Время действия: 1288 год от основания Аквилонии, октябрь

Место действия: Аквилония, Тарантия, королевский дворец

В произведениях Гая Петрониуса обычно не встретишь адресованных взыскательному читателю моралистических умозаключений. Для разнообразия здесь они присутствуют.

Их целых три.

Первое: надо уметь вовремя останавливаться.

Второе: любопытство до добра не доводит.

И третья: ближние наши всегда готовы преподнести вам сюрприз.

А поначалу все выглядело так весело и радостно. Парады, знамена на ветру, рев труб, всеобщее народное ликование и аргосский мускат пятнадцатилетней выдержки...

Туманное предисловие. Попробуем начать еще раз.

У меня – Халька, сына Зенса из баронства Юсдаль, уроженца Гандерланда, двадцати пяти лет, королевского библиотекаря, хранителя Большого архива, придворного летописца и прочая, и прочая... – имелась веская причина напиться. Сегодня благополучно завершалась седмица непрерывных всеобщих торжеств. Посвященных счастливому избавлению королевства Аквилонского и его правителя от происков мерзкой клики заговорщиков, собранной претендентом на престол Дионом Эпиметреем, а всего Закатного Материка – от неведомой угрозы, причиной коей была Небесная Гора, во времена оны имевшая несчастье рухнуть посреди заснеженных хребтов Граскааля. Подвиги, странствия и приключения остались позади. Герои вернулись домой, получили заслуженные награды и шумно обмывали таковые.

В щедрости своей Его Величество повелел устроить за счет казны гуляния для народа и празднества для своих приближенных. На последнем из них меня и угораздило на пару с его пуантенской светлостью, не побоюсь этого слова, под завязку налакаться упомянутым аргосским «Дыханием океана».

Темно-рубиновый напиток – вещь не только превкуснейшая, но и злоковарнейшая. Любая иная выпивка мирно свалила бы меня под стол еще в середине вечеринки, но «Дыхание» подхватило искрящейся волной и понесло в неведомые дали. Никто из гостей не произнес столько остроумных тостов, никто не был так говорлив и оживлен, никто не знал такого количества забавных историй... Короче, присутствовавшие на вечеринке дамы даже на короля перестали обращать внимание – а чтобы наши девы позабыли о Его Величестве, недостаточно быть просто хорошим рассказчиком и обаятельным душкой.

К сожалению, торжество свернулось необычно рано для Тарантийского дворца – где-то после полуночи. Из-за недовольно нахмуренных бровок Девы из Темры, Мойи Махатан. Мойа, воспитанное в строгих темрийских традициях прекрасное олицетворение добродетели и здравого смысла, подобных шумных развлечений не одобряет. А чего не одобряет Мойа – не одобряет и король (пусть даже с зубовным скрежетом и сдавленными проклятиями в сторону). Можно только посочувствовать Его Величеству – сам того не ожидая, он плотно угодил под каблучок туфельки на очаровательной ножке Мойи. Интересно, сколь долго протянется это укрощение строптивого? И не грозит ли блистательной Аквилонии в ближайшее время появление на троне варварской королевы? То есть королева нам нужна и просто позарез необходима, но не на темрийскую же девку возлагать корону Эпимитреев? Одного варвара во дворце вполне достаточно...

Впрочем, сии крамольные мысли я предпочел держать при себе. Ведь Мойа Махатан, когда она не пытается распоряжаться – просто прелесть. Мы все ее очень любим. Особенно Его Величество. По три-четыре раза за ночь.

Нет, угомониться мне сегодня не суждено. Не хотелось ни сидеть с теми из приглашенных, что остались доедать, допивать и досыпать под столами. Хотелось отправиться в город, пойти в какой-нибудь захудалый кабак и учинить там буйство вкупе со сплошным непотребством. Но для хорошего буянства необходима понимающая компания, а как раз такой и не сыскалось – пуантенцы ушли, прочие не желали подниматься с кресел, вяло намекая, что уже заполночь и спать пора.

Кажется, я кому-то нахамил. Кажется, мне грозились завтра с утра прислать официальный вызов на поединок. Не помню. Энергия «Дыхания» упрямо требовала выхода, а опыт подсказывал: визит в термы Приречного крыла как нельзя лучше успокоит человека, мающегося бессонницей и начинающимся похмельем.

Вообще-то раньше термы, как положено во всяком приличном дворце, по ночам были закрыты. У нас все-таки королевское обиталище, а не бордель, работающий от заката до рассвета и потом от рассвета до заката! Однако энергический характер и непредсказуемость нового правителя Аквилонии привели к тому, что служители сего замечательного местечка теперь околачиваются здесь постоянно – мало ли кому из обитателей замка придет в голову устроить омовение посреди ночи. В одиночестве или в компании – это как доведется. Лично я намеревался окунуться в большом бассейне, посидеть в туранской парильне, прийти в себя да отправиться на боковую.

Термы Тарантийского замка – анфилада переходящих друг в друга больших и малых комнат с изогнутыми арочными потолками, расположенных в полуподвальном этаже. Фонтаны, маленькие водопады, бассейны с горячей и холодной водой, покои для жаждущих уединения (не подумайте чего дурного! Если б вы знали, сколько встреч заговорщиков тут происходило!..) и многое другое, украшающее жизнь государя с придворными. Сейчас в термах на удивление тихо, пусто и гулко. Редкие лампы, развешанные по стенам и на потолках, бросали дрожащие отсветы на мелкие волны. Большой бассейн двадцати шагов в длину показался мне каким-то неуютным, я свернул в коридор, ведущий в Морской грот, на ходу расстегивая крючки колета... и вовремя остановился.

Голоса.

