Мы сражались весь день.

Гелиос загнал лошадей и, истекая кровью, тихо падал в море.

Орды расступились, пропустив вперед чудовищного зверя. Он помчался на нас, сотрясая землю, расшвыривая своих мучителей, топча их и пронзая единственным, окованным железом клыком посреди морды.

Не дожидаясь команды, я выступил вперед и занес копье. Времени было не так много. Я знал, что внутри этого зверя довольно естественной брони, а потому целил в глаз.

Гигант приближался, опустив голову, нацелив клык прямо на меня. Когда острие копья вспороло глазное яблоко и проникло вглубь, зверь продолжал бежать. Я же смотрел на него, решив рискнуть, не двигаясь с места. Я хотел еще раз за сегодняшний день стать героем.

Когда мой невольный противник стал падать и вспахал собой скудную землю, все же пришлось сделать шаг в сторону, чтобы мертвый зверь не сбил меня с ног.

Я досадовал на неточный расчет, но быстро утешился, заметив довольный оскал Стелиоса.

Ночь приняла нас всех в свои объятия, скрыв полчища персов и оставив лишь напоминание о них в виде сотен тысяч голодных красных глаз.

Но и тут мы одержали победу, собрав костер из сухих, истерзанных ветрами кустов. Огонь взвился в упоенном танце, наш пир только начался.

Мы пели песни, отбивая ритм копьями о щиты, вгрызались в принесенное с собой мясо – и все были полны надежд, ведь, выступая из Спарты, никто не был уверен, что ощутит простоту жизни еще хоть раз.

А я надеялся на большее.

Обыскав взглядом окровавленные костром лица, я нашел его, смотрящего на меня. Сияли его глаза, влажно поблескивали зубы. Мне почудилась на них кровь, словно он рвал врага как дикий зверь. Скользнув во тьму следом за ним спустя десяток ударов сердца, я принял приглашение.

Я услышал шорох позади и оказался достаточно быстр, чтобы выскользнуть из его захвата. Но тут я сам решил побороть его и, пригнувшись, прыгнул вперед.

Мы оба знали чего хотим, опьяненные победой, живые...

Мы были примерно одинакового веса, во мне чуть больше плоти, в нем – костей. Каждый имел шанс на победу над другим, однако я не был настроен на долгий танец.

Жесткие руки стиснули меня, одна поперек торса, вторая пережала кадык. Теперь я мог лишь дергаться, пытаясь глотнуть воздух. Стелиос с победным рыком вонзил зубы в плечо: теперь раны, дарованные Аресом, будут смешаны с метками Эрота.

Он хотел услышать мой стон, но так и не дождался. Отпустив меня и развернув лицом к себе, он стал наступать, пока не заставил ощутить спиной изломанный бок утеса, прогревшийся за день.

– Моя девочка, – усмехнулся он. – Опасно бродить в этих местах ночью. Здесь полно дикарей.

Я открыл рот, чтобы достойно ответить, но он просто положил жесткую ладонь мне на затылок и притянул.

Я ощутил на клыках хищника свою кровь, это раззадорило меня. Втиснувшись в него, я пылал, желая, чтобы его ухмыляющиеся губы и дерзкие пальцы касались меня повсюду. На его «Нетерпеливый малыш» я ответил самой отборной бранью, заставив его захохотать.

От резкого звука я напрягся.

– Не бойся, малыш, – иначе он меня и не называл. – Пусть слушают персидские рабы, что свободные люди не отказались от любовных утех этой ночью. Мы неутомимы.

И повлек меня вниз.

Ладони земли пахли морем и смертью.

Стелиос не поскупился на слюну, щедро покрыв ею пальцы, и долго готовил меня, все же добившись своего – стонов, приглушаемых шумом моря и ветра.

Он посмеялся над моей невинностью, определив, что будет моим первым, и получил за это крепкий шлепок по заду.

– Я слышал, ты только с пастушками и старшими девами забавлялся, – смеялся он.

