Потом пойдут пересуды да перешептывания: мол, чего ему не хватало? Величайший Мастер – это все признавали, даже Валар, – мудрая и любящая жена, сыновья-красавцы, дом – полная чаша. Так будут говорить. Потом. А сейчас... Он увидел Его и понял, что прежняя любовь его к семье и к мастерству своему – и не любовь совсем, а лишь бледная тень ее. Он увидел Его и почувствовал, что падает в бездну. Точнее, две бездны открылись перед ним, бездны черных, как беззвездная ночь, глаз. Понял, что тонет, что проваливается в этот омут. И не было сил сопротивляться, да и не хотелось. Как жил до этого? Может, и не жил вовсе? Или жил лишь для того, чтобы увидеть – и ринуться в это безумие, как хрупкий мотылек в гибельное пламя...

* * *

Тот, кто некогда звался Восставшим В Мощи, неприязненно смотрел в зеркало. Когда-то собственное отражение вызывало удовольствие, он любовался и гордился им, как одним из самых удачных своих творений. Теперь оно вызывало отвращение. Он так долго, любовно подбирал облик, шлифовал каждую деталь. Кожа – холодный мрамор, черный шелк длинных волос, рельеф мышц – соединение силы и изящества. И лицо... Прекрасное, как у всех Валар, но с легким, едва уловимым несовершенством, которое и делало его невероятно привлекательным. Узкое лицо с высокими скулами, тонкий нос с небольшой горбинкой, довольно резкий изгиб бровей и длинные линии больших глаз, оттененных пушистыми ресницами. Странная красота, влекущая, будоражащая воображение... И теперь он стал заложником собственного облика, а его красота сделалась его злейшим врагом, причиной страданий.

Он не думал, что с ним поступят ТАК. Хотя почему нет? Ведь он сам всегда поступал, как хотел, брал, что нравилось. По праву сильного. Но теперь это право принадлежало его врагам. Победителям.

На что он надеялся? На родственные чувства? Глупец! Тяжелая цепь, сковавшая его силу, уже должна была насторожить его. И цепь была только началом. Впервые он испытал страх, когда увидел глумливые усмешки Воителя и Охотника.

– Эй, Охотник, а наш братец красив, прямо как девка!

– Так, может, и использовать его как девку, а?

Треск разрываемой шелковой рубашки, грубые прикосновения, ощупывания, сопровождаемые издевательскими смешками. И – растерянность, смешанная с животным страхом: нет, нет, не надо!

Он тогда даже обрадовался появлению Манвэ (дважды глупец!). Сиятельный Король немедля прекратил творившееся безобразие и потребовал оставить его наедине с пленником. Как оказалось, вовсе не из сострадания...

– А ведь они правы, – лазурные очи быстро и почти без выражения оглядели закованную в цепи фигуру. – Действительно, красив...

– Чего ты хочешь? – подозрение пополам с нарастающим гневом. Да что же это такое? КАК ОНИ СМЕЮТ?!

– Не «чего», дорогой брат, – «кого», – лучезарная улыбка, прекрасная и безмятежная. И беспощадная. – Это и будет полной победой.

Он с трудом подавил страх, ответил с вызовом, презрительно:

– Ну, давай, зови этих псов! Получишь свой трофей!

Манвэ рассмеялся снисходительно:

– Трофей я получу, да. Но... Видишь ли, я не хочу силой. Нет, ты согласишься сам, будешь с готовностью исполнять любое мое желание. Будешь покорным и покладистым... Вот тот трофей, который мне нужен.

Черные глаза полыхнули огнем:

– Ну уж нет! Не дождешься!

В ответ – снова смех:

– Дождусь. Я терпеливый. Это сейчас ты такой несговорчивый, а потом будешь умолять, чтобы я снизошел до внимания к твоей персоне. – Взгляд внезапно становится жестким. – А псов я, пожалуй, позову. Заждались уже. Было бы несправедливо лишать доблестных охотников заслуженной добычи.

То, что было потом... Если бы Творец слушал его просьбы, то единственное, о чем бы он попросил, – забвение...

Когда-то, в другой жизни, где он был могущественным Темным Властелином, ему пришлось наблюдать растерзанного орками эльфа, израненного, но еще живого. Тогда он, помнится, с жадным любопытством следил за последними муками умирающего, силясь понять, что чувствует это существо. Ему самому его Сила даВала возможность не ощущать страданий плоти.

Но сейчас Силы не было – ее скоВала проклятущая цепь. Были боль, стыд и осознание полного бессилия, невозможности сопротивления грубому и жестокому насилию.

Там был еще Ауле... Но он не принимал участия и даже пытался урезонить своих братьев-насильников. Да только кто его послушает, если сам Король разрешил! В конце концов, Кузнец сокрушенно махнул рукой и отвернулся – за эту каплю сочувствия он готов был простить сердобольному Ауле даже цепь.

А потом была эта комедия под названием «Суд». И он сам, сломленный, с потухшим взором, признающий все, в чем его обвиняли. Хотя чего уж там! Обвинения и вправду были справедливы: чужого ему не приписывали – тут не придерешься...

И был выжидательный взгляд Короля: «Ну, что? Осознал? Тогда проси!» Но он был упрям. И понимал к тому же: если дотянется сейчас мысленной мольбой до сознания Манвэ, тогда – все, он потерял себя окончательно. Но братец тоже был упрям, это у них общее. И на твердое «Нет!» в их мысленном диалоге последовало: «Ты думаешь, это все? Ошибаешься, это было только начало!»

А вслух – странный приговор: «Три века в Мандосе. А там – посмотрим». Подмигнул Намо: «Хорошенько позаботься о нем». В ответ хозяин Мандоса понимающе кивнул.

Воспоминание – застывшая реальность: восседая в кресле в одном из своих залов, Владыка Судеб задумчиво смотрит на стоящего перед ним обнаженного пленника. Среди серых стен – белый мрамор кожи и черный шелк волос. Но Намо нет дела до красоты узника. Он смотрит в сознание, сейчас открытое и незащищенное, дотошно отыскивая затаенные страхи. Хозяин Мандоса ничего не придумывал, он обернул против пленника его же собственный опыт и его же собственные страхи. Когда-то Темному Властелину было интересно, что причиняет наибольшие страдания плоти, он экспериментировал с воплощенными (орки, эльфы, звери – все шло в ход). Были и просто мысли, фантазии – то, до чего руки так и не дошли. И сейчас его тюремщик и палач скрупулезно воплощал в реальность все эти муки. Для него. Огонь и лед, плеть и раскаленное железо, иглы и крючья – все это было. Иногда мучитель залечивал его раны сразу, иногда оставлял на несколько дней. Иногда он получал долгую передышку, а бывало – его мучили по нескольку дней кряду. Несколько раз Намо все же брал его, насилуя, как правило, уже изрядно израненное тело. Это не была похоть, скорее, любопытство – хозяину Мандоса были интересны его чувства и ощущения. И это было еще хуже, чем тогда, с Оромэ и Тулкасом: они насиловали только плоть, а Намо – еще и сознание.

Но вот наконец закончилась пытка длиной в три века.

Снова суд. И снова насмешливо-вопрошающий взгляд: «Ну как? Понравилось? Не хочешь меня ни о чем попросить?» Мысль, усталая, отрешенная: «А может, правда, попросить?» Но тут же, выплеском гнева: «Нет! Не будет этого!»

Фальшивая улыбка: «Ну, как знаешь...»

И новый приговор. Голос, выражение лица – само милосердие. «Запрещается покидать Валмар...» Ха, этого стоило ожидать. Цепь? Цепь сняли, но оставили кандалы на запястьях и лодыжках – заклятые железки сковывали его Силу и без цепи. Практично, нечего сказать! Но это еще не все. «Во искупление давней вражды... Передается на служение в дом Тулкаса...» Да, в изощренной фантазии братцу не откажешь! Пыток было мало, теперь Манвэ принародно низвел его до рабского положения.

И потянулись тоскливые дни... На смену стыду, бессильной ярости и отчаянью пришли равнодушие и апатия. Тут уже и Тулкас потерял к нему интерес: невелика радость терзать пленника, которому уже все равно. Только иногда, обычно после шумного застолья и изрядных возлияний, Доблестный все же вспоминал о своем «подопечном».

– Эй, ты! Ну-ка, подойди... Да не сюда, а к столу... Одежду скинь... И наклоняйся пониже... Вот так! Да раздвинь ты ноги пошире, самому же легче будет...

А еще Воитель развлекался, отдавая его в качестве приза своим Майар. За победу в турнирах.

Разные существа, вторгавшиеся в его тело, разные позы... И – всегда одно и то же. Он не чувствовал ничего, кроме боли и унижения, ставших уже привычными. Думал иногда отстраненно: а ведь Гору нравилось, когда он сам делал это с ним. Помощник был ненасытен, просил, требовал: «Еще!» Гор... Нежные, робкие прикосновения чутких пальцев и мягких губ. И взгляд, полный обожания. Гор... Если они когда-нибудь снова будут вместе, станет ли он смотреть так же на свое поруганное божество?

Его уже не трогали ни презрительные усмешки Валар и Майар, ни брезгливые взгляды Валиэр. Из всех Валар только трое относились по-иному. Ниенна, но с ней он предпочитал не сталкиваться: жалостливое участие еще больше подчеркивало его унижение. Вторым был Ирмо, совершенно не похожий на своего холодного и безжалостного брата. Целитель иногда чуть ли не силой утаскивал его в Лориэн, давал отдохнуть на какой-нибудь из своих чудесных полян, навевая сладкие грезы. А третьим, разумеется, был Ауле. Он выражал сочувствие по-своему: старался отвлечь его, водил по своим кузницам, показывал свои работы, своих учеников, потом непременно доставал кувшин с вином... И можно было напиться до беспамятства...

С поселившимися в Амане эльфами он не общался. К чему? Да и сами эльфы, по его разумению, вряд ли могли быть о нем сколько-нибудь приличного мнения – слухи-то в Амане быстро распространяются. Погруженный в свои невеселые думы, он и не заметил, КАК смотрит на него один из учеников Ауле, тот самый, которого Кузнец назвал величайшим Мастером. Как не замечал и того, что этот Мастер (даже имя его он сразу же позабыл) стал что-то слишком часто попадаться ему в Валмаре, как бы случайно сталкиваясь с ним в самых неожиданных местах.

* * *

Мир для него перевернулся в тот миг, когда Владыка Ауле привел гостя в свою кузницу. Он почти не бывал в Валмаре, а местные слухи и сплетни его не интересовали. Ну да, Врага выпустили... И что с того? И теперь Кователь привел в кузницу того, кого все называли Врагом. Он раньше не видел его, даже не представлял... А когда увидел... Первая мысль: «Нет, это не может быть тот самый Враг! А если даже и он... О Эру Всемогущий, до чего же прекрасен!» Он смотрел, не моргая, словно боясь спугнуть это чудо. Боясь, что стоит только отвести взгляд или просто вздохнуть – прекрасное видение исчезнет, растворится, и ему снова придется вернуться в свой мир, ставший в один миг серым и скучным.

С тех пор величайший Мастер лишился покоя. К изумлению своей родни, он стал все чаще бывать в Валмаре. Бродил среди парков и фонтанов, подстерегал с затаенной надеждой у дома Тулкаса. Вдруг удастся увидеть... А может, он когда-нибудь наберется смелости заговорить с Ним... Или даже – о, величайшее счастье! – прикоснуться к Нему, потрогать прядь шелковистых волос. Но заговорить не получалось. Все, на что он решался, – просто смотреть, с глупой и счастливой улыбкой. Но и это одно уже было для него невероятной удачей, он возвращался домой, отрешенный в своей тайной радости, не замечая недоуменных взглядов близких. А на следующий день ноги снова несли его в Валмар. В надежде увидеть, заговорить, прикоснуться...

Но однажды (а это должно было случиться, рано или поздно) нелепая случайность прервала его странную «охоту».

– О, братец, а я и не знал, что тебе нравится бывать в Валмаре!

Этот насмешливый голос нельзя было не узнать. Голос его сводного брата. «Принесла же нелегкая!»

Он рассеянно отвечал на вопросы Финголфина. Да, он бывает в Валмаре... Нет, никакой определенной цели, просто прогуливался... Семья? Все в порядке, все – живы, здоровы...

И – надо ж такому случиться! – именно в этот момент появился Он. Прошел совсем рядом, даже не взглянул, словно и не заметил. И – разом пропали для него и Валмар, и продолжавший что-то говорить брат... Как зачарованный, он смотрел на Него, удаляющегося плавной и грациозной походкой. Отметил только, что не подходят Ему красные с золотом одежды дома Тулкаса. Вот черное – было бы в самый раз... Из оцепенения его вывел голос Финголфина, язвительный и ехидный:

– Просто прогуливался, значит? Э-э, братец, вижу я цель твоих прогулок... – Внезапно голос брата изменился, став тихим и злым. – Только не на того ты запал. Нашел на кого пялиться – на подстилку валарскую!

– ЧТО?! – его глаза зажглись гневом.

Тут бы Финголфину прикусить язык, но его уже понесло.

– А что? Ах да, ты ж у нас отшельником живешь, не знаешь ничего. Ну да я тебя просвещу на этот счет. Весь Валмар знает, что твой объект поклонения уже и Тулкас с Оромэ пробовали, и Намо... И не по разу. И добро бы только Валар. Мне тут недавно один из Майар Доблестного рассказывал, как Тулкас наградил его за усердие, выдав на пару деньков твое «сокровище». Майа тот славно поразвлекся. Хочешь, может и с тобой поделиться впечатлениями.

Ответом был удар могучего кулака, от которого второй принц нолдор полетел на мостовую. Стирая кровь с разбитого лица, Финголфин растерянно и обиженно смотрел на брата, который, не разбирая дороги, быстрым шагом, почти бегом уносился прочь из Валмара.

...Он больше не приходил в Валмар. Пытался забыться в работе, но не получалось, все валилось из рук, и он мрачнел день ото дня. А потом он стал ненавидеть... Оромэ, Намо, Тулкаса и его Майар – всех, чьи руки касались Его тела, всех, кто посмел быть с Ним и не оценить выпавшего им счастья. Он не ходил на праздники, чтобы не видеть никого из Валар, понимал, что не выдержит, набросится на кого-нибудь из них с кулаками. И с Ним он тоже встречаться не хотел. Было невыносимо видеть Его и представлять Его в чужих объятьях – распаленное воображение тут же рисовало самые откровенные сцены...

Так он мучился долго. Осунулся, почти не общался с близкими. А потом... Он вдруг понял, что должен делать.

Украшение вышло – что надо. Аметисты в серебряной оправе сияли как звезды. Он вложил в это ожерелье все свое мастерство и теперь точно знал, что Королеве оно понравится. Не может не понравиться.

– Воистину, ты – величайший из эльфийских Мастеров. – Прекрасная Варда восторженно смотрела на его работу. – Благодарю тебя за этот подарок.

Сиятельный Манвэ смотрел на него благосклонно.

– Я хотел бы отблагодарить тебя по достоинству, Мастер. Какой награды ты желаешь?

Нет, он не колебался, он все давно решил, еще до того как принялся за работу. И все же было как-то не по себе. Словно он делает что-то постыдное. Но наконец он решился, иначе – зачем вся эта затея с украшением?

– Я хотел бы получить в награду... – он приблизился вплотную к трону Манвэ. И прошептал. Одно только слово. Точнее, имя.

Манвэ рассмеялся благодушно.

– А ты не продешевил, принц нолдор? Впрочем, как пожелаешь. До следующего праздника он – твой. Если, конечно, раньше тебе не надоест.

* * *

Тулкас, ухмыляясь, передал ему приказ Короля. Новая пощечина от братца Манвэ. Иначе это и расценивать было невозможно: мало того, что сделали игрушкой для Майар, так теперь еще и среди эльфов решили по рукам пустить. А впрочем, какая разница... Если Манвэ ждет, что он взмолится и запросит пощады, то его ожидания напрасны.

Он вспомнил его сразу, как вошел. Да, конечно, в кузнице Ауле... «Величайший из Мастеров»... Просторные, но скромно обставленные покои. Почти без украшений. Так похоже на его прежнее жилище...

– Ну, здравствуй, что ли.

– Здравствуй... – Нолдо ответил тихо. Не было на его лице той победно-наглой усмешки, как у Майар Воителя. Робкий и одновременно восторженный взгляд прозрачных серых глаз вдруг напомнил ему Гора... Нет, лучше не вспоминать! Что толку мучить себя самому, если мучителей вокруг – более чем достаточно.

Он молча скинул плащ и принялся расстегивать рубашку...

Нолдо приблизился осторожно, так, словно это не он был здесь хозяином, так же осторожно коснулся его руки.

– Нет, не надо так...

– Не так? – ответил он с неожиданно накатившей злостью. – А как надо? Ты прикажи – все сделаю надлежащим образом!

– Зачем ты... – В глазах Мастера стояли слезы.

Это немного смягчило его. И правда – зачем? Зачем платить этому нолдо за обиды, нанесенные другими? Тем более, он, кажется, вовсе не собирался его унижать. Если, конечно, не считать того, что выпросил его себе в подарок.

– Хорошо, чего ты хочешь?

– Я... – Эльф растерялся. – Я думал, мы выпьем вина, поговорим... Я бы мог показать тебе свои работы...

Он пожал плечами: поговорим так поговорим. И вино было бы очень кстати. И работы – глядишь, время быстрее пройдет.

...Они говорили долго, точнее, говорил, в основном, нолдо. Все более воодушевляясь, Мастер рассказывал, как он создал то или это, как учился у Ауле, что бы еще хотел постичь. И Темный Вала постепенно оттаивал. Сначала он просто внимательно слушал, потом стал спрашивать заинтересованно, потом обсуждать его идеи, потом – подсказывать что-то. И вино было чудесным. И ему впервые за все время пребывания в Амане не хотелось напиться.

Только когда дошли наконец до ожерелья с аметистами, Мастер запнулся, смутившись.

– Ну же, говори, – он пытливо смотрел на эльфа. – Зачем тебе понадобилось просить ТАКОЙ подарок у Манвэ?

Принц нолдор покраснел до ушей, помолчал. А потом слова полились нескончаемым потоком. Он поведал все, что тяготило его исстрадавшуюся душу. И о том, что лишился спокойной жизни с тех пор, как увидел его в кузнице Ауле, и как выслеживал его в Валмаре. И то, что если бы не решился на этот шаг, наверное, сгорел бы дотла, как свеча...

Он слушал, ошеломленный таким бурным и искренним проявлением чувств. А нолдо, закончив говорить, упал перед ним, сидящим в кресле, на колени, бережно взял его за руки и нежно поцеловал его ладони. «Мельдо...» – прошептал эльф, преданно глядя ему в глаза. Как странно... «мельдо»... это значит...

Он поднял эльфа за плечи, приблизил к себе, прикоснулся губами к его губам. В тот же момент нолдо, словно получив знак, разрешение, страстно обнял его, принялся целовать его губы, глаза, волосы...

Когда они наконец оказались на просторном ложе, эльф нерешительно посмотрел на него. Что ж, похоже, первый ход оставляли за ним. Он аккуратно перевернул нолдо на живот. Гору нравились жесткость и напор, даже грубость, но с этим эльфом он будет нежным и аккуратным. Тем более что он, похоже, у него первый. Он ласково предупредил: «Сначала будет больно». Мастер закивал поспешно: «Да, да, пусть...»

Взяв за бедра, он приподнял эльфа на колени. Вошел осторожно, не делая резких движений, давая нолдо привыкнуть к новым ощущениям, поглаживая спину и ягодицы. Потом стал двигаться быстрее, когда заметил, что прежде напряженная спина партнера расслабилась и эльф стал подаваться ему навстречу... Они кончили одновременно, два долгих стона слились в один...

– Так хорошо... Я не знал, что бывает так хорошо... Мельдо... – счастливо шептал его... хозяин? Партнер? Любовник?

Эльф лежал рядом, откровенно любуясь им, поглаживая кончиками пальцев рельефные мышцы его живота, другая рука играла прядями его волос. Нолдо что-то хотел спросить, но не решался...

– Да? Что ты хочешь сказать? – он решил прийти на помощь трогательно-нерешительному эльфу.