Потолок и стены Грота выложены пестрым ракушечником с Полуденного побережья, небольшой бассейн выполнен из розового и синего мрамора, в дальнем его конце устроен крохотный водопад. Еще между третьей и четвертой пузатыми порфировыми колоннами скрывается неприметная дверь, ведущая в Пещеру – комнату, единственным предметом обстановки в которой является огромная резная кровать аргосской работы и причудливой формы. Она круглая, вернее, овальная. Насколько мне известно – а мне известно о жизни Тарантийского двора все или почти все – эта кровать и эта комната частенько становились местом встреч Эвисанды Аттиос и Его Величества Конана Канаха. До того прискорбного дня, как Прекрасная Эви покинула нас, отправившись поискать удачу в других краях.

Услышав голоса, я остановился на полушаге, решив, что король привел в Морской грот свою новую пассию. Эхо искажало голоса, и я никак не мог разобрать, кто там разговаривает – женщина или мужчина. Бурливший в крови мускат толкнул меня на незамысловатую идею: подкрасться ко входу в Грот и потихоньку взглянуть на загадочных полуночников. Может, мне посчастливится скрасить одиночество какой-нибудь прекрасной незнакомки? Или примкнуть к веселой компании припозднившихся гвардейцев?

Поймите меня правильно. Женщины меня очень даже интересуют. Впрочем, мужчины тоже. Но в первую очередь я – летописец и сочинитель, а во вторую – собиратель дворцовых сплетен. Посему каждый новый знакомец или знакомица рассматриваются мною исключительно как персонажи будущей истории либо же как источники новых сведений. Я любознателен – как неоднократно подчеркивали Его Величество – сверх всякой меры. В своей неотразимой варварской манере Конан именует меня «затычкой во всякой бочке» и пророчески уверяет: однажды моя любознательность выйдет мне боком. Он совершенно не желает понимать того, что просвещенный человек прямо-таки обязан объять умом необъятное. Ну, или хотя бы попытаться.

На цыпочках подкравшись ко входу в грот, я осторожно отодвинул шелковую занавесь и заглянул в образовавшуюся щель. Сморгнул от удивления. Протер глаза ладонью, осторожно потряс головой – вдруг мускат исподволь продолжает свое коварное дело и у меня начались видения? Нет, фигуры остались на прежних местах: одна восседала на маленькой кривоногой кушетке лицом ко мне, вторая устроилась прямо на мраморном полу. Оба не заслуживали наименования «любимых детей Всеединого Творца», то бишь людей. Обоих я имел честь знать. Расположившийся на кушетке с полколокола назад украдкой смылся с недавней вечеринки. Сидевший на полу почему-то вовсе не пришел, что меня весьма удивило. Чтобы житель захудалого Пограничья добровольно отказался от знакомства с содержимым винных погребов Тарантийского замка и от блюд королевской кухни?

Но мне даже в голову не приходило, что эти двое могут в столь поздний час встречаться в уединенном месте. С какой целью, хотелось бы знать? Или встреча не была обговорена заранее, но произошла по случайному совпадению?

Крайне озадаченный и заинтригованный, я навострил уши, приготовившись внимать, созерцать и запоминать. А также восхищаться – как восхищался бы редкостной красоты ювелирным изделием, старинной книгой или необычным зверем из далеких краев.

Ничего не могу с собой поделать. С первого дня знакомства Немедийская Ищейка вызывает у меня именно такие чувства. Фактически, именно он вкупе со своим патроном, главой Вертрауэна, мрачноватым и неразговорчивым туранцем Мораддином, спас нас всех. Отточенный и проницательный ум Ищейки позволял находить выходы из самых запутанных ситуаций. Его непоколебимая уверенность в том, что все равно или поздно образуется, не позволяла нам опустить руки. Лучшего собеседника я и выдумать не мог – язвительный, остроумный, поистине неисчерпаемый кладезь секретов большой и малой политики. Ах да, он еще красив, как альб Тьмы – если такие когда-либо существовали. Другим он и быть не может, ведь прославленная Ищейка – гхуле, вампир по рождению, обитатель Рабиров.

Его зовут Рейе. Рейенир да Кадена. Не знаю, подлинное это имя или очередная фальшивка, но звучит благородно. Рейе – живое воплощение мыслимых и немыслимых тайн, прямой вызов моей любознательности. К величайшему сожалению, во время нашего безумного похода во имя спасения мира у меня не сыскалось возможности раззнакомиться с живой легендой Вертрауэна поближе. Я рассчитывал восполнить этот пробел, когда мы вернемся в Тарантию, но увы мне! завтра-послезавтра Мораддин и да Кадена отбывают к границе. Неважно, что законный правитель Немедийской Империи попирает седалищем Трон Дракона в Бельверусе, по мере сил выполняя свои обязанности. Империя завтра же падет под натиском врагов, если о ней не позаботится эта парочка.

Мне остается только разочарованно вздохнуть. С их отъездом из моей жизни уйдет нечто загадочное и удивительное, будоражащее воображение и разум. Вряд ли я когда-нибудь еще столкнусь с Рейе да Каденой. Со мной пребудут только воспоминания о седмицах совместного путешествия. Да еще изумительная картина, кою посчастливилось узреть в пустых купальнях. Готовый сюжет для живописного полотна, подернутого флером мрачного романтизма: «Скучающий вампир». Всегда безупречный (даже во время скитаний по пещерам и в наскоро разбитом лесном биваке), стройный, затянутый в темно-лиловый атлас и бархат, расшитый золотой канителью. Темно-каштановые, почти черные волосы стянуты на затылке золотой заколкой в длинный, до середины спины, конский хвост. Черные глаза в длинных ресницах, слегка вытянутые к вискам, точеная узкая физиономия, выражающая сдержанный вежливый интерес к собеседнику.

Собеседник, похоже, чувствовал себя самой несчастной тварью на всем Закатном Материке. И он молчал. По той простой причине, что был волком. Крупной зверюгой серебристо-палевой масти, широкогрудой, лохматой и остроухой. Вообще-то животное имело весьма относительное родство с волчьим племенем, будучи отпрыском Карающей Длани. Оборотнем, пребывающем в звериной ипостаси. Звалось сие чудо природы Велланом Дарго из Пограничья. В человеческом облике он служил капитаном порубежной стражи при дворе короля Эрхарда и был милейшим развеселым парнем, редкостным краснобаем и любимцем женщин. А также достойным собутыльником Его Величества, лихим рубакой и человеком, который преспокойно сунется в логово дракона, не проверив сперва, отсутствует ли хозяин.

Ему совершенно было нечего делать в обществе гхуле. Тем более – сидеть с опущенной долу длинной мордой, подметая безукоризненно чистый мрамор хвостом, похожим на толстое мохнатое полено, и еле слышно поскуливая.

– Послушай, мне уже начинает надоедать, – голос у Рейе вкрадчивый, мягкий, отдающий серебряным перезвоном. Если зажмуриться, можно легко перепутать его речь с нежным девичьим щебетанием. Да Кадена с поразительной легкостью меняет облики, представая в случае необходимости и вальяжным зингарским грандом, и хмурым наемным убийцей, и обольстительно прекрасной девой. Насчет девы – не преувеличение, но истинная правда. Не приди Рейе в голову эта потрясающая идея, мы бы вряд ли выбрались из облавы, проходившей в центре города. А так все, от стражников до обывателей, глазели исключительно на прекрасную даму в открытом экипаже, не обратив никакого внимания на ее мрачного телохранителя (это был Его Величество) и серенького неприметного спутника (вашего покорного слугу). – Ведь не я бегал за тобой. Не я глядел такими разнесчастными глазами и умолял об одной-единственной встрече. Что бы там ни говорили сплетники, у меня сердце не каменное. Я пришел. Но, если ты так и не соберешься с духом, я уйду.

«Как интере-есно... – не поверил я своим ушам. – Стало быть, встреча была уговорена заранее? И инициатива исходила от Веллана? Оборотень столь восхитился методами и успехами Вертрауэна, что решил переметнуться на службу в Пятый Департамент? Это объясняло бы секретность встречи. Но почему Велл пришел в облике зверя? Чтобы никто его не заметил? Во дворце полно охотничьих собак, шастающих туда-сюда по своим делам. Кому вздумается выслеживать пса? Чтобы разговаривать с Рейе, ему понадобится сменить образ. Никогда не видел, как перекидывается волкодлак...»

Угроза Рейе уйти оказалась на редкость действенной: зверь коротко, мучительно взвыл. Лобастая голова прянула вперед, чудовищные челюсти с хрустом сомкнулись на каблуке узконосого сапожка гхуле. Рабириец смешливо хмыкнул, подергал ногой туда-сюда, помогая оборотню стащить с него сначала правый сапог, а затем и левый. Высунувшийся из зубастой пасти широкий язык коснулся щиколотки босой ноги гхуле – сначала робко, потом смелее. Рейе беззвучно засмеялся – «Щекотно!» – и поднял ногу повыше. Розовый язык зверя заметался меж аккуратных пальцев, заставив меня изумленно вытаращиться.

Нет, я уже давно понял, что нравы обитателей Рабиров кажутся людям, мягко говоря, весьма и весьма распущенными. Если у них и существует мораль, то крайне своеобразная и совершенно не определяющая тонкости взаимоотношений между мужчинами и женщинами. Как однажды выразился Пуантенский Леопард: «Гули имеют все, что хотят, а хотят они все, что видят». И почему-то ужасно при этом смутился, хотя застенчивость его светлости вовсе не свойственна.

В общем, по поводу нравственности Немедийской Ищейки я никаких иллюзий не строил. Но Велл! Иштар Милосердная, он с какой стати начал интересоваться подобными странными игрищами? Не он ли как-то произнес потрясающую в своей емкости и образности речь, посвященную мужеложцам и способам их истребления?

Только бы сюда никто не вошел! Я с удовольствием душу продам за возможность увидеть, что последует дальше!

Тут мне пришло в голову одно здравое соображение: если я на мгновение оторвусь от созерцания и сделаю несколько шагов назад, то уткнусь в дверь, преграждающую проход в коридор. Дверь запирается на засов, так что все обитатели Грота окажутся отделены от остального мира толстой дубовой доской с медной оковкой.

Пока я наведывался к дверям и трясущимися руками проталкивал в скобы медную задвижку, волк тщательно вылизал узкие ступни довольно посмеивающегося гхуле и пристроил голову на его коленях. Одной рукой да Кадена почесывал довольно жмурящуюся зверюгу за ухом, второй расстегивал собственный пояс. Справившись с застежками, Рейе притянул волка ближе к себе, но животное попятилось, скребя когтями по паркету.

– Опять нет? – теперь голос рабирийца звучал капризно. – Знаешь, ты мне покамест не настолько нравишься, чтобы тратить время на разгадывание твоих варварских причуд. Ты или делаешь, что я говорю, или мы расходимся. Итак?..

Волк взъерошил шерсть на загривке и оскалился, однако хвост его был зажат между задними лапами – что непреложно указывало на испуг. Однако зверь сдался первым: заскулил и нерешительно ткнулся острой мордой в промежность Рейе, туда, где темно-лиловый бархат расходился под острым углом, открывая светлую кожу. Да Кадена развел колени пошире, откинулся назад, опираясь руками на край кушетки.

Я проклял свое живое воображение. Как наяву, мне представился жадный, капающий слюной шершавый язычище, что проникает все глубже и глубже, щедро смачивая жесткие завитки на лобке, трется о нежные складки плоти и порой юркает в темную, манящую пещеру. Лично меня куда больше ужасало соседство самого дорогого, что есть в жизни мужчины, с тремя десятками острейших волчьих клыков. Стоит оборотню хоть на миг забыться, сомкнуть челюсти – и да Кадена останется калекой на всю оставшуюся жизнь. А гхуле, как уверяют, живут долго...