– Прекрати скалиться, вертлявая задница, – усмехнулся я в ответ и двинул бедрами. – Ну же!

А потом мне стало не до смеха. Он был больше, чем я ожидал.

Изнывая от безумия страсти, я отважно рванулся ему навстречу. И столкнулся с копьем, разрезавшим меня напополам. Я едва не взвыл, инстинктивно сжимаясь сильнее. Стелиос зашипел как камышовый кот и взял в ладонь мой съежившийся фаллос.

Его движения со временем перестали казаться резкими, я то и дело вскрикивал, корчась под ним от переплетения удовольствия и боли.

В сознании всплыл момент из вчерашнего боя, когда, оказавшись щит к щиту, мы сражались вместе, словно единое целое. Его рука, сжимающая меч, разила врага надо мной, когда я рубил бок перса, обошедшего Стелиоса сзади. Наши выпады и маневры были подобны любви: нет нужды в словах, есть нужда в ощущении друга рядом.

Сейчас мы катались по земле, я стиснул ногами его жесткие бока. «...глубже, спартанец!.. еще глубже...» ...и я ощущал то же единение, что и в бою.

И тогда, и сейчас – да, я был счастлив.

Я смотрю на приближающихся персов, не испытывая страха. Это нетерпеливость, желание поскорее приступить к делу. Враг движется так медленно, что хочется броситься ему навстречу.

Десять тысяч бессмертных. Знатная будет сеча.

Царь кричит, раззадоривая нас. А меня подстегивает взгляд Стелиоса: я буду убивать, чтобы доказать свою доблесть. Всех нас рано или поздно перемелют зубы Ареса. Нет смысла ждать.

Мы принимаем их на щиты, отбрасываем. Воздух наполняется грохотом и криками – обычные звуки, привычные для воина-спартанца, все равно что монотонный шум гончарного круга для горшечника. Время то застывает – когда противник оказывается на расстоянии удара, то прорывается вперед – когда он зарублен и следует поскорее найти нового.

Во мне все поет, я желаю только одного: быть лучшим. Ради своей чести, ради отца, ради одобрительной ухмылки Стелиоса. Я вершу свое ремесло.

Мой меч ломается, я бью щитом, и голова бессмертного с хрустом прижимается к плечу.

Сбоку раздается воинственный клич, больше похожий на рев голодного льва... А я так занят, что не могу взглянуть, жив ли мой друг.

Мы расчищаем дорогу, все труднее пробираться сквозь трупы. На нескольких поверженных алые плащи.

«Нас уже меньше», – вырываю меч поверженного спартанца из спины перса и встречаю шестерых вооруженным.

Мне пришлось бы несладко, если бы не Стелиос, подоспевший как раз вовремя, чтобы уберечь от ранения в спину.

Мы вновь – спина к спине, я слышу его мысли, его тяжелое дыхание. Меч его разрезает воздух с протяжным посвистом.

Мы – единое целое. Никому на победить Спарту, пока живет существо по имени «Стелиос и Астинос».

Бой стихает, словно ушедшая за горизонт буря. Мы остаемся вдвоем, оба тяжело дышим, смотрим друг на друга.

– Твоя задница цела! Слава Афродите! – провозглашаю я, опередив друга.

– А вот твоей я скоро не позавидую, – скалится он.

Мы, грязные, измотанные, стоим и смеемся, словно Геката наслала на нас безумие.

Прохладный морской воздух успокаивает пульс битвы. Меня окутывает торжественный покой.

В крике чаек я слышу: «Умри сейчас! Умри сейчас!», как пожелали бы тому, кто пережил мгновение величайшего триумфа, чья доблесть запомнится надолго, и не может быть в его жизни мгновения более светлого.

Отец кричит мне что-то. Я улыбаюсь и поднимаю руку, салютуя – это наш триумф, мы достигли его вместе, омыв в крови воду и землю.

«Умри сейчас, Астинос...»