Глава 4. Прощание.
(Осень).

...Если партнёры готовы продолжать отношения, а не выяснять их до полного разрыва, их мозг вместо дофамина начинает усиленно вырабатывать другие гормоны – окситоцин, вазопрессин и эндорфины. Вместе эти вещества вызывают глубокую симпатию и взаимную привязанность.

Из статьи Н. Полянского «Биохимическая природа любви»,
по материалам исследований группы учёных
Института Исследований Человека, Порт-Дельта.

* * *

Наступает осень. В противовес небывало холодному лету – тёплая, нежная, меланхолическая. Безболезненно проходит практика Кине. Он – лучший среди выпускников этого года. Уже поступило три предложения о работе – два от частных клиник и одно от сети государственных госпиталей, что, конечно, гораздо престижнее.

Для Кине это не имеет никакого значения. Он не собирается работать врачом. Никогда не собирался.

Он продолжает переводить, изредка связывается с братом, пунктуально раз в неделю посещает своих пассий в Квартале Лунной Травы, перелопачивает учебную литературу, решая, что взять с собой, что отдать знакомым, что продать, подолгу пьёт кофе вечерами – всё чаще у себя, в одиночестве и уютной тишине своей квартиры.

И каждый день – кроме пятницы – приходит в Институт Генетического Усовершенствования Человека.

* * *

В глазах Кине вопрос. Зачем я здесь? Почему я трачу время на отношения, которые не ведут никуда? Что я забыл у тебя?

Когда он смотрит на Нарцисса, у него задумчивый взгляд человека, который в сотый раз пытается просчитать нечто – и всё время что-то не сходится.

Почему ты всё ещё рядом со мной? Что тебе нужно от меня? Что мне нужно от тебя? Почему я всё ещё вожусь с тобой, зачем столько пустых усилий? Для чего ты мне, для чего я тебе? Как мы используем друг друга?

Зачем?

Кине прекрасно знал, что вечных связей не предусмотрено в природе. Реальные отношения всегда далеки от совершенства и всегда конечны. Их обрывает ссора, их обрывает отчуждение, непонимание, взросление. Их обрывает расстояние, забвение, смерть. Его родители могли не вернуться из своего исследовательского рейда. Его брат мог поплатиться жизнью за свои сомнительные заигрывания с западными вампирами. Его сестра могла выйти замуж за его родового врага – в Кисфене это происходит сплошь и рядом.

Кине хотел брака с женщиной, которая составила бы честь его дому, двух-трёх детей и спокойной, счастливой жизни, в которой нет места мистике и совпадениям, где всё просто и ясно.

Отношения с Нарциссом были нелёгкими, обременительными и далёкими от приятности, которой Кине ждал от общения. Бесплодная, бессмысленная связь, где ничего не ясно и не просто, отнимающая все силы и ничего не дающая взамен, бесконечно далёкая от желаний Кине.

Зачем?

Зачем ты мне?

Почему мне с каждым днём всё сильнее кажется, что я не смогу вести спокойную и счастливую жизнь, если тебя не будет на самом близком из возможных горизонтов?

Почему?

Почему мне так хочется быть рядом с тобой каждую минуту?

Почему ты всё ещё здесь?

– Капитан, – простенькая синяя чашка с тихим стуком опускается на стол. – Почему у Вас такие виноватые глаза?

– Как Вы сказали? Виноватые? – машинально переспрашивает Кине, впервые за вечер глядя на научника, который до сих пор был строг, молчалив и тих, как профессорская вдова. – Простите, но вам это только кажется. У меня обычные глаза. Такие, как и всегда.

Нарцисс долго непрозрачно смотрит на него, потом отворачивается к тёмному окну. Тонкие пальцы нервно и ласково гладят изогнутую ручку чашки.

Нарцисс смотрит в окно. Кине смотрит на Нарцисса. Взгляд Кине задумчив.

– Я возвращаюсь в Атариен, – говорит он. – Через тридцать дней.

Ручка с сухим щелчком отламывается от чашки.

– Ах... понятно, – без интереса говорит Нарцисс, продолжая смотреть в окно.

За окном с утра, не прекращаясь ни на минуту, плачет дождь.

* * *

– Знаешь, Кине, если осень будет такая же дурацкая, как весна, то надо попользоваться последними, возможно, хорошими деньками, – внезапно сказала Сиона, резко поворачиваясь к нему и улыбаясь. – Тем более что ты собираешься уезжать. Съездим к озёрам? На Долгое, например, там очень славно.

– Можно, – поразмыслив, решил Кине. – Точнее скажу завтра.