– Я хотел бы... А можно... Ну, если я...

– Что? Хочешь быть сверху? Что ж, было бы нечестно тебе не позволить...

Он перевернулся, ожидая от нетерпеливого эльфа немедленного и неловкого вторжения, привычно прикусив губу. Он потерпит и в благодарность даже сделает вид, что ему приятно... То, что произошло дальше, стало для него неожиданностью. Нолдо откинул в сторону его длинные волосы и принялся ласкать губами и руками его шею... Когда его плечи, спина и ягодицы уже горели от поцелуев и ласк, возбуждение стало таким сильным, что он сам был готов просить нолдо о большем. Он САМ простонал нетерпеливо, приподнявшись на колени и локти... Боли он почти не почувствовал: то ли любовник был очень осторожен, то ли его собственное желание настолько велико... Движения эльфа были плавными и неторопливыми, руки мягко гладили его бедра... Он едва не задохнулся, когда почувствовал внутри себя прикосновение к тому самому месту... «Так вот как оно должно быть!» – едва успел подумать он, прежде чем сознание взорвалось разноцветными искрами.

...Они лежали, утомленные, лицом друг к другу, сильные руки эльфа крепко обнимали его за талию, словно, не желая ни на миг отпускать. «Феанор» – вдруг вспомнил он имя Мастера, глядя в сияющие серые глаза и ощущая на своей коже горячее дыхание. «Огненный Дух»... Ему подходит...

* * *

Все хорошее когда-нибудь кончается.

День за днем они наслаждались друг другом, почти не чувствуя усталости, забывая обо всем и всех, отдавшись полностью на волю волн захватившей их страсти. Мир сладких грез, ставший для них единственной реальностью. Мир двоих...

Но реальность ворвалась к ним голосом королевского глашатая, возвестившим о приближении очередного празднества.

– Мне нужно будет уйти, – тихо сказал Темный Вала, неохотно отстраняясь от настойчивых губ своего любовника и прерывая долгий поцелуй. – Я должен вернуться в Валмар к празднику.

Взгляд горячих черных глаз потух. Он снова становился бесправным пленником.

– Нет! – В серых глазах заиграло пламя, Феанор стиснул своего «мельдо» в объятьях, прижал к себе. – Нет! Ты не можешь уйти! Я не отпущу тебя! Я...

Он осекся. Величайший из Мастеров, принц нолдор. И что он мог противопоставить воле Короля? В отчаянье он опустил руки, взгляд стал растерянным.

– Но ты... Мог бы приходить ко мне... – проговорил нолдо с робкой надеждой

Темный Вала смотрел на него печально и безнадежно.

– Мне нельзя покидать Валмар, ты ведь знаешь.

– Но тогда мы могли бы встречаться в Валмаре, – возразил Феанор.

Ответом ему была горькая усмешка.

– Боюсь, Владыка Тулкас не одобрит таких встреч.

Лицо нолдо вспыхнуло от негодования.

– Владыка Тулкас? Конечно! – бушевавшая в нем ревность наконец вырвалась наружу. – Тебе ведь нужно его одобрение! А Я кто для тебя? Каковы твои собственные желания на мой счет?

– Мои желания?! – теперь Мелькор уже и сам начал злиться. – А ты спрашивал о моих желаниях, когда назвал меня Манвэ в качестве цены за свою работу?

Несколько мгновений нолдо смотрел на него непонимающе, потом закрыл лицо руками и упал, словно подкошенный, в кресло. Понимание происходящего обрушилось на него внезапно, навалившись на плечи нестерпимой тяжестью.

Мелькор отвернулся от него, накинул на плечи плащ и молча направился к выходу. Пусть его... А то вдруг еще, чего доброго, жалеть начнет – этого он уж точно не вынесет.

– Нет! – Феанор догнал его у самой двери, схватил за руки, развернув к себе лицом. – Прости. Я не знал, что все настолько...

Он не находил нужных слов.

– А ты, значит, думал, что мне очень нравится ложиться под Тулкаса и его Майар... и всех остальных? – голос Темного Валы был жестким и злым. – Что мне доставляет удовольствие быть поощрительным призом? Что мне греет душу слава «валинорской шлюхи»?

Феанор не отпускал его рук, только шептал беспорядочно: «Прости... Прости... Прости...»

Потом, словно спохватившись, снова обнял, притянул к себе – Мелькор не сопротивлялся – и горячо зашептал, касаясь губами его уха:

– Мне нет дела до того, что говорят. Я люблю тебя. Навсегда люблю. Ты – мое божество. Ты – единственный для меня в этом мире. Мельдо мой...

Потом, отстранившись, произнес решительно:

– Я что-нибудь придумаю. Вот увидишь. И мы будем вместе. Только мы. Вдвоем.

Теперь Мелькор смотрел на эльфа с нежностью. Пылкое признание и решимость бороться растопили его злость. Так хотелось поверить, что у них есть будущее, что у их странной и красивой сказки будет счастливый конец...

* * *

Праздники он ненавидел. Уже за одну только обязанность присутствовать на них. За вынужденность быть любезным с теми, кого, не колеблясь, уничтожил бы, будь у него такая возможность. Только с возможностями у него сейчас было туго.

Все шло, как обычно: торжественно-надменные Валар, суетливые Майар. Ваньяр эти, вечно радостно-довольные... Он вздрогнул, услышав о прибытии короля нолдор с семейством... Нет, Феанора с ними не было. Что ж, может, и к лучшему... Оставалось только забиться куда-нибудь в угол и переждать это действо. Тем более что на него, к его большой радости, сегодня никто не обращал внимания. Разве что Ауле подошел похвастаться успехами своих учеников. Да еще Оромэ, проходя мимо, хлопнул его пониже спины и отпустил грязную шуточку в своей всегдашней манере.

Он уже вздохнул с облегчением, когда понял, что праздник подходит к концу, но в этот момент братец Манвэ решил все-таки преподнести ему очередной сюрприз. Вежливо улыбаясь, Король поинтересовался у него, хорошо ли он справился с поручением скрасить отдых Великого Мастера, остался ли принц нолдор доволен им? Естественно, сказано это было громко, так чтобы услышали все присутствующие. Стоявшая рядом девчонка-Майэ в открытую захихикала. «Какая ж ты сволочь, братец!» – подумал он, но быстро взял себя в руки и с равнодушным видом ответил, что об этом Королю стоит поинтересоваться у самого Мастера... Он заметил, как второй принц нолдор что-то тихо зашептал отцу, и лицо Финвэ помрачнело.

...Он не пошел сразу к дому Тулкаса, задержался намеренно: Воитель сегодня здорово перебрал, а значит, ожидать можно всего. Он вошел в дом, только когда стихли пьяные песни, которые Доблестный горланил вместе со своими Майар; рассчитывал прокрасться незамеченным в свои покои. Не тут-то было! Тулкас развалился в большом кресле у камина, прихлебывая вино из золоченого кубка. Разумеется, услышал, как он вошел, повернулся к нему всем своим огромным телом.