Безобразие нравилось Рейе до чрезвычайности: опирающиеся на мраморный пол кончиками пальцев ноги опускались и приподнимались в согласии с движениями животного, а негромкие стонущие вздохи удостоверяли о полнейшем довольстве. Хвост и задняя часть туловища волка заерзали из стороны в сторону – поначалу неуверенная и нерешительная, зверюга постепенно вошла во вкус порочной игры. Хотел бы я знать, они и дальше будут продолжать в том же духе, или Веллан все же превратится в человека? А может, ищущий острых ощущений гуль желает совокупиться именно с животным? С этого взбалмошного порождения Рабиров станется...

О боги, глядя на диковинную парочку, я и сам возбудился до полнейшего неприличия: обтягивающие штаны доказывают это со всей очевидностью. Вообще-то я никогда не злоупотреблял рукоблудием, но тут, похоже, иного выхода не остается: только ослабить завязки и запустить ладонь себе между ног в попытке слегка успокоиться.

Рейе положил ладонь на широкий лоб волка и осторожно оттолкнул его назад. Увлекшийся волчара неохотно поднял голову и отступил на крохотный шажок назад. Извернувшись, да Кадена несколькими торопливыми рывками содрал с себя штаны и камзол, стянул через голову рубаху, отшвырнув комок шелковой ткани прямо в бассейн. Разоблачившись, он улегся на кушетке, опираясь на локти и неслышно, одними губами позвал волка. Зверь с готовностью вскинулся на задние лапы, утвердив передние с внушающими уважение громадными когтищами по сторонам от человеческого тела. Поднявшаяся гибкая рука зарылась в густую шерсть на животе зверя, гладя восставшее достоинство.

Мохнатый зад животного резким, характерным жестом резко дернулся вперед. Такой жест отлично знает любой содержатель псарни, в том числе и я. Кобель – а Веллан у нас все-таки настоящий кобель, что в зверином, что в человеческом облике! – благополучно насел на свою избранницу и сейчас спляшет на ней проворный танец собачьей любви. Правда, собаки обычно занимаются этим в положении «самец сзади», а поза этой пары смахивала на человеческую «мужчина сверху». К тому же для полного сходства и удобства Рейе обхватил зверюгу ногами за то, что могло бы считаться талией.

Оборотень и рабириец согласованно двигались, привинченная к полу кушетка раскачивалась и жалобно поскрипывала, руки да Кадены обнимали зверя за холку. Моя собственная ладонь ерзала в такт с ритмом их любви, рот наполнился горькой слюной, а внизу живота творилось что-то ужасное – там развели настоящий полыхающий костер. Увлекшись собственными переживаниями, я едва не пропустил наступление следующей фазы, окончательно убедившей меня в том, что Немедийская Ищейка слегка (или не слегка?) безумен – по крайней мере, в вопросах постельных удовольствий.

Первые признаки перемен выглядели совсем незаметными. Толчки пыхтящего от наслаждения зверя, погружающего свое достоинство в чужую податливую плоть, приобрели нехарактерную для животного резкость и настойчивость. Скребущие когтями по мрамору задние лапы несколько изменились, став длиннее и массивнее. Покрывающая их серебристая шерсть потемнела и укоротилась – или это кажется из-за игры освещения? Но спина зверя тоже раздалась в стороны, на ней взбугрились чудовищной величины узлы переплетающихся жил и мускулов, до того скрытые пушистой шерстью.

Волк запрокинул голову, резко дергая взад и вперед хлопающими челюстями, по краям которых повисали и падали вниз хлопья белой пены. С его головой происходило что-то странное: он укорачивалась и одновременно разбухала, острые уши почти прижались к уплощающемуся черепу, глаза сдвинулись назад и вверх, зато пасть и торчащие наружу клыки приобрели совершенно чудовищный вид и размеры. Хвост незаметно исчез, удлинившиеся по меньшей мере вдвое и украсившиеся огромными когтями то ли лапы, то ли руки с хрустом впились в обшивку кушетки. Оборотни сами признавали – в какой-то из моментов смены облика они выглядят жутчайшими из демонов Серых Равнин.

Поразительно, однако невзирая на перевоплощение, бедра и ягодицы зверя ни на мгновение не прерывали своей работы, в точности уподобляясь деятельно взбивающим сливки поршням маслобойки. Не знаю, меняются ли размеры, длина и толщина уда у Детей Карающей Длани, когда они переходят из одного своего облика в другой... Можно только позавидовать силе духа и выдержке Рейе, не изменившему своему желанию познать все ипостаси такого диковинного создания, как Веллан из Пограничья. Когда оборотень менялся, гхуле несколько раз пронзительно вскрикнул – от боли или удовольствия, уж не знаю – но вырваться не пытался.

Передо мной разворачивалась схватка между чудовищем и беззащитной жертвой его похоти. Опиши я такое в каком-нибудь из своих сочинений, мне бы пришлось иметь долгий и неприятный разговор с главой Цензурной палаты, доходчиво разъяснившим мне, что подобные сцены, хоть и услаждают безмерно развращенное воображение обширного круга поклонников романов «Гая Петрониуса», отнюдь не способствуют повышению уровня нравственности в государстве.

Тем не менее, мне очень хотелось сохранить этот поразительный эпизод. Не отдавая себе в том отчета, я начал заносить строчки особенно живописных подробностей на невидимый свиток памяти. Жуткая клыкастая морда в короткой серой шерсти с полуоткрытой, истекающей слюной пастью, склонившаяся к самому лицу рабирийца – окостеневшему, с полузакрытыми глазами и резко очерченными скулами... Звуки, сопровождающие акт и гулко отражающиеся от выгнутых стен Грота – раскатистый утробный рык, вырывающийся из недр бочкообразной груди огромной твари, слабые вскрики жертвы, вынужденной покорствовать натиску монстра... Разведенные в стороны до отведенного природой предела стройные, сильные ноги... Выгнувшееся гибкое тело, перепутанные каштановые пряди...

Достигший финала зверь с силой дернулся, выпрямился во весь немалый рост и запрокинул голову, испустив низкий, торжествующий вой. Звук заставил мерцать свечи в лампах и всколыхнул неподвижную темную воду в бассейне. Оборотень рывком извлек наружу свое изрядно потрудившееся мужское достоинство – куда больше человеческого, мокро поблескивающее и напоминающее бронзовое изображение фаллоса перед входом в процветающий шадизарский бордель. Могучий изогнутый бивень темного цвета стоял торчком и слегка покачивался, и я ужаснулся – неужели человек может принять такое в себя? Хотя для такой личности, как Рейе – какое это должно быть упоительное мучение, переходящее в мучительное упоение... Почти такое же, как иногда проводимое в Офире ритуальное соитие женщины с быком. Физически это кажется невозможными, но свидетели подтверждают – жрицам Иштар-Кибелы это удается. Вроде бы они используют какой-то настой, возбуждающий женщину сверх меры и позволяющий на краткое время расширить естественные пределы ее лона до того, чтобы впустить уд быка.

* * *

Изогнутой лапой зверюга подхватила обессиленно поникшего рабирийца, швырнув на мраморный пол. Тот поскользнулся на гладких плитах, пытаясь удержать равновесие, и упал.

Сам зверь уселся в причудливой позе шагах в пяти от жертвы.

Рейе неловко поднялся на ноги, с видом покорного палачам узника склонив голову, отведя локти назад и чуть подогнув дрожащие колени. Однако я успел заметить в скромно опущенных черных глазах ликующий блеск. Да он от души наслаждался каждым мгновением чудовищного представления и был готов продолжать дальше хоть ночь напролет! Не он, а бедолага оборотень стал добычей, и гуль намеревался получить от зверя все, на что тот способен. Гхуле с удовольствием разыгрывал отданную на заклание жертву, единственная надежда которой на спасение – в ее привлекательности и смирении, а одуревший от страсти Велл и верил, и не верил своей удаче. Но зверю повезло – он получил возможность всецело обладать этим порочным созданием, а я... я только незамеченный никем созерцатель.

И мой доведенный до крайнего состояния дрот только что выплеснул свое вязкое содержимое прямо на бархатную занавесь. Ужасно неловко.

Оборотень глухо рыкнул, и недвижная статуя шевельнулась. Рейе сделал шаг вперед, вскинул руки, сцепив их в замок на затылке и вкрадчиво, зазывно повел бедрами. Эта парочка то ли прекрасно понимала друг друга без слов, то ли использовала дар Молчаливой речи, имеющийся у рабирийцев и отпрысков Карающей Длани, но начисто отсутствующий у людей. Как и я, зверь с нарочитой похотью в налитых кровью зрачках пристально разглядывал обнаженного человека, медленно поводя из стороны в сторону уродливой головой. Да Кадена, как и все уроженцы Рабиров, не отличался высоким ростом и внушительной мускулатурой, напоминая скорее гибкую ветвь, что гнется, не ломаясь. Или старинную статуэтку – вроде хрупкую, но вместе с тем способную уцелеть в любых передрягах и остаться невредимой.

Этим двоим ужасно нравилось изображать жуткого демона и беззащитного пленника: тот медленно поворачивался на цыпочках вокруг себя, предоставляя своему господину – а заодно и мне – возможность беспрепятственно оценить его со всех точек зрения.

Созерцание жертвы опять настроило оборотня на боевой лад. Зверюга тяжело пыхтела, вывалив длинный язык, не розовый, как у обычного волка, но темно-фиолетовый, и утвердившись в безнадежной титанической эрекции. Действо продолжалось – светлый силуэт да Кадены поплыл вдоль края бассейна, отражаясь в дробящей свет ламп темной воде. Это походило на ритуальное действо, медленное и торжественное. Движение, фигура, пауза, отточенный, выверенный жест, следующее движение... Танец, не нуждающийся в музыкальном ритме, безмолвная повесть о разгорающемся и неутоленном желании. Движения становились все откровеннее и резче, и в какой-то миг оборотень не выдержал – выбросил длинную, поросшую серой шерстью конечность, разрушив сеть пагубного очарования. Ухватив Рейе за запястье, волкодлак грубо подтащил его ближе, заставив наклониться. Гхуле такое обращение не понравилось, он попытался отстраниться. Чудовище глухо и яростно взревело, оскалившись настолько угрожающе, что я струхнул – кто его знает, вдруг они чрезмерно увлеклись? Вдруг Велл больше не держит обитающего в его душе Зверя на привязи, и теперь им управляют желания полудикого создания, вошедшего в азарт от вседозволенности?

Бедной «добыче» оставалось только уступить: повернуться спиной к мучителю и покорно опуститься поперек многострадальной кушетки, демонстрируя ему – а также мне – подтянутый упругий задик, разделенный на две аккуратные половинки. Я невольно сглотнул, зверюга тоже, но у него это получилось гораздо громче и отчетливее. Оборотень подвинулся ближе, старательно обнюхав вожделенные ягодицы и разделяющую их ложбину. Выставил длинный, капающий слюной язык, мазнул им вдоль промежности гхуле – слегка, затем с нажимом, запуская широкий язык все глубже. Рейе, чье лицо было закрыто упавшими волосами, отчетливо и жалобно всхлипнул – как по условиям причудливой игры и полагалось жертве, чье тело подвергается чудовищному надругательству, но которая ничего не может с этим поделать. Тварь подняла лапу, пошевелила уродливо искривленными пальцами с огромными черными когтями, и я ужаснулся – он что, всерьез намерен запустить свой обрубок внутрь? Да такой коготь в кровь раздерет нежную человеческую плоть еще на входе!

Но нет, страховидный костяной крюк на указательном персте зверя заметно уменьшился, втягиваясь внутрь. Теперь это был просто палец – толстый, в складках черной кожи и жестком ворсе, однако сравнимый по толщине с обычным человеческим удом. Зверюга небрежно облизала его и без всяких предварительных игрищ с размаху грубо втолкнула до самого основания в маленькое отверстие меж ягодиц гхуле. Тот взвыл, судорожно задергался, пытаясь извернуться и избавиться от вонзившегося в него чужеродного предмета. Свободной лапищей монстр с силой надавил на узкую спину да Кадены, препятствуя его метаниям и продолжая резко, с вывертами, вращать чудовищным перстом. Жертва застонала – низко, слегка подвывая – и внезапно всем телом резко подалась назад, добровольно насаживаясь на орудие своих мучений. Зверюга довольно фыркнула, присовокупив к усердно трудящемуся пальцу второй. Рейе хрипел, мотая головой и раскачиваясь из стороны в сторону. Могу только догадываться, какие чувства и ощущения он испытывал – но мне внезапно стало дурно. Я был вынужден прижаться к стене и мертвой хваткой вцепиться в штору, потому что ноги упрямо отказывались меня держать. Низ живота сводило леденящей смесью ужаса и желания – да-да, на ослепительно долгий миг мне захотелось превратиться в добычу огромного, страшного и сильного создания, не ведающего жалости и снисхождения. Стать беспомощной и безропотной жертвой, почувствовать раздирающую внутренности боль – и осознать, что для твоего господина слова «боль» и «ласка» означают одно и то же...

По напряженному, как натянутая струна, телу Рейе пробежала медленная, тягучая волна достигнутого удовлетворения. Гхуле мог прикинуться кем угодно, но скрыть свой шальной темперамент ему не удавалось – тот с головой выдавал рабирийца, доказывая, какое наслаждение он получает от творимых безобразий.

Не знаю, сколько длилась чудовищная оргия – но внезапно оборотень извлек влажные пальцы наружу, смачно облизав их и довольно фыркнув. Облапив да Кадену попрек талии, зверь сдернул его с кушетки и толкнул спиной к резной деревянной колонне. Гуль возмущенно вскрикнул, спустя мгновение оказался лицом к морде твари – оборотень с легкостью подхватил его под ягодицы и поднял. Только что рвавшийся и отчаянно сопротивлявшийся Рейе с готовностью обвил торс полузверя ногами и вцепился руками в плечи. Чудовищно оскаленная пасть и точеное, не-человечески красивое лицо на миг застыли друг напротив друга – как геральдический символ или эмблема.

Выскользнувший наружу язык твари заработал, впитывая вкус каждого уголка восхитительного тела. Оборотень облизывал плечи, выступы ключиц, шею и запрокинутое лицо гхуле, пытаясь запустить язык меж распахнутых губ. В клокочущем урчании зверюги появились стонущие, вполне человеческие нотки. Форма головы изменившегося оборотня не позволяла ему всласть насладиться поцелуями, зато к груди Рейе он приник надолго. Мне представилась бархатная кожа, стиснутая огромными клыками, горячий влажный язык, соприкасающийся с жемчужиной возбужденного соска... Тяжело дышащий рабириец гладил тварь по загривку, поросшему короткой серо-серебристой гривкой, терся ягодицами об изогнувшийся и подрагивающий от нетерпения бивень... На месте Веллана я бы уже давно спятил, отринув всякие соображения о том, какого пола мой любовник, и понимая только одно – я должен обладать им. Сейчас. Немедленно. Войти и оставаться как можно дольше.

Они, должно быть, думали о том же самом. Сильные лапы оборотня слегка опустились, перемещая рабирийца в более удобное положение. Его напрягшиеся бедра оказались на одном уровне с поджарыми ягодицами в жесткой шерсти. Монстр чуть отстранился назад, а я, каюсь, аж присел на корточки, пытаясь заглянуть снизу и не пропустить тот момент, когда его достоинство соприкоснется с потаенным отверстием да Кадены.

Опустив руку, Рейе огладил готовое к бою орудие, исторгнув из пасти оборотня прерывистый вой. Медленно и неторопливо навершие вылепленного из плоти тарана разверзло влажные недра, погрузившись едва ли на четверть. Гибкое и страстное тело гхуле затрепетало. Из кончиков согнутых пальцев, впившихся в складки шкуры на плечах оборотня, высунулись когти цвета старой слоновой кости – характерная черта и врожденное оружие уроженцев Рабиров. Рейе склонил голову набок, и я увидел, как за искусанными губами совершенной формы влажно блестят острые кошачьи клыки, два сверху и два снизу. Удовольствие заставило Немедийскую Ищейку расслабиться, вернувшись к своему подлинному облику.

Новая смена декораций. Не чудовище из преисподней насиловало отданную ему жертву, но инкуб, полуночный демон безумных и смертельно опасных услад, со всем пылом отдавался собрату по Серым Равнинам. Оборотень раскачивался взад и вперед, блестящий от влаги дрот то исчезал меж ягодиц Рейе, то выскальзывал наружу, с каждым разом проделывая все более и более длинный путь. Когда зверь сумел проникнуть до половины, стоны рабирийца сменились протяжными хрипловатыми криками, идущими откуда-то из самой глубины его естества. Вряд ли он понимал, что делает, впиваясь выпущенными когтями в спину оборотня и оставляя на серой шерсти красные расплывающиеся полосы. Вот тут сполна пригодилась способность Карающей Длани быстро оправляться от мелких ран – глубокие царапины затягивались, хотя бьющийся в объятиях зверя гуль наносил все новые и новые.

Кричали оба. Яростное рычание оборотня смешивалось с воплями изнемогающего от собственной страсти гхуле. Чудище одолело путь до конца, их тела прильнули друг к другу, атласная кожа рабирийца – к колючей шерсти полуживотного, получеловека. Ягодицы оборотня непрерывно содрогались, загоняя возбужденный дрот все глубже и глубже.

Распластанный и притиснутый к колонне жаркой глыбой воплощенной похоти Рейе скрылся за могучим торсом огромного существа, я видел только его ноги, обвивавшие поясницу монстра. Узкие ступни ритмично надавливали на ягодицы зверя, понуждая того двигаться быстрее и резче. Я не представлял, как он выдерживает столь яростный напор, да еще при этом желая, чтобы его любили как можно сильнее. Любое другое существо человеческого рода, будь то мужчина или женщина, на его месте давно бы взмолилось о пощаде или потеряло сознание, а этот только протяжно стонет, извиваясь в лапах обладающего им демона...

Хотя простите, при чем тут чудовища и демоны?

Начиная от талии и ниже представшее моему взору существо имело вполне привычный вид обнаженного мужчины из рода людей. Шерсть на спине создания исчезала, втягиваясь внутрь, под светлой кожей в странных, непривычных местах возникали сплетения жил и стремительно меняющих свое место ребер, превращаясь из звериного в обычный человеческий остов. Уродливая голова запрокинулась, совершая судорожные рывки и словно бы проваливаясь внутрь себя. Я различил хруст изменяющихся костей, складывающихся в залитое каплями пота человеческое лицо – резкие черты, искаженные мучительным блаженством, широко поставленные светло-синие глаза, узкие, твердо очерченные губы, с которых срываются глухие стоны... Остававшаяся на голове человека серая шерсть зазолотилась, развернулась длинными прямыми прядями, рассыпавшимися по плечам.

Получившийся образчик мужественности и телесного совершенства резко наклонил голову, так что отчетливо хрустнули позвонки, жадно приникнув ртом к губам заключенного в кольце его рук стройного темноволосого юноши. Теперь они напоминали распространенный образ всех мастеров художественного рисунка – пустая ночная купальня, слившиеся воедино влюбленные. Тусклый свет выхватывает очертания прекрасных тел, содрогающихся в трепете сладкого соития, темные и светлые пряди переплелись между собой...

Зверь, монстр, человек – Рейенир да Кадена провел своего избранника через все круги превращений Карающей Длани, до конца разделяя с ним боль и наслаждение. Могу поклясться чем угодно: этой ночи Веллан из Пограничья не забудет до конца своей бесшабашной жизни, сколько бы та ни продлилась. Не знаю, будет ли ему даровано подобное испытание еще раз – по моему глубокому убеждению, одного раза вполне хватит, чтобы считать жизнь удавшейся и прожитой не зря.

Узкие сухопарые бедра превратившегося оборотня дернулись еще несколько раз, сначала быстро, затем все медленнее и спокойнее. Ноги Рейе, обвивавшиеся теперь вокруг талии высокого, крепко сложенного светловолосого молодого мужчины, расслабились, соскользнув вниз и утвердившись на мраморному полу. Двое стояли, тесно прижавшись друг к другу, а я, незримый третий, облегченно переводил дух, ощущая, как тает, развеивается порочный жар любовной лихорадки.

Оставалось только прогуляться к двери и открыть ее. Но, вытащив защелку, я заколебался – уйти из терм или спрятаться и обождать?

Да Кадена пошевелился, мягко, но непреклонно высвобождаясь из плена удерживавших его рук.

– Все. Теперь уходи, – его серебристый голос звучал утомленно и печально. – Уходи и не ищи встреч со мной.

– Но почему? – Веллан отпрянул, как от неожиданной пощечины. – Почему? Ты так запросто можешь сказать – уходи? А куда мне идти, скажи на милость? После всего, что ты... что мы наделали? После того, как ты показал мне, что я такое на самом деле?.. Думаешь, я смогу преспокойно вернуться к себе и завалиться спать, а завтра как ни в чем не бывало болтать, смеяться и жить дальше? Без тебя?

Никогда прежде мне не доводилось слышать в человеческом голове такого страдания. Впервые в жизни что-то заставило меня устыдиться своего пустого всепоглощающего любопытства и пожалеть о том, что я не покинул купальни.

– Ты меня прогоняешь? – Велл, похоже, хотел схватить гхуле за плечо и как следует встряхнуть, но отдернул руку, словно обжегшись. – Не молчи, скажи это! Скажи: «Пошел вон, псина». Скажи: «Это ровным счетом ничего не значит. У меня в любом городе по десятку таких, как ты». Ведь так? Так, Рейе? Так, демоны бы тебя взяли? Ну что ты молчишь?

– Я сожалею о своей ошибке, – рабириец покосился по сторонам, поднял свой камзол и набросил на ссутулившиеся плечи. Теперь он говорил ровно и холодно, не отрывая взгляда от мраморных ромбов у себя под ногами. – Ты прав, это действительно ничего не значит. Очередной способ борьбы с постоянной скукой. Новая разновидность удовольствия. Мне жаль, если ты принял это за что-то иное. Просто мне подумалось, что я еще никогда не трахался с оборотнем. Тем более – с таким симпатичным, как ты. Вот и все.

– Вот и все, – примороженным, еле ворочающимся языком повторил оборотень. – Ну и правильно. Подзаборная шавка и мужеложец – вот я кто. Других прозвищ я не заслуживаю. Я ведь вообще мало отличаюсь от дикого животного. Разве что говорить умею. И замечательно трахаюсь, правда? Ну ведь правда, скажи?

– Перестань, – Рейе поднял руку, медленно, с бесконечной нежностью проведя кончиками пальцев по напряженному лицу человека-зверя. – Перестань, пожалуйста. Ты мой прекрасный, гордый волк из Пограничья. А я всего лишь блудливый упырь, потакающий только собственным желаниям. Я не должен был этого делать. В том, что произошло, нет твоей вины. Может, мы поговорим о случившемся потом – года через два-три, когда станем мудрее и спокойнее. У тебя есть твои леса, твоя страна и твоя жизнь. В которой нет и не может быть места для такого мерзавца, как я. Уходи. Пожалуйста. Не заставляй вспоминать о том, что когда-то у меня была совесть.

Гхуле присел на кушетку и сгорбился, укрыв лицо в ладонях. Велл молча стоял за его спиной, покачиваясь туда-сюда. Могу только догадываться, какие чувства боролись в нем, но спустя пару ударов сердца он повернулся и стремительно выскочил из Морского грота. Я расслышал сдавленный, стонущий звук, похожий на рыдание, когда оборотень серым вихрем пронесся мимо меня, перетекая из облика в облик, волчьей иноходью несясь по запутанным коридорам Тарантийского замка, скорбя по своей утрате. Вот еще один, кому не суждено заснуть этой ночью. Пожалуй, самое время уйти. Прекрасная игра завершилась трагедией, а кто в этом виноват – судить не мне.

– Хальк.

Мне показалось, я ослышался. Месьор да Кадена сидел на прежнем месте, низко опустив голову, но второй оклик прозвучал достаточно отчетливо:

– Хальк, можешь войти.

На вялых, будто набитых соломой ногах я прошагал к краю водоема. Он что, все время знал о моем присутствии? Как же я влип, представить страшно! Мне было жутко... жутко и сладостно, словно я очутился в одной из собственных историй, притягательных и небывалых.

Рейе молчал. С еле различимым звуком на пол под ним шлепнулась и растеклась раздавленной медузой темно-алая капелька. И еще одна, и еще.

– У вас... у тебя кровь идет, – неожиданно для самого себя промямлил я.

– Угу, – он вяло кивнул. – Скоро пройдет. Я как-то не рассчитывал, что Велл окажется... таким большим и таким настойчивым, – до меня долетел тихий, вымученный смешок. – Как, представление было захватывающим? Судя по твоему взъерошенному виду и вытаращенным глазам, да.

– Я не хотел, это случайно вышло... – с трудом вытолкнул я из мгновенно пересохшей глотки. – Мне следовало сразу уйти, но...

– Но тебе очень хотелось досмотреть до конца, – закончил гхуле. – Понимаю. Ничего, я не в обиде. Сам виноват.

Он вдруг с силой хватанул сжатым кулаком по изголовью кушетки. От неожиданности я аж подпрыгнул.

– Треклятое любопытство! – зло прошипел Рейе. – Треклятое, сволочное любопытство! Ну зачем оно грызет меня, Хальк? За что нам, детям Ночи, это проклятие – очаровывать, завлекать в любовные сети, совершенно не желая того? Зачем я заморочил ему голову и разбил сердце? Ради чего? Ради нескольких мгновений наслаждения? Я мог бы обзавестись другом, преданным и сообразительным, мог бы взять его с собой и приобщить к тайнам Вертрауэна. Мог сделать его своим любовником, научить тому, что знаю сам... А вместо этого заполучил нового врага и человека, который меня возненавидит до конца дней своих! Почему всегда происходит именно так? Почему я не извинился перед ним, не попытался что-то объяснить, а оттолкнул? Неужели я – всего лишь самая обычная расчетливая сволочь?

– Вы то, что вы есть, – мне удалось взять себя в руки, придумав более-менее обтекаемый ответ. – Ваш поступок был для Веллана спасением. Пусть лучше ненавидит, чем мается и грезит о недостижимой цели. Он умный парень. Когда он немного поостынет, он все поймет правильно. И будет вам благодарен.

– Твоими бы устами... – Рейе покосился на меня через плечо. Блестевшие сквозь завесу каштановых прядей глаза отливали расплавленным червонным золотом. Хотя мне точно помнилось – глаза у да Кадена черные, с россыпью крохотных золотистых искорок. В точности как полудрагоценные камни, что дверги называют «Обманчивой яшмой». – Скажите честно, месьор Юсдаль, я вас не слишком шокирую? Хоть вы в меня не влюблены?

– Отчасти, – поколебавшись и рассудив, что терять мне все равно нечего, признался я. – Но вы меня не шокируете. Я вам завидую. Хотел бы я быть таким – делать то, что хочу, и весело посылать остальной мир к демонам. Ваш облик... ваша красота, происхождение и прочие ваши загадки – они меня волнуют. В вас есть что-то до ужаса порочное и одновременно невинное. Я не могу оставаться равнодушным, даже если вы просто проходите мимо по коридору. Пока длилось наше безумное путешествие, мне казалось – я вот-вот тронусь умом от вашего присутствия. К моему величайшему облегчению, вы скоро уедете в свою Немедию и моя жизнь станет куда спокойнее. Бесцветнее. Если мне захочется вспомнить вас, я напишу новеллу – скажем, про вампира и чудовище.

– Почитать дашь? – по-свойски осведомился Рейе, немного оживляясь. – Барон Юсдаль, примите мои нижайшие извинения – я недооценивал вашу выдержку и не уделял должного внимания. Чем я могу отплатить за допущенную неловкость? Кстати, ты ведь направлялся сюда вовсе не ради того, чтобы полюбоваться мной и Велланом? А зачем, можно узнать?

– По самой простой причине, – я наконец-то решился взглянуть на создание, сидевшее на расстоянии вытянутой руки от меня. – У меня было похмелье пополам с бессонницей, и я хотел искупаться.

– Если я предложу составить компанию, это не будет расценено как навязчивость или попытка соблазнения? Обещаю не распускать руки и помнить свое место, – невиннейшим тоном осведомился да Кадена, поднимаясь и небрежным движением плеч сбрасывая камзол на пол. Я поперхнулся воздухом.

* * *

Разумеется, он не выполнил своего обещания.

Не очень-то я и сопротивлялся. Потому что только истинный герой или преисполненный добродетели монах способны устоять против мерцающего, колдовского зова очей гхуле. А я не герой, я сочинитель. И я до ужаса любопытен.

* * *