После ухода поэтессы, он залез в сеть, выяснил подробный прогноз погоды на район Долгого озера. Выходил милый пробел из солнечной и ясной тёплой погоды на эти выходные. Кине посидел ночь, досрочно закончил заказной перевод и отослал его заказчику. После чего позвонил Нарциссу и спросил:

– Не сделаете ли Вы мне честь сопровождать меня в эти выходные к Долгому озеру, магистр?

– А что, Вы наконец-то решили утопиться? – сонным и злым до изжоги голосом осведомился магистр.

– Нет, всего лишь попрощаться с местной природой, – невозмутимо пояснил Кине.

– И со мной заодно? Ладно, так и быть, я подумаю, – и повесил трубку.

Кине набрал следующий номер:

– Сиона, надеюсь, я тебе не разбудил?

– Нет, солнышко, я творю.

– Прости, что отвлекаю...

– Пустяки, в данный момент я как раз вышла на балкон покурить в ожидании вдохновения. А что, наше дело решилось?

– Совершенно верно. Через два дня в восемь утра у тебя. Кстати, у тебя не найдётся лишнего спальника? Я сомневаюсь, что у магистра есть собственный.

В силу раннего пробуждения Нарцисс был в отвратном настроении, и всю дорогу бухтел что-то о важных образцах, которые оставил почти без присмотра. Кине не отвлекался – он вёл машину. Сиона сначала лениво огрызалась, потом перестала.

На лоне природы настроение Нарцисса постепенно исправилось. Пока Кине с посильной помощью Сионы ставил палатки, он принёс воду, обустроил костёр и принялся слоняться по окрестностям, пугая немногочисленную утреннюю живность мягкой улыбкой и лучащимися глазами. Кончилось всё тем, что Кине нашёл его у самого озера кормящим семейство ёжиков и отвёл к костру – завтракать. Весь день магистр романтически молчал, периодически разражаясь проникновенной речью по поводу лёгкого запаха осени, последнего тепла в красках засыпающей природы и тому подобных вещах. Естественно, его меланхолический настрой передался прочим участникам пикника, так что время до вечера они провели самым чудесным образом, погружённые в бескорыстную любовь друг к другу и ко всему окружающему и светлую печаль, которая обычно посещает людей только в пьяных снах.

Попев под гитару (Сиона неплохо играла и обладала приятным голосом), они ещё немного посидели, потом потихоньку расползлись спать.

Вопреки опасениям Кине у Нарцисса нашёлся не только спальник (очень удобный, с подогревом), но и аккуратненькая, как игрушечка, палатка практичного чёрного цвета, рассчитанная на одного.

Он проснулся в прекрасном настроении и выполз из палатки. Умылся, оглядел стоянку. Похоже, Сиона ещё спала, а вот клапан палатки Нарцисса был расстёгнут и отдёрнут, и самого магистра не было в серебристой глубине.

С чувством смутного беспокойства Кине отправился на поиски. Он обследовал окрестные кусты, периодически звал магистра, но всё было без толку. В конце концов, Кине направился к озерам – мысль, что научник отправился купаться и утонул, его сильно, скажем так, встревожила.

Он пошёл вдоль берега, стараясь не упустить ни одного озера и озерка. Наконец, когда Кине уже начал терять терпение, на его оклик отозвались, причём где-то совсем рядом.

Нарцисс действительно пошёл купаться, но и не думал тонуть. Даже если бы очень захотел – это было бы более чем весьма затруднительно, поскольку озеро он выбрал просторное, но неглубокое, с очень горячей, густо парящей водой. И сидел в этом озере с самым довольным видом. Одежда была аккуратно сложена на каменном берегу.

– Что-то случилось, капитан? – с улыбкой человека, у которого всё в жизни сложилось наилучшим образом, поинтересовался магистр. Его волосы плавали в воде, словно и не имели дурной привычки резать неосторожные руки окружающих. Руки магистра, плечи, грудь были покрыты изображениями змей. Их было гораздо больше, чем можно было предположить, глядя на его всегда закутанную в одежду с шеи до ступней фигуру, а если учесть всё, что скрывала вода и пар... – Или вы просто решили, что я утонул, как только Вы упустили меня из виду?

Он беззаботно веселился. Тон – безмятежный, чуть подразнивающий.

– Я прошу простить меня, – сказал Кине. – Именно так я и подумал.

Нарцисс широко улыбнулся, излучая самое искреннее, свойственное его «светлой» ипостаси, дружелюбие:

– Как видите, я просто пошёл погулять... пригулял к озеру и решил искупаться. Здесь удивительно хорошо. Может быть, Вы присоединитесь? Какой смысл ехать на озеро и ни разу и не окунуться?

– Действительно, – согласился Кине. – Никакого.

– Вам нравиться горячая вода?

– Я обожаю горячую воду, – заверил Кине и начал раздеваться.

В воде действительно было хорошо, словно уходило всё напряжении, о существовании которого он раньше и не подозревал.

– Иногда всё-таки надо выезжать на природу, – задумчиво сообщил Нарцисс. – Но самый поразительный эффект даёт купание в горячем источнике зимой. В Атариене есть горячие источники?

– Нет.

– Значит, Вам придётся обходиться ещё и без этого.

– Значит, придётся.

С кроны камфорного дерева, взлетела стая птиц, Нарцисс быстро обернулся на звук, и Кине увидел, что спина магистра не избежала участи украситься змеями. «Интересно, – отстранённо подумал Кине. – Это татуировка? Интересно, кстати, другое. К чему я вижу во сне человека, у которого на теле больше змей, чем в террариумах у него в кабинете? Хм...»

– Вы собираетесь вернуться на военную службу, капитан? – внезапно спросил Нарцисс.

– Я думаю об этом, – откровенно признался Кине.

– Понятно, – сказал Нарцисс и закрыл глаза.

– Смотрите, там какое-то строение! – Нарцисс указал куда-то в заросли, когда они возвращались на стоянку. Кине, приглядевшись, действительно различил островерхую крышу. – Я схожу, посмотрю.

– Я пойду с Вами, – поставил в известность Кине.

Нарцисс пожал плечами. Словно говоря, что это личное дело Кине. Кине невольно восхитился.

Строение оказалось заброшенной каменной хижиной с полуобвалившимся потолком и некогда крытой черепицей крышей. Дверей и ставней не было.

Нарцисс сунулся внутрь, Кине, естественно – за ним. Здесь, на небольшой возвышенности, чувствовался ветер, и Кине подумал, что не хватало только сквозняка, на котором это чудо продует, и будет оно потом, невзирая на собственную патологическую загадочность, непредсказуемость и превращающиеся в жемчуг слёзы, чихать, кашлять, капризничать, не желая пить жаропонижающее, и изводить всех окружающих своим мерзким характером... в первую очередь, конечно, Кине – потому что до него ближе всего... Самое ужасное, что эта перспектива вызывала не ужас и даже не смирение, а едва ли не прилив нежности... о, боги!

Внутри хижины было грязно, на полу валялся мусор, хвоя, сухие листья и клочки газет неизвестной давности. Пахло затхлой необжитостью.

– Вам здесь не нравится? – спросил Нарцисс.

Он смотрел слишком пристально. Словно хотел что-то сказать взглядом, глазами. Жёлто-зелёное пламя, пойманное в шёлковую сеть длинных, но тонких ресниц. Слишком тонких. Прожжёт.

– Нет, – честно сказал Кине. – Мне здесь совершенно не нравится.

Он много раз бывал в этих местах и прекрасно знал, что никаких домов здесь нет – ни новых, ни старых.

– Я хочу, чтобы ты поехал в Атариен со мной, – сказал он.

Когда они вернулись на стоянку, Сиона уже проснулась и дулась, сидя на бревне.

– Я просыпаюсь – никого нет, завтрак не приготовлен! И что я должна думать? – напустилась она на них.

Нарцисс молча прошёл в свою палатку.

– Что это с ним? – удивлённо спросила Сиона.

– Ничего, – сказал Кине и повесил над огнём котелок для чая.

* * *

Кине просыпается от смутной, мающей боли в сердце. Впрочем, после умывания холодной водой он уже не уверен, не примерещилось ли ему. Только дурное предчувствие остаётся совершенно недвусмысленным.

Нарцисс просыпается от острой, невыносимой боли в груди, задыхаясь от чувства, которому не сразу находит имя. А когда всё-таки находит, то долго не может поверить сам себе.

Потому что это чувство – страх.

Он тихо стонет от боли, но в тишине этот звук настолько чужероден, что Нарцисс тут же замолкает.

Он помнит горячее щекочущее ощущение крови, капавшей с его руки, и всё ещё ощущает во рту волшебный, восхитительно острый, солоноватый вкус – лучший и желаннейший вкус в мире.

Вкус любящего сердца.

* * *

Уехать и забыть. Или остаться и быть убитым. Вероятно, также и съеденным, о боги...

Непростой выбор, если присмотреться.

Думай, Кине, думай.

Времени осталось совсем немного.

* * *

У Нарцисса с утра болела голова. Весь день, что не улучшало его настроения, и без того дурного вследствие царящей на улице погоды.

Кине должен был уехать послезавтра. Или остаться, но об этом они не говорили – ни разу. Они вообще не виделись с тех пор, как вернулись с озера.

Нарцисс облокотился о подоконник, глядя на улицу. Дождь, тяжёлый осенний дождь... Кажется весь этот год идёт дождь....

Внезапно ему стало дурно. Знакомое до закутка здание Института словно превратилось в холодную ловушку, смертельную тяжесть вокруг тела. Несомненно, живая, алчная пустота. Голодная.

Он честно пытался отвлечься, но ощущение нарастало, пока, наконец, не захлестнуло его с головой. Он торопливо цапнул плащ и выскочил из лаборатории. По гулким, тускло освещённым коридорам – вперёд, вниз, к дверям. Очень быстро, почти бегом.

Он уронил ключи на пол и долго, секунд двадцать, искал их в полутьме. Вернулся страх, или что-то очень похожее: настойчивое, холодящее кровь в жилах ощущение опасности.

Наконец, он нашарил металл ключей и со второй попытки попал ими в замок.

Ключ заклинило. Нарцисс судорожно дёрнул его, провернул в замке и, почти ничего не соображая, рванул дверь на себя.

В свете далёкого рыжего фонаря на пороге стоял Кине. Дождь бессильно бил по куполу чёрного зонта. В непроницаемых глазах Кине не было никакого вопроса, его совершенно явно не волновало, как и почему он внезапно ломанулся неизвестно зачем в дождь, в ночь, и как оказался на пороге Института. Он знал, что нужен здесь, сейчас – и он пришёл.

– Что?.. – Нарцисс встряхнул головой, его волосы с хищным металлическим шуршанием заструились по плечам. – Зачем?

Кине молча вручил ему зонт, Нарцисс машинально принял его. Потом опомнился и резким движением протянул гладкую пластиковую рукоятку обратно Кине. Сказал, прикладывая определённые усилия, чтобы говорить нормальным голосом, а не придушенным, сдавленным шёпотом:

– Не приходи больше.

Холодная вода с шумом извергалась из разверзшихся хлябей небесных и, сметая всё на своём пути, устремлялась в темнеющие ранами стоки.

И на всей земле, широко раскинувшейся под этим неприветливым небом, не было больше места, где можно укрыться от дождя.

Финал 1. Дорога без возврата.

Я знаю – я был не прав.
Я знаю – я часто грешил.
Если Ты остановишь дождь,
Может быть, мне хватит сил
Выйти на улицу и попытаться
Стать счастливым еще один раз.
Но Ты не слышишь моих молитв,
А дождь идет все сильней...

Наутилус-Помпилиус «Заноза».

* * *

...По мнению исследователей, от количества окситоциновых рецепторов в мозге человека зависит его личная жизнь: чем меньше этих рецепторов, тем меньше радости человеку приносит супружество и тем меньше он способен на длительные отношения...

Из статьи Н. Полянского «Биохимическая природа любви»,
по материалам исследований группы учёных
Института Исследований Человека, Порт-Дельта.

На Атариен упала гроза. Такие жутковатые чёрные сумерки, заполненные хлещущей с неба водой и дикими порывами ветра, иногда тревожили приморский городок, правда, не сказать, чтоб часто.

Как только небо потемнело и запахло непогодой, Фатха встревожено выглянула в сад и позвала детей домой. Асият прибежала сразу, радостно неся спасённого с дерева чёрненького котёнка, а Ришада в саду не было, и соседи сказали, что мальчишка побежал в порт – якобы он от кого-то слышал, что сегодня вернётся его отец.

Перепуганная Фатха заперла Асият дома и бросилась вниз по улице, про себя благодаря всех богов за то, что их дом стоял в двух шагах от нового причала.

Пробежав половину дороги, она увидела среди дождя высокую фигуру мужа, который словно не замечал усиливающегося ветра. Ришад, очень гордый собой, шёл с ним под одним зонтом, приноравливаясь к широким шагам отца.

Когда Фатха подбежала к ним, Кине не сказал ни слова по поводу её вида и поведения. Просто оглядел непроницаемыми чёрными глазами, отдал зонт Ришаду, снял свой адмиральский китель и закутал в него промокшую насквозь жену. От кителя пахло Кине, кофе, незнакомыми специями, морем, дальней дорогой и чем-то ещё, что Фатха не смогла определить.

Кине прижал её к себе, согревая. Его тело всегда было горячим, независимо от погоды. Фатха подняла глаза, ища в его лице неизбежные при долгой разлуке перемены – и ничего не нашла. Его кожа, и без того смуглая, загорела почти до черноты, на лбу косо протянулся тонкий, как нитка, новый шрам – и ничего больше. Просто очень усталый человек – морской адмирал, приведший свою эскадру в Порт-Дельта, взявший увольнительную и впервые за два года ступивший на родной берег.

– Мой господин, – подбирая слова, произнесла Фатха. – Погода портится. Пожалуйста, пойдём домой, – последняя фраза прозвучала почти жалобно.

Кине кивнул, забрал у сына зонт и взял под руку жену. Ришад восторженно, взахлёб что-то рассказывал, торопясь выплеснуть на голову отца все события, случившиеся в Атариене за последние два года.

Как только они зашли в дом и заперли дверь, гроза ударила с новой силой. Фатха бросилась было запирать ставни, но Кине непререкаемым тоном послал её в ванную, греться под душем. Она не посмела спорить.

Пока она мылась, Кине запер ставни и вторую дверь, обнял дочь, переоделся в домашнее и приготовил чай.

Когда Фатха спустилась на кухню, её муж и дети пили чай за столом в чинном молчании.

...Кине впервые увидел свою будущую жену 13 лет назад. Тогда ему было 24 года, он только что вернулся в дом своих родителей, всё ещё находившихся в экспедиции, и не рассчитывал встретить кого бы то ни было, кроме, может быть, слуги, которыq приходил дважды в неделю, чтобы поддерживать дом и сад в ухоженном виде.

Каково же было удивление Кине, когда на кухне он обнаружил совершенно незнакомую девушку восточной – точнее, маркандской – наружности, одетую в одно из любимых кимоно его сестры.

Признаться, в первый момент в голове Кине мелькнули самые чёрные мысли. Но девушка вовсе не выглядела застигнутой на месте преступления. На её хорошеньком личике отразилась только простительная робость.

Быстро встав из-за стола, она буквально бросилась к Кине, упала ему в ноги и быстро заговорила на скверном оэне, от волнения так коверкая слова, что Кине вовсе её не понял.

– Встань, – сказал он по-маркандски. – Меня зовут Сато-Маэль Кине, я сын хозяев этого дома, а кто ты и что здесь делаешь?

Девушка послушно вскочила на ноги, явно обрадовалась знакомой речи:

– О благороднорождённый врачеватель и предводитель воинов, да продлятся дни твои бесконечно! – сказала она, глядя на него снизу вверх красивыми миндалевидными глазами насыщенного карего цвета. – Сложи крылья своего гнева! Перед тобой всего лишь раба твоей высокородной сестры, да пошлют ей боги обильное и здоровое потомство. Эта достойнейшая из дочерей твоей щедрой страны привела меня в этот дом – пусть он процветает тысячу лет! – и велела ждать её возвращения.

– Всё она врёт, – весело сказали под окном очень знакомым голосом.

Кине выглянул. На траве стояла босая Мичиру с корзинкой фруктов. Кине втащил в комнату сначала корзинку, потом сестру, которая тут же со смехом повисла у него на шее. Кине закрыл глаза, и на миг окунулся в запах ей волос – тонкий, горьковатый, знакомый с детства.

– Так кто эта леди? – спросил он через какое-то время, неохотно выпуская Мичиру из объятий.

«Леди» стояла, скромно опустив глаза. Она была удивительно хороша собой – впрочем, люди её национальности вообще славились по миру красотой, особенно, женщины. Волосы у «леди» были тёмные, заплетённые в три толстые косы, спускавшиеся ниже бёдер.

– Её зовут Фатха, как дальше я не помню... – махнула рукой Мичиру, выкладывая на стол фрукты. – Кажется, дочь Рената... или Рейхана?

– Рибуна-башмачника, о ясноликая госпожа, – несмело подсказала Фатха, услышавшая как неудачно Мичиру пытается вспомнить имя её отца. – Да будут боги милостивы к нему в его новом рождении...

– Вот именно, – обрадовалась Мичиру, переходя на маркандский. – Фатха, дочь Рибуна-башмачника. Она влипла в одну историю, в общем, пришлось её купить, хотя денег было безумно жаль! – она засмеялась. – В Аршане, сам знаешь, грабительский курс, всё потому что их унция постоянно падает!

Надо сказать, Кине удивился, хоть и не подал виду. Мичиру была ветеринаром, она лечила животных. Люди в круг её интересов не входили. Обычно дождаться её соучастия было больше шансов у какого-нибудь ядовитого ската, чем у человека, попавшего в беду – за исключением, конечно, близких родственников.

– До сих пор не могу растолковать дурочке, что она свободна, – сказала Мичиру. – Ну что, завтракать?

«Фатха» значит «Завоевательница». Это имя совершенно не шло кроткой, покладистой девушке, которая внезапно стала свободной в семнадцать лет. Ей потребовалось время, чтобы понять, что свобода – это не только право самой выбирать себе хозяина. Но, в конце концов, она разобралась.

Она стала хорошей матерью – может быть, немного чересчур хлопотливой – и хорошей женой – что немаловажно для военного мужа, месяцами не появляющегося дома.

Была ли она счастлива? Да. Здесь, в чужой стране, она обрела всё, чего нищета и жестокая судьба лишили её на далёкой родине – крепкий, полный достатка дом, прекрасных, здоровых, умных детей. Семью. Достоинство жены очень важного человека. Почёт и уважение.

Любила ли она своего мужа? О нет.

Он был самым лучшим хозяином, которого она только могла себе пожелать – хозяином её мечты. Некрасивый, неразговорчивый, строгий, скупой на ласку, он был заботлив и – хоть этого она вовсе не ждала – добр. Он баловал жену, словно она была ещё одним ребёнком в этом доме, и относился к ней снисходительно, никогда не сердился, ни разу не поднял руки. Он дал ей счастье, покой. Уверенность.

Рядом с ним можно было греться. А ещё он был надёжным – надёжнее каменных стен.

Фатха считала, что ей несказанно повезло. Она не просто стала свободной – она была единственной женой очень важного, уважаемого, богатого человека, несомненно, принадлежащего к касте повелителей, как бы это не называлось в этой стране. Предводителя воинов, человека, чьи приказы выполняли.

У неё был красивый большой дом, где она могла всё устроить на свой вкус (Кине запрещал ей переустраивать только свою спальню и кабинет), сад, где можно было развести столько кошек, сколько ей хочется, и слуги, благодаря которым она могла не работать, а только петь, танцевать, болтать с соседками, и вообще делать, что вздумается целыми днями.

И что с того, что в их отношениях с мужем не было ни любви, ни страсти? Страсть – плохой советчик в семейной жизни, а любовь связывает людей слишком непрочно и ненадолго.

Фатха знала, что права. Отражение этой правоты она видела в глухо чёрных глазах своего мужа, когда он на время возвращался из дальних стран.

Не домой и не к ней.

В свой город и к своим детям.

Кине рассматривал пространство за окном. Гроза уже отбушевала, осталась только чёрная туча, висящая над городом, и тугие струи ливня, полосующие сад и улицу за оградой.

Хотелось встать и выйти туда, в дождь.

Кине исполнилось в этом году тридцать семь. Вернувшись в Кисфену, он восстановился на службе и в неполные тридцать стал адмиралом военно-морского флота. Он был хорош на этой работе, это признавали даже недруги – а их хватало. Купил дом рядом с портом – классический кисфенский особняк, ничего кундабандтского – женился на танцовщице Фатхе, бывшей рабыне, прижил с ней двоих совершенно замечательных детей. Асият было сейчас уже двенадцать, Ришаду – десять. Они редко видели отца, и обожали его от этого, кажется, ещё сильнее. В саду развелись маркандские кошки, в доме – ковры, подушки и слуги. Потянулась жизнь.

По прошествии тринадцати лет Кине всё ещё не мог сказать про этот дом – «мой дом». Он с трудом выносил нахождение здесь, рвался на работу. Наверное, не будь на берегу его детей, он бы вообще не сходил с палубы. Так было проще. Сосредоточиться на деле. Никаких лишних эмоций.

У его жизни были все признаки благополучной. Именно такой, о которой он когда-то мечтал, учась на врача в столице.

Но это не было его мечтой. Не было счастьем. Это было утомительной, не ведущей никуда, бесплодной и бессмысленной реальностью.

Так красивые по отдельности черты не обязательно складываются в красивое лицо, а бесподобные по отдельности ингредиенты вместе превращаются в блюдо на редкость мерзкого вкуса.

Он старался соблюдать рецептуру, но что-то всё время было не так. Не то. Или чего-то не хватало. Чего-то очень важного.

Может быть, самого важного.

Дом? У него прекрасный, уютный дом, где его всегда с нетерпением ждут и где всё к его услугам в любой момент. Жена? Кроткая восточная женщина, преданная ему, как хозяину и блюдущая превыше всего интересы мужа и его семьи. Работа, на которой он востребован? Да, пожалуй, более чем.

А счастья всё равно не было.

Зверь в душе Кине выл от нутряной, изводящей его неутолимой тоски.

«Я сам этого хотел, – говорил он себе. – Всё хорошо». Но это было ложью, а толком лгать себе он так и не научился.

Он не знал, что делать, но чувствовал – что-то делать надо. Причём, немедленно.

Прямо сейчас.

Кине встал с постели, оделся и спустился вниз. Его китель был сырым после того, как он кутал им Фатху, поэтому он открыл шкаф и нашёл у самой дальней стенки свою старую шинель. Взял зонт и вышел из дому.

Фатхе показалось, что она слышала стук входной двери. Она спустилась вниз, но дверь была заперта. Заметив китель мужа, она вспомнила, что забыла положить его в стирку. Взяв в руки жёсткую ткань, помедлила. Поднесла к лицу, стараясь вычленить тот непонятный, едва уловимый запах, встревоживший её на улице, и вдруг поняла.

Это был запах тоски – тяжёлой и давней.

Кине шёл вверх по узкой улице, одной из многих на западном склоне Спящей Кобры.

– Моя жизнь пуста! – крикнул он. Слова снесло ветром, они запутались и растворились в плетях тёмной воды.

Он где-то потерял зонт, и думать забыл о доме рядом с новым причалом. В какой-то момент в его голове не осталось вообще никаких мыслей – он стал живым преодолением.

Он почти не различал окружающее, однако что-то вдруг заставило его остановиться и оглядеться. По обеим сторонам улицы белыми призраками выступали стены оград, за которыми качали ветвями продрогшие деревья. Прямо перед Кине, втиснувшись между двумя оградами, стоял маленький двухэтажный домик из полупрозрачного зеленоватого кирпича и с островерхой черепичной крышей, цвет которой было почти невозможно различить ночью. От тротуара к домику вела дорожка из жёлтого кирпича, среди запущенного дикого палисадника – к крыльцу в три ступеньки, с гнутыми перилами, к закруглённой кверху чёрной двери, над которой выгнулась надпись, освещённая приглашающе светящимся зелёным фонариком: «Змеиное зелье».

Прошло так много лет. Слишком много. Кине повзрослел и, похоже, поумнел. Он знал, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды.

А ещё – что ничего никогда нельзя начать с чистого листа. Ни в одной из религий нет истории о том, как когда-то изгнанные из рая благополучно вернулись туда.

Он отвернулся и пошёл под усиливающимся дождём вниз по улице, в сторону нового причала, рядом с которым в одном из домов горел свет на первом этаже – там ждала его жена.

Он ни разу не обернулся, прекрасно зная, что между белых оград нет и никогда не было жёлтой кирпичной дорожки, ведущей к крыльцу в три ступеньки.

Потому что этой дорожки просто не может быть по законам природы.

Никогда.

Финал 2. Змеиное зелье.

...Кине шёл вверх по узкой улице, одной из многих на западном склоне Спящей Кобры. Ему доставляло удовольствие бороться с ветром и дождём. Делать хоть что-то.

Однажды уйти и не вернуться.

– Моя жизнь пуста! – крикнул он. Слова снесло ветром, они запутались и растворились в плетях тёмной воды.

Он где-то потерял зонт, и думать забыл о доме рядом с новым причалом. В какой-то момент в его голове не осталось вообще никаких мыслей – он стал живым преодолением. И это странное существо, состоящее из одной только воли, страдало от тоски – настолько, насколько подобные создания вообще способны страдать – и искало в темноте что-то очень определённое. Может быть, адмирал Сато-Маэль и понятия не имел, что ему нужно, но это уже не играло абсолютно никакой роли, потому что это существо знало.

Он почти не различал окружающее, однако что-то вдруг заставило его остановиться и оглядеться. По обеим сторонам улицы белыми призраками выступали стены оград, за которыми качали ветвями продрогшие деревья. Прямо перед Кине, втиснувшись между двумя оградами, стоял маленький двухэтажный домик из полупрозрачного зеленоватого кирпича и с островерхой черепичной крышей, цвет которой было почти невозможно различить ночью. От тротуара к домику вела дорожка из жёлтого кирпича, среди запущенного дикого палисадника – к крыльцу в три ступеньки, с гнутыми перилами, к закруглённой кверху чёрной двери, над которой выгнулась надпись, освещённая приглашающе светящимся зелёным фонариком: «Змеиное зелье».

Кине прошёл по жёлтой дорожке, поднялся по крутым ступенькам и толкнул чёрную дверь.

Зал «Змеиного зелья» не казался большим – впрочем, истинные размеры помещения тонули в зеленоватом уютном полумраке. Здесь было тепло, витали запахи дерева, трав и кофе. Кине окружила атмосфера спокойствия, чуть томной лёгкости и приятия. Немногочисленные видные столики были рассчитаны на двух-трёх человек и окружены, отделены от зала вазонами с высокими тропическими растениями, среди которых были расставлены крошечные светильнички, и стеклянными «домиками для змей», где в удобстве расположились змеи разных видов и родов. Привыкнув к этому пространству, Кине заметил, что помещение перегорожено длинной тёмной стойкой, за которой виднелись полки с бутылками, «домики для змей» и маленькая дверь, ведущая, надо полагать, на кухню. Над стойкой горело несколько не слишком ярких жёлтых ламп.

Кине подошёл и сел за стойку.

– Доброй ночи, Кине, – улыбнулась ему хозяйка. – Так и знала, что рано или поздно ты до нас доберёшься.

Она была невысокой, нереально тоненькой, что только подчёркивалось широкой чёрной кожаной накидкой с длинными рукавами и серебряными пряжками, из которых застёгнуты были только верхние, открывая таким образом взору длинную тёмно-зелёную тунику – ниже не давала разглядеть стойка.

У хозяйки были крутые ярко-рыжие кудри, спереди более длинные, чем сзади, неправильные, но полные обаяния черты, длинный нос и прелестная улыбка.

Кине кивнул.

– Ты замёрз и промок, – продолжала хозяйка, оценивающе оглядывая его. – Пожалуй, тебе не помешает глоток чего-нибудь покрепче.

Голос у неё был для женщины очень низкий, грудной и полный непривычного шарма.

Кине вновь кивнул и стал смотреть, как ловко она обращается с бутылками и странной формы бокалом. Ни одна жидкость не выглядела знакомой.

– Вообще-то, – говорила она между делом, и Кине, вообще-то не слишком любящему разговоры, её речь вовсе не казалась навязчивой, – людям к нам не так уж просто попасть. Даже если знаешь дорогу, надо иметь настоящую потребность и... многое пережить. Так что такие, как ты, у меня редкость. Впрочем, я не настаиваю, чтобы ты рассказал, хоть я и любопытна – сегодня для тебя угощение бесплатно. – Она поставила перед ним высокий, с волнообразно изогнутыми стенками бокал, полный искристо-синей жидкости с шапкой воздушной бледно-сиреневой пены. – Весеннее незабудковое вино, настоянное на самой лучшей удаче трёхлетней выдержки, со взбитой радостью. Все твои сомнения как рукой снимет, только не пей залпом.

Кине взял стакан и отпил глоток. У напитка был густой, дымный вкус, пена чуть горчила. Кине моментально согрелся, тело наполнилось ощущением лёгкости и всемогущества.

– Уже получше, да? – понимающе улыбнулась хозяйка. – Мой собственный рецепт. Самое то для уставшего и запутавшегося человека.

– Я никогда не пробовал ничего подобного, – признал Кине.

– Ну ещё бы! Но это ещё цветочки по сравнению с моим фирменным коктейлем «Змеиная сущность» – впрочем, тебе он ни к чему. А от кофе, я думаю, ты не откажешься? Я сварю его по одному древнему рецепту, который восстановил мой брат, хочешь?

Кине кивнул, и почувствовал, как губы непроизвольно складываются в улыбку. Он уже не помнил, когда улыбался в последний раз. Пока хозяйка готовила ему кофе, Кине рассматривал зелёные зыбкие блики на стенах, отблески ламп на стекле бутылок и неторопливую жизнь шипящей песчанки в ближайшем «домике».

– Похоже, у Вас не так уж много клиентов, – заметил он.

– Это тихое место. К тому же я не предлагаю никакой еды, кроме самой простой закуски – не люблю готовить, – легко ответила девушка. – Так что ко мне ходят не есть, а выпить, – она очаровательно улыбнулась и поставила перед Кине маленькую чашку из зелёного камня.

Он попробовал. Вкус был идеальным – именно таким, какой он всегда надеялся ощутить.

– Нравится?

– Да, спасибо.

В этот момент Кине заметил, что, вопреки видимости, он был не единственным клиентом «Змеиного зелья». За одним из дальних, загороженных буйными лианами и, вдобавок, замаскированных тенями, столиков явно расположился какой-то человек. Он сидел, уронив голову на руки над бокалом и не обращая никакого внимания на происходящее вокруг.

Со своего места Кине мог рассмотреть только смутный силуэт, однако его сердце вдруг глухо бухнуло о рёбра, в ушах зашумело, и он совсем не удивился, услышав слова хозяйки, заметившей его взгляд:

– Это Нарцисс. Магистр чего-то. Просто беда с ним – приходит каждый месяц, пьёт столетний зверобой, настоянный на забвении с сахаром и умиротворением, да только рассказать ему обычно нечего. Наливаю в долг – не выгонять же старого клиента.

– Пожалуйста, извините меня, – сказал Кине и встал из-за стойки.

За кухонной дверью что-то мелодично звякнуло, и хозяйка ушла туда. Кине направился к дальнему столику, отодвинул зелёную плеть лианы, покрытую мелкими красными цветами.

Это действительно был Нарцисс. Его киноварные волосы, связанные в узел и заколотые двумя карