкаясь, я пробираюсь в дальний конец дровяного хранилища. Сквозь частые щели сочится серенький отсвет, позволяющий нам видеть друг друга. Но я не различаю ничего, кроме обшарпанных досок – варвар не позволяет мне обернуться.
* * *
– Этого ты хотел, красавчик? Этого, верно?
Злое, исполненное неподдельной ярости шипение над плечом. Сильные руки рвут с меня камзол, одним движением снизу доверху раздирают рубашку на груди. Свист выдергиваемого из петель ремня. Лишенные поддержки штаны съезжают вниз, скомкавшись у коленей. Мне холодно и жутко. Беснующийся у меня за спиной человек – не Конан, мой король и повелитель. Я до смерти боюсь этого незнакомца – и потому не решаюсь подать голос, моля о пощаде... или хотя бы о том, чтобы он не искалечил меня.
– Руки назад! – требует мой палач. Я покорно соединяю руки за спиной, ощущая накручивающийся на запястья ремень. – Нагнись! Что же ты не визжишь, не вырываешься? Опытный? Скольким ты уже подставлял задницу? А задница ладная, кругленькая, ровно у девчонки... Так и хочется засадить поглубже, – короткий, едкий смешок. – Что, преданный вассал, отслужишь своему королю?
– Отслужу, – сглотнув, отвечаю я. Он снова презрительно хмыкает, возясь со своей одеждой. Небрежным движением проводит ладонью меж моих ягодиц, отыскивая вход. Палец вонзается глубоко и грубо, раздирая кожу. Не выдержав, я пронзительно вскрикиваю. Жесткая ладонь немедля зажимает мне рот.
– Не ори, – угрожающе шепчет мучитель. – Тебе ведь нравится, когда с тобой так делают? Нравится, верно? Ну-ка кивни, как послушная шлюшка.
Я киваю. Рука остается на моих губах. Связанные кисти ноют. Он вертит пальцем в узкой тесноте, сгибает его, поворачивает и дергает, бормоча про себя:
– Горячий. Ишь ты, какой горячий. Больно, а терпит. Смотрите-ка, покладистый. А если два запустим, взвоешь?
Из глаз градом катятся слезы. Я утыкаюсь макушкой в хлипкую стену сарая, запрещая себе думать о чем-либо. Пусть вытворяет, что хочет. Я проходил через такое. Правда, мой наставник в любовных играх был нежным и предупредительным. Рейе никогда не заставлял меня страдать. Причиняемая им боль становилась острой приправой к сладчайшему наслаждению. Этот просто мучает меня, терзая мою несчастную плоть. Самое ужасное, что он прав: я получаю то, о чем мечтал. К чему стремился. Жизнь все расставила по своим местам. Таких, как я, не любят. Их насилуют в дровяных сараях, заставляя леденеть от страха.
– А, сойдет, – пальцы извлекаются наружу и вцепляются мне в бедра. Твердый, вылепленный из бархатистой плоти предмет тычется в ноющую и наверняка кровоточащую задницу. Головка с усилием протискивается внутрь, и я снова истошно ору. Ладонь сдавливает мне щеки и нижнюю челюсть, вопль переходит в сдавленное мычание. Он напористо ломится в меня, и я понимаю, что сейчас просто-напросто потеряю сознание.
Именно в этот миг мое утраченное достоинство решило вернуться.
Голый, со связанными руками и вонзившимся в задницу чужим крупным членом, похожим на орудие пытки, а не любви, я внезапно перестал бояться за свою жизнь. Я вспомнил, кто я есть. Кто есть мы. Изо всех сил я укусил зажимающую мой рот ладонь, и под взрыв негромких проклятий она отдернулась, сжимаясь в кулак.
– Прекрати немедленно, – мой голос звучал негромко, но твердо. И я знал, что меня услышали. – Ты делаешь мне больно. Моя любовь – не преступление, за которое карают. Я люблю достойного человека, а не похотливое животное. Развяжи меня. Сейчас же.
Он не ударил меня, что само по себе было хорошим знаком. Молча распустил ремень на моих запястьях. Наконец-то я получил возможность за что-то ухватиться и впился пальцами в занозистые доски перед собой. Теперь я чувствовал себя гораздо увереннее, тем же размеренным тоном потребовав:
– Не шевелись. Иначе ты мне окончательно все порвешь. Я сам все сделаю. Только не шевелись.
Даже если б какая-нибудь добрая душа оставила здесь кувшин лучшего розового масла, оно бы ничуть не помогло. До хруста и костяного привкуса во рту стиснув зубы, я очень медленно подался вперед, высвобождаясь. Назад. Опять вперед. Стоящий торчком предмет меж моих ягодиц всякий раз проникает немного глубже. Назад. Вперед. Осторожно и неторопливо. Наплевать на холод, я его больше не ощущаю. Человек позади меня, похоже, отыскал какую-то опору и окаменел в неподвижности.
Назад. Вперед. Можно чуть сильнее плеснуть бедрами. Я узник, добровольно севший на кол. Плавней. Скользить. Вверх и вниз. Вперед и назад.
Резь и боль отступают, растворяются в нарастающем удовольствии. Моя жестокая любовь погружается до самого основания, выходит и входит снова. Я победил. Вот оно, знамя и символ моей победы и его поражения – его короткий, сдавленный стон. Тяжелое, прерывистое дыхание над моим ухом. Шершавые ладони, осторожно изучающие мое тело, становятся нежными и ласковыми. Жарко. Жар рвется изнутри, испепеляя меня.
Наконец-то мы нашли тот ритм, который устраивал обоих, позволяя наслаждаться друг другом. Безумная похотливая тварь, возникшая из небытия, исчезла, уступив место моему господину. Человеку, которому я служил и в которого влюбился. Чьей разгорающейся страсти теперь с готовностью уступал, беря и щедро отдавая взамен всего себя. Я сходил с ума, ощущая его присутствие. Его обжигающие прикосновения ко мне. В какой-то миг я не смог больше терпеть, потянувшись рукой к собственному, изнывающему от возбуждения дроту.
Он мягко отвел мою ладонь в сторону и сделал это для меня. А я стоял, зажмурившись и прижавшись спиной к его неровно вздымающейся груди. Мои руки жадно и беспорядочно ласкали его бедра, твердые ягодицы, впадинку на крестце. Я стал тем путником из притчи, что умирал от жажды и узрел перед собой безбрежный океан. Мне хотелось, чтобы он вычерпал меня до дна – так и случилось. Вскрикнув, я выплеснулся прямо ему в ладонь.
Спустя десяток суматошных ударов сердца он привлек меня к себе, задвигавшись столь резко и сокрушительно, что под моими стиснутыми веками вспыхнула звездная россыпь. Он кончил неожиданно бурно и обильно, как свойственно молодым, а не людям, чей возраст уже походит к сорока зимам. Теплое, липкое семя текло по моим ногам, и меня колотило запоздалым ознобом. Повернувшись, я прильнул к нему, запустив обе руки под задравшуюся рубаху. Он обнял меня за плечи. Чуть покачиваясь, мы замерли посреди сколоченной на скорую руку хибары.
– Извини, – ему нечасто приходится раскаиваться в своих поступках, и он совершенно не знает, какой тон выбрать. Ему необходимо выговориться, выплеснуть, и он говорит, уткнувшись лицом мне в волосы. – Я не хотел. Правда, не хотел. Из-за этого треклятого Демсварта у меня в голове все наперекосяк. Едва выбрался оттуда. Дану так и не нашел, ни живую, ни мертвую. Доковылял до Алгиза на своих двоих. Ночь на дворе. В трактирах битком. Кто-то сказал, в этом доме стоят зингарцы. Зашел, может, место свободное найдется. А тут ты. Я глазами своим не поверил. Схватил тебя, а ты начал ко мне ластиться. Как девица, право слово. Мне вдруг захотелось убить тебя... или оттрахать так, чтобы ты сам в петлю полез. Я не хотел тебе плохого, Хальк. Ты молодец, что смог меня остановить. Иначе я бы действительно тебя прикончил. Ты уедешь теперь? Скажи, уедешь? Без тебя станет пусто. Оставайся. Это больше не повторится. Не знаю, что на меня нашло. Пальцем больше тебя не трону. Обещаю. Веришь, нет?
– Горе мое безмерно, – с трудом выговорил я. – И задница болит, теперь в седло не сесть. Мессир, вы отнеслись ко мне без всякого снисхождения. Я вынужден удалиться от двора и скрыться в глуши, если только...
– Ну? – мрачно потребовал продолжения Конан. – Если только что? Мне что, публично извиниться? Повысить тебе жалованье? Выплатить твои долги за счет короны?
– Если только Ваше Величество не удостоит меня приватной аудиенции где-нибудь в уединенных покоях тарантийского замка, – единым духом выпалил я.
Обескураженная пауза.
– Распутный нахал, – грустно подводит итог варвар. – Что я скажу Дженне, ты подумал?
– Позовем ее третьей, – предлагаю я.
– Нет, – бросает Конан.
– Что «нет»? – дотошно выясняю я из безопасного убежища в его объятиях. – Не будем звать?
– Не будет тебе никакой аудиенции. Много чести. И вообще – король должен являть подданным образец этой, как ее... нравственности, – наставительно сообщил Его Величество и поинтересовался: – Хальк, ну неужели тебе самому ни капельки не стыдно? Тебя отымели, а ты доволен, как кот, обожравшийся мышей. И просишь повторить еще. А я-то считал тебя нормальным парнем!
– Я и есть нормальный, – привстав на цыпочки, я слегка куснул варвара за нижнюю губу. – Я совершенно и абсолютно нормален. Просто влюблен. От любви люди изрядно глупеют.
– А как же Цинтия? – злорадно напомнил Конан. – А твой недостижимый идеал Рейе? Знаешь, мне представили замечательный донос, с подробнейшим описанием ваших забав в Руазеле. Как он тебя, а потом ты его, а потом все сначала и так целую седмицу. Рабирийцы, конечно, все полоумные насчет потрахаться, но нельзя же так!..
– Цинтию я тоже люблю, – подумав, решил я. – И Рейе. Его нельзя не любить. Вам ли этого не знать?
– Это ты на что намекаешь? – насторожился варвар, слегка отодвигая меня в сторону.
– Ровным счетом ни на что, – самым невинным тоном сказал я. – Просто не я один имею привычку мять лесную травку в компании с гхуле...
– Сволочи, – скорбно выдохнул Конан. – И ты, и он. Неужели проболтался, упырь треклятый? А ведь обещал, клялся, зараза... Дайте мне только до него добраться, я его...
– Оттрахаешь? – с готовностью предположил я, заработав тычка по ребрам.
– Убью, – сквозь зубы процедил самодержец Аквилонский. – А потом непременно оттрахаю. Или наоборот. Жрать охота, спасу нет. Пошли отсюда. Где твое барахло? Ну, что стоишь, как дешевый мальчик с улицы Тысячи Соблазнов?
Июнь 2006 года
