– Дон-н-н-н... – глухой и немного грустный звук доносится откуда-то из глубины дома.
Ну, привет.
Да, да. Я все-таки пришел.
Вы знаете, у вас очень тихо... Только тикают часы на каминной полке и еле слышно потрескивают догорающие поленья.
Всегда любил тишину полумрака.
Мне нравится приходить, когда вы спите. Когда я могу улыбаться вам, как старым друзьям или любимым детям. Когда в воздухе витает ваше сонное дыхание и слышно, как за окном, в сиреневато-синей мгле, падает снег.
– Дон-н-н-н... – Тени крадут у дома эхо.
Зима – это когда звезды рождаются в сердцах облаков.
На ковре у дивана, подложив под голову толстую книгу, спит маленький мальчик. Пушистая желтая гирлянда, намотанная на шею, чуть колышется от его дыхания.
– Но... почему ты это сделал? – Пальцы осторожно сжимают протянутую рукоять деревянного меча.
– А зачем же еще нужны друзья? – Улыбка смотрится немного странно на желтовато-синем, припухшем от синяков лице.
– Дон-н-н-н...
Дружба – это теплая тишина и отражение чужой улыбки на губах.
Я желаю ему спокойной ночи и поднимаю взгляд на двоих, расположившихся на диване.
Синеволосый мальчик уснул сидя, откинув голову на спинку дивана. Его повязка съехала со лба, прикрыв глаза. А девочка с длинными волосами цвета зимнего неба устроила голову у него на коленях. Она тихонько сопит во сне, прижимая к себе светло-синего плюшевого зайца.
– Ну посмотри... – Она тянет его за руку. – Посмотри, какая прелесть.
– Ну что еще?
– Вон там. Он такой милый. – Глаза восторженно блестят в свете уличных фонарей.
– Да он же голубой. – Он кривится, разглядывая игрушку сквозь витрину магазина.
– Неправда. Это...
– Неужели ты думаешь, что я буду покупать весь этот праздничный хлам? – бросает он через плечо, отворачиваясь от ее растерянного и обиженного взгляда.
– Дон-н-н-н...
Радость – это маленький огонек, что так приятно вкладывать в чужие ладони.
Что ж, приятных вам снов, Юсуи. Прохожу чуть дальше.
Вы когда-нибудь замечали, как вздрагивают ночные тени, просыпаясь в теплом полумраке комнат?
По обе стороны дивана стоят два низких кресла с высокой спинкой.
В том, что слева, свернувшись калачиком под радужно-полосатым пледом, спит девочка. В ее коротких растрепанных волосах запутались серебристые ниточки «дождика». Если посмотреть подольше, то может показаться, что сине-черные лилии, вышитые на обивке кресла, склоняют к ней свои лепестки.
– В чем дело? Ты опять задумалась? – Строгий голос доносится из-за спины.
– Нет, нет.
– Надеюсь, ты помнишь, что тебе нужно сделать?
– Да... – Сомнение и виноватый взгляд из-под челки.
– Ох, за что же мне это наказание...
– Дон-н-н-н...
Мечта – это та опора, что временами не дает упасть, но не помогает не оступиться.
В другом кресле тоже спит девушка. Ее золотистые волосы разметались по его темной спинке. В одной из крупных синих бусин браслета горит рыжий и обманчиво жгучий отблеск камина. Конец алого шарфа свешивается с ее колен, почти задевая мягкий ворс ковра. Его край измят, будто она весь вечер перекручивала его.
– Йо... – Такой непривычно тихий голос. – Йо...
– Да, Анна?
– Йо, – она стоит к нему спиной, осторожно перекладывая тарелки со стола в шкаф, – ты счастлив?
Он молчит, разглядывая потолок. Тарелки тихо позвякивают в ее руках, а у холодильника сквозь зубы ругается Рен, пытаясь открыть пакет молока.
– Да... Наверное... – Молоко растекается по деревянному полу. Йо, пытаясь сдержать смех, косится на мокрого и злого Тао. – Прости, ты что-то говорила? – Мысли его уже витают где-то далеко от нее. И Анна, вглядываясь в черные глаза, думает, что нужно не забыть записать в список покупок молоко.
– Дон-н-н-н...
Любовь. Иногда она похожа на свет отражения, подаренный теплу свечи.
Я какое-то время смотрю, как вздрагивают тени ее ресниц.
Она спит.
И улыбается во сне.
– Дон-н-н-н...
Да, есть и те, кто, как и я, не спит. Один из них стоит около камина, разглядывая рыжие переливы пламени. У него на шее висят сразу две зеленые гирлянды, а в каштановых волосах скользят медные блики.
– Дон-н-н-н...
Другой стоит чуть позади. В неровном свете живого огня его глаза кажутся по-кошачьи золотистыми.
– Дон-н-н-н...
Он пару секунд медлит, прежде чем положить руку на плечо другого мальчика. И еле заметно вздрагивает, когда тот делает шаг назад, прислоняясь к его груди.
– Что случилось? – Беспокойство.
– Отвали, Асакура.
– Дон-н-н-н...
Счастье. Кто-то считает, что это тот самый мягкий клубок, что тлеет где-то в груди, когда смотришь с улицы на окно своего дома. Когда знаешь, что за тонким стеклом и старой занавеской тебя кто-то ждет.
– Дон-н-н-н... – Надо же. Как быстро летит время. Мне уже пора возвращаться. Улыбаюсь.
– Дон-н-н-н... – И, сквозь отзвук последнего удара, ловлю запутавшийся в чужих волосах шепот.
– Да, – киваю им на прощанье, и мне становится немного грустно. – С Новым годом...