– Ты где шлялся? Я тут соскучиться успел, пока ты у этого нолдо гостил, – Воитель пьяно захохотал. – Понравилось? Хорошо было?

Он не отвечал. Стоял молча, сумрачно глядя на играющее в камине пламя.

– Не хочешь удостоить меня ответом? Ну и не надо. У меня для твоего рта есть занятие получше.

Тулкас повелительным жестом указал ему место у своих ног и принялся развязывать тесемки штанов.

– Давай, исполняй!

Он продолжай стоять в оцепенении. Невыносимо... Невыносимо вернуться в этот кошмар после счастливых дней, проведенных с Феанором...

– Я долго ждать буду? – голос Воителя стал угрожающим. – Или тебе врезать? Ты ведь знаешь, я могу...

«Знаю, – подумал он. – Знаю... Лучше уж не сопротивляться, чем быть избитым до полусмерти. И ведь потом все равно заставит. А то еще слуг позовет да по кругу пустит – обещал же как-то...» И он опустился на колени между ног Тулкаса...

Когда его мучитель наконец получил разрядку, он хотел было отстраниться, но Воитель не позволил, крепко держа его за намотанные на кулак волосы. Пришлось глотать. Его чуть не стошнило... Мелькнула надежда, что после этого Доблестный отстанет от него, но тот, словно прочитав его мысли, снова захохотал:

– Да ладно тебе! Я только во вкус вошел.

И приказал ему раздеться и встать на четвереньки... И снова – боль, раздирающая внутренности, снова стыд и омерзение – к Тулкасу, к Манвэ, обрекшему его на все это, к самому себе. «Глупец! Поверил в счастливую любовь с со своим эльфом? Расчувствовался? Вот она – твоя единственная реальность... Получай свою любовь полной мерой!»

* * *

Он работал. Время словно остановилось для него. Он забыл о семье, забыл о еде и отдыхе. Мир замкнулся для него в стенах его кузницы.

Он хорошо знал, что хотел сделать. Идея возникла давно. Он только не знал, как ее осуществить. Это знал Темный Вала... его мельдо... Он был единственным, кому открыл Мастер свои сокровенные помыслы. И Он сказал, как можно их воплотить в жизнь, поделился знанием. Мастер запомнил каждое Его слово.

Это будет их общее творение. Во имя их любви.

Он работал... И создавалось умелыми руками чудо из чудес – свет, заключенный в камнях. Вся красота мира и вся сила любви – в трех сверкающих бриллиантах. Никто до него не творил такого и никто никогда не сотворит...

Закончив работу, он вытер усталой рукой пот со лба. Вот теперь он по-настоящему – Величайший из Мастеров. И сам Король Манвэ не сможет отказать ему.

...Он стоял перед тронами Манвэ и Варды. Позади – толпа Майар и эльфов: возгласы удивления, восхищенные взгляды, кое-где – затаенная зависть. А в руках его сияли колдовским светом рукотворные звезды. Он ждал. И, когда сказаны были все слова о его необычайном мастерстве, о величии и особом значении его творения, он заговорил:

– Не я один сотворил эти камни. Все мое мастерство было бы бессильно без советов Валы Мелькора. Моими руками и его знаниями создано то, что ныне вызывает ваше восхищение и одобрение. Поэтому прошу вас, Великие: позвольте Вале Мелькору быть свободным в Амане и жить там, где он пожелает. Другой награды я не приму.

Собравшаяся толпа принялась тут же громко обсуждать его дерзость и его более чем странную просьбу. Но его это не волновало. Он смотрел выжидающе на Короля и Королеву. От его внимательного взгляда не укрылась тень, пробежавшая по лицу Манвэ... Но прекрасная Варда дотронулась до руки супруга, проговорив тихо:

– Что за тревога, если он останется в Амане? Ведь он по-прежнему будет в нашей власти.

И Манвэ кивнул сдержанно, процедив сквозь зубы:

– Пусть будет так.

* * *

– А ты не верил, да? Скажи, не верил?

Феанор запустил руки в его черную гриву, принялся дразняще покусывать мочку уха.

– Если честно, не очень, – он перехватил руки нолдо, поочередно прикоснулся губами к широким запястьям, расцеловал длинные сильные пальцы. Руки мастера. Руки любовника. Руки, освободившие его от бесконечной череды унижений. – Но самое удивительное – как тебе удалось уломать Манвэ?

– Ну, не мог же он отказать Величайшему из Мастеров, – эльф рассмеялся, счастливо и беззаботно.

– Ты действительно Величайший, – восхищенно проговорил Темный Вала. – Сотворить такое чудо...

– Это ты – чудо, – нолдо, оставил наконец в покое ухо Мелькора и посмотрел ему прямо в глаза, – А творили мы вместе. У меня бы не получилось без тебя. Помнишь наш первый разговор? А я запомнил все, что ты сказал. И вот – ты теперь свободен!

Он снова стиснул Мелькора в объятьях и, не давая своему мельдо опомниться, повалил на кровать...

«...Свободен... – думал он, слушая спокойное дыхание спящего рядом Феанора. – Свободен? Нет, милый мой Огненный Дух, это не так. Мы теперь вместе, и мне больше нет нужды выносить издевательства Тулкаса, но это – не свобода. Достаточно посмотреть на стальные «украшения», окольцовывающие мои руки и ноги, чтобы вспомнить, кто я здесь, и понять всю призрачность такой «свободы». И братец Манвэ не отступится... Я все еще в его власти, и в любой момент он может напомнить мне об этом...»

* * *

Финвэ молчал. Он не проронил ни слова с самого начала разговора. Казалось, он даже не слушает, о чем говорит ему его второй сын. Только болезненная гримаса все чаще искажала лицо короля нолдор.

– Он позорит нас. Всех нас, отец. Он делит ложе с Врагом – весь Аман об этом знает. Этот... Эта тварь живет в его доме, в то время как супруга покинула его.

Финголфин опустил тот факт, что жена оставила Феанора давно, после того как он, Финголфин, решил открыть ей глаза на отношения мужа и Мелькора.

– Его сыновья избегают появляться в обществе, чтобы не выслушивать насмешек в адрес отца.

Второй принц нолдор скромно умолчал о том, что инициатором этих насмешек является он сам.

– Он решил, что может вытворять все, что ему заблагорассудится, раз его назвали Величайшим из Мастеров. Гордыня затмила моему брату разум. Гордыня и этот... Он опутал его своими лживыми, льстивыми речами так, что Феанаро считает эту мерзость, да простит меня Эру, любовью...

При этих словах Финвэ гневно сдвинул брови и вскочил так, что опрокинул стул.

Но Финголфин и не думал останавливаться.

– Ты не только отец, ты – король нолдор. Его нужно призвать к ответу, нужно заставить прекратить все это, пока не поздно. Иначе...

Договорить он не успел. В дверях стоял Феанор.

– Иначе что? – он тяжело дышал, серые глаза потемнели от гнева. – Договаривай, братец...

– Феанаро... – начал было Финвэ, но старший сын как будто не слышал его.

Он молча двинулся к Финголфину: казалось, его взгляд способен был сейчас испепелить брата.

– Кто дал тебе право судить меня?! Решил, что можешь всюду совать свой нос и указывать мне?!

В ярости Феанор выхватил меч, и прежде чем Финвэ успел что-то сделать, чтобы разнять сыновей, лезвие клинка уже было у горла Финголфина.

– Запомни, братец: будешь и дальше распускать свой грязный язык, я его тебе отрежу.

* * *

Он был даже рад этому. Здесь, в горах на севере Амана, дышалось легче, чем в родном Тирионе. Здесь не было молвы и сплетен. Здесь, в своей крепости, он был сам себе хозяин. И здесь, с ним, были все, кого он любил: его сыновья, его отец... И Мелькор. Правда, с отцом он избегал разговаривать. Нет, Финвэ не ругал его, не читал нотаций, но его укоризненный взгляд тяжело было выносить. Но если бы только это...

Мелькор мрачнел день ото дня.

– Что тебя тревожит? Эта ссылка? Но, знаешь, я даже был готов благодарить за нее Манвэ. Мне и самому хотелось сбежать куда-нибудь... С тобой...

Он ласково перебирал шелковистые пряди волос любимого, гладил напряженную спину и плечи.

– Здесь ведь хорошо. И ты сам говорил, что тебе нравятся горы?

– Горы? – Мелькор рассеянно посмотрел на него. – А ты правда хотел бы сбежать со мной?

Взгляд испытующий, но на дне сумрачных черных глаз – затаенная надежда.

– Да, хотел бы, – ответил он. – Но разве мы не... Или ты говоришь о чем-то другом?

Он, кажется, начал понимать, что имел в виду Мелькор.

– Да, о другом, – Мелькор убрал с его лба волнистую прядь, падавшую на глаза. – Я говорю об Эндорэ. Ты бы хотел сбежать туда со мной?

Он смутился. Эндорэ... Он не думал об этом.

– Я не знаю, мельдо... Разве тебе здесь плохо? К тому же это ненадолго. Король Манвэ обещал разобраться и найти истинного виновника.

Мелькор рассмеялся. Но смех этот был невеселым. И злым.

– Вот именно – «найти истинного виновника». И как ты думаешь, кто им окажется?

Он совсем растерялся.

– Но, мельдо, при чем здесь ты? Это между мною и братом...

– Нет! – жестко оборвал его Мелькор. – Нет! Это между МНОЮ и братом. Братцем Манвэ. Ты и впрямь так наивен, Огненный Дух? Хотя да, ты же из кузницы редко вылезаешь... Раскрой глаза – чей приговор отправил меня в Мандос? Кто отдал меня на растерзание Тулкасу? По-твоему, наш милостивый Король не знал, что вытворял со мной Доблестный?

Он смотрел на перекошенное яростью лицо любимого так, словно видел его в первый раз.

– Манвэ... Король... Но почему?

– А ты попробуй, догадайся? – вспышка ярости Мелькора прошла так же внезапно, как и возникла. Теперь он заговорил тихо, горько: – Он хочет сломать меня, Огненный Дух. Всегда хотел. Может, завидовал... Моей силе, моей независимости. И теперь у него есть повод снова отправить меня в Мандос, и он им воспользуется. Только я не намерен сидеть и ждать, пока за мной придут. Я не вернусь в Мандос. Лучше сражаться, лучше за Грань, лучше навсегда остаться бесплотным духом... Но сражаться с ними я могу только дома, в Эндорэ. Здесь – они сильнее и могут сделать со мной что захотят – ты это знаешь.

Темный Вала помолчал, посмотрел выжидающе, затем проговорил решительно:

– Я намерен сбежать из Амана. Ты со мной?

«Да! Да! Как же я могу оставить тебя?» – хотел было воскликнуть он. Но вспомнил укоризненный взгляд отца... Вспомнил сыновей...

– Я не могу, – сказал тихо, но твердо. – Они не пойдут со мной. Я не могу оставить их. Не могу стать им врагом. Не могу обречь их на страдания.

– А меня – можешь? – каким-то чужим голосом проговорил Мелькор.

Он хотел обнять его, сказать, что никому его не отдаст, что будет защищать его...

Мелькор отстранился холодно, сбросил его руки со своих плеч. Презрительная усмешка исказила лицо.

– Оставайся, Величайший из Мастеров. Я ошибся в тебе.

В оцепенении он смотрел, как Мелькор уходит. Быстро, решительно, не оглядываясь. И надо бы догнать, остановить, да ноги словно к полу приросли. Сколько он так стоял? А потом навалилось внезапно ощущение непоправимой беды...

* * *

Ауле был один в своей кузнице. Ученики-нолдор сейчас редко у него появлялись. И причиной тому была ссора между сыновьями Финвэ, из-за которой весь Аман гудел, как потревоженный улей. Одни обвиняли Феанора – зазнался, дескать, считает, что никто ему не указ. Другие – Финголфина, мол, завидует брату, сам-то никогда таким мастером не станет, вот и плетет интриги. А были и третьи... Те, кто считал, что непокой нолдор – не что иное, как коварные происки Врага, у которого (а это всем известно) ни чести, ни совести. И говоривших так становилось все больше, как будто расходились круги по воде от брошенного камня. И, говорят, именно к их словам все больше прислушивался Король Манвэ...

Ауле все это не нравилось страшно. Он-то знал, откуда ветер дует. Но с разумной осторожностью полагал, что его дело – сторона. У него есть его кузница. И теперь он усердно трудился, выполняя заказ все того же Манвэ: большое зеркало для королевских покоев, украшенное самоцветами. Красивая выходила работа. И Ауле жалел, что нет сейчас рядом лучшего из его учеников, Феанора, – уж он бы оценил.

– Да, ему бы понравилось...

Тихий голос, раздавшийся за спиной, заставил Ауле вздрогнуть от неожиданности. Ему не было нужды поворачиваться, чтобы узнать того, кто сейчас так точно угадал его мысли. Но он повернулся, отложив работу. И встретил взгляд Мелькора... В черных глазах плясали огоньки – отраженное пламя факелов.

– Мелькор, – выдохнул Кузнец. – Зачем ты здесь? Ты же...

Ауле хотел спросить про Форменос и Феанора, но как-то язык не поворачивался. Кузнец стеснялся вслух произнести то, о чем судачил весь Аман.

– Нам с Феанором пришлось расстаться, – снова угадал его мысли Темный Вала. – Не сошлись характерами. Да и интересы у нас, как выяснилось, разные.

Последовал тихий, нервный смешок.

– Мне негде жить, Ауле. Некуда пойти. Ты ведь знаешь, как здесь ко мне относятся? А ты всегда был добр ко мне... Не приютишь несчастного скитальца? Ненадолго...

Ауле смутился. Он, конечно, хотел помочь, но вмешиваться во всю эту заваруху... Это могло грозить Кузнецу большими неприятностями.

– Мелько, я бы с радостью... Но Йаванна... Да и как на это посмотрят? Понимаешь, не то чтобы я боялся. Но могут пойти всякие слухи. Ты и я... В общем...

Тут Ауле смутился еще больше. Потому, что Мелькор приблизился вплотную к нему, так что Ауле чувствовал его дыхание на своем лице.

– Ты и я? Ах да, у меня ведь такая репутация... Но ты же не боишься всех этих глупых сплетен? Да и нечего тебе бояться: никто не узнает, если ты не скажешь. А ты ведь не скажешь, мой добрый Ауле?

Мелькор положил руки ему на плечи. Ауле хотел отстраниться, хотел оттолкнуть нежданного и опасного гостя, хотел немедля бежать от него подальше. Но не мог даже отвести взгляд. Заворожили, заполнили собой все вокруг эти искорки пламени в черном мраке глаз...

Узкая ладонь заползла за отворот его рубахи, длинные изящные пальцы скользили по могучей груди...

– Мелько, что ты делаешь? – сдавленно прохрипел Кузнец.

– То, что тебе нравится... – Мелькор прошептал это, подавшись вперед и касаясь губами его щеки.

Кузнец тяжело дышал, лицо покрылось испариной, словно воздух в кузнице внезапно стал раскаленным. Этого не могло быть. И это было. Его тайное желание, его сладкий кошмар, который он долго и безуспешно гнал прочь и который не уходил, мучил его все эти годы. Тогда, после победы, когда Тулкас и Оромэ... Он ведь не сразу отвернулся. И даже тогда, когда отвернулся, он мог слышать. И представлять все, что происходило. И с тех пор видения не покидали его, откровенные до неприличия, искаженные лишь его собственными фантазиями. И в этих видениях уже не руки Тулкаса и Оромэ, а его собственные могучие руки касались белоснежной кожи, крепко удерживая добычу, и Мелькор не был жертвой, и крики боли превращались в сладострастные стоны.

И вот теперь наваждение становилось явью. Мелькор... Мелько... сполз на колени, ловко развязал штаны Кузнеца. Ауле уже и не думал протестовать. Да и к чему, если его плоть так явно выдавала желание. Он простонал, когда губы и язык Мелькора начали ласкать его, ладонь Кузнеца опустилась на черноволосую голову, пальцы зарылись в густую шевелюру... Его прекрасный мучитель медленно, старательно доводил его до того состояния, когда в сознании Ауле осталась только одна мысль: «Пусть небо рухнет на землю, пусть вся Арда летит в тартарары, только бы он не прекращал ЭТО!» И тут Мелькор остановился. Как бы нехотя освободил из плена своих губ жаждущее разрядки естество Кузнеца, посмотрел снизу вверх:

– Ты ведь не выдашь меня, брат? Если ты узнаешь, что задумал Манвэ, скажешь мне?

Где-то на задворках сознания Ауле сквозь пелену тумана пробилось понимание, чего хочет от него это черноглазое чудовище, такое красивое, такое желанное... Но он уже не мог и не хотел сопротивляться. Будь что будет, он согласен на все.

– Да, да! Я не выдам... Я скажу, – и, почти умоляюще: – Ты не мог бы...

Чудовище кротко улыбалось:

– Какой ты добрый, Ауле. Конечно, я могу. Все, что захочешь. И как захочешь... А кстати, как ты меня хочешь?

При этих словах у Кузнеца словно плотину внутри прорвало. Рывком он поднял Мелькора с колен, развернул к себе спиной, повалил на каменный стол, попутно сорвав с него одежду...

«...В общем-то, не так плохо, – устало подумал Мелькор, когда все закончилось. – И даже не слишком больно было, учитывая его размеры. Только стол очень холодный...»

* * *

На этот раз Кузнец пришел взволнованный сверх всякой меры. «Вот оно! Значит, братец Манвэ решился».

– Ты не можешь больше здесь оставаться, Мелько. Манвэ отдал приказ схватить тебя. Тулкас и Оромэ направились в Форменос, думая, что ты там.

«В Форменос, значит... Вот и хорошо. Не найдя меня там, они будут обыскивать Север. И я смогу уйти. Только вот... – Мелькор тоскливо осмотрел свои «украшения», – с ними далеко не уйдешь. А что, если...»

– Да, ты прав, – легко согласился он с Ауле. И едва не сплюнул презрительно, увидев, как тот вздохнул с облегчением.

– Но прежде, мой добрый Ауле, ты сделаешь для меня кое-что. Вот, – Мелькор указал на стальные кольца на руках и ногах. – Ты надел, тебе и снимать!

Кузнец возмутился:

– Мелько, нет! Ты в своем уме? Я не предатель. Я не буду!

– Ты это сделаешь, Ауле, – слова Темного Валы падали тяжело, как молот на наковальню. – А не то... Когда они схватят меня, им будет интересно узнать, у кого я скрывался и кто меня предупредил.

Непривычно и забавно было видеть могучего Кузнеца трясущимся от страха, как осиновый лист.

– Ты не сможешь... – начал было он и осекся. Достаточно было посмотреть сейчас на Мелькора, чтобы понять, что выхода у Ауле нет.

«Да, я такой, мой добрый и мягкий брат. И таким меня сделал ваш благословенный Аман и ваш милостивый Король».

...Вот теперь была свобода. Настоящая. И Сила, которая вернулась к нему, едва он сбросил ненавистные оковы. Черным вихрем он проносился над горами. Было темно, и только звезды сияли над ним. Первым делом он уничтожил эти светоносные Древа – в темноте им будет труднее его искать, да и опомнятся не скоро.

Он летел, а под ним лежал Форменос...

Сожаление тяжестью легло на душу, отравив радость полета и обретенной свободы. Вспомнилось нежное и страстное: «Мельдо!», сильные руки, ласкающие его тело, взгляд серых глаз, одновременно пылкий и робкий. «Огненный Дух, моя странная сказка...» Подумалось: не было бы без Феанора ни полета этого, ни Силы, ни свободы. А что было бы? Может, и сломался бы он в конце концов, валялся бы сейчас в ногах у братца Манвэ, целовал бы ему руки и... да кто его знает, что этому гаденышу еще его фантазия подскажет...

Мучительно хотелось увидеть Феанора. Тогда в нем обида говорила, но теперь... Теперь он обязательно найдет нужные слова, сумеет уговорить, убедить...

* * *

Финвэ увидел, как пронесся к воротам крепости черный вихрь, как обратился он в высокую фигуру в черном плаще. Финвэ знал, кто это. И вышел навстречу Врагу – королю нолдор не пристало прятаться и дрожать от страха. Увидел – и изумился. Не было давешнего пленника с затравленным взглядом. Гордо расправлены плечи и вскинута голова, темное пламя бьется в глазах. Перед ним стоял могущественный Темный Властелин.

– Я знаю, зачем ты пришел, – с вызовом сказал ему Финвэ, – Но ты не получишь моего сына. Он уехал в Валмар, чтобы помириться с братом и вновь заслужить благосклонность Валар.

Гнев исказил красивое гордое лицо Мелькора.

– Ты лжешь! – прорычал он.

– Нет, не лгу, – просто ответил Финвэ. – Ты здесь единственный лжец и судишь по себе. Ты опутал Феанаро своей лестью и своими чарами, но он нашел в себе силы избавиться от этой нечестивой связи. Ты больше не имеешь над ним власти. Ты не нужен ему.

У Мелькора потемнело в глазах. То, что говорил Финвэ... Этого не могло быть! Феанор не мог предать его! А если мог?.. Зачем Финвэ лгать? Феанора нет в крепости, иначе он бы вышел, хотя бы для того, чтобы сказать все это ему в глаза... Значит, он и правда в Валмаре. Значит...

– Замолчи... – Мелькор сказал это тихо, но его рука потянулась к мечу на поясе.

Финвэ заметил это движение, заметил угрозу в голосе Темного Властелина, но лишь рассмеялся:

– Да, сейчас ты заговорил по-другому. И выглядишь не так, как раньше. Но для меня ты – все та же валинорская шлюха, отдающаяся любому по первому требованию. Хорошо, что мой сын наконец понял, что...

Он не договорил. Смех короля перешел в булькающие звуки, кровь хлынула изо рта. Потому, что меч Мелькора пронзил его насквозь, выйдя из спины...

Молча смотрел Темный Властелин, как смерть заволокла мутной пеленой глаза короля нолдор, смотрел на выдернутый из тела Финвэ окровавленный меч... «Ты предал меня, Феанор. Сначала заставил полюбить... Меня, никого никогда не любившего, заставил поверить в любовь... А потом предал. За что, Огненный Дух? Почему? Неужели слава Величайшего из Мастеров оказалась для тебя важнее любви?»

Ни до, ни после этого никто и никогда не видел слез Темного Властелина Мелькора...

А потом он прошел в хранилище крепости. «Ты сам говорил, что эти камни – наше общее творение. Так я заберу их. Они мои по праву. Я заберу их, если уж не могу забрать тебя. А ты будешь страдать. Как я страдаю сейчас... Но как невыносимо жжет руки!»

Творение, созданное силой любви и во имя любви, сжигало руки того, в чьем сердце сейчас была лишь ненависть...

* * *

Он обещал отцу помириться с братом. Обещал покаяться перед Валар, смирить гордыню. Он обещал... Но пришел он в Валмар с одной-единственной целью: узнать о Нем. Где Он? Что с Ним? Если случилось самое худшее, он забудет о гордости, он будет умолять, упрашивать, отдаст им эти камни, которые Валар так желают получить. Он на все пойдет, сделает все, что в его силах, и даже больше...

Но он ничего не узнал. Вместо этого смотрел на фальшивые улыбки Валар, выслушивал не менее фальшивые слова примирения от Финголфина. А потом было известие из Форменоса...

...Мертвое тело отца. Взгляд его мертвых глаз, казавшийся укоризненным... И пропавшие камни... «Зачем ты так поступил со мной, мельдо? За что?!» И пустота в душе.

Кто-то подходил к нему, ему что-то говорили... Но он не слушал. Из оцепенения его вывел голос Финголфина:

– Феанаро... Теперь ты понял, что ему нельзя было верить. Все, что о нем говорили, было правдой. Он никогда тебя не любил, только использовал в своих целях. Но у тебя есть я. Я пойду за тобой. Мы сумеем отомстить.

Он рассеянно, непонимающе уставился на сводного брата. О чем он? Отомстить?

– Да, мы отомстим ему. Ты и я. Вместе. – голос Финголфина понизился до шепота. – Я люблю тебя, Феанаро. Все, что я делал, – это из любви к тебе. Я хотел быть рядом, хотел заслужить твое внимание. И я... не мог отдать тебя ему. Не мог потерять тебя, Феанаро, брат мой... мельдо...

Он посмотрел Финголфину прямо в глаза, тяжелым страшным взглядом. Он сказал только одно слово:

– Прочь!

И Финголфину стало страшно. Страшно ему было и тогда, когда клинок разъяренного брата касался его шеи. Но это – это было еще страшнее. Он попятился. Потом побежал. Все, чего он сейчас хотел, – быть как можно дальше от ТАКОГО Феанора.

«...Ты использовал меня. Этот ублюдок прав – все твои слова были ложью. Ты играл со мной, а я попался, как глупый мальчишка!»

Он стоял на палубе корабля. И, в который уже раз, вытирал руки об одежду. Словно на них все еще была кровь. Кровь невинных, пролитая им в ярости. Кровь, от которой – он знал – ему уже никогда не отмыться.

«Нет больше Величайшего из Мастеров. Ты уничтожил его, Мелькор. Но и тебя для меня больше нет. Есть Моргот, мой Враг. Ты многому меня научил. Теперь вот научил и ненависти. Я хорошо усвоил этот урок. И все, что мне теперь нужно, – это месть. Я найду тебя. Я доберусь до тебя, чего бы мне это ни стоило. Никто меня не остановит. Я ненавижу тебя. Я сумею расквитаться с тобой, Моргот, Враг...» И, вопреки всему, поднялся вопль со дна израненной души: «Только бы увидеть тебя еще хоть раз, МЕЛЬДО!»

* * *

«Я вернулся, Гор!»

Ангбанд. Его крепость. Или уже не его?

Гор вышел ему навстречу. Не такой, как раньше. Суровый, уверенный в себе. Как-то он встретит своего вернувшегося Властелина? Да и нужен ли ему теперь Властелин?

Помощник преклонил колено.

– Добро пожаловать, Властелин, – прикоснулся губами к обожженной руке. – Я ждал тебя.

Гор посмотрел на него снизу вверх. И в серых прозрачных глазах заплясали искорки, так хорошо знакомые Мелькору. Гор... По-прежнему верен и предан. Единственный, кто предан. «Прости, малыш, что раньше я не ценил этого. Но теперь мы вместе. Теперь я понял, что нет у меня никого ближе и дороже тебя. Твой Властелин вернулся к тебе».

Он ласково коснулся плеча помощника. И вздрогнул. Потому, что взгляд серых глаз, одновременно пылкий и робкий, против воли напомнил ему... Напомнил того, о ком он уже никогда не сможет забыть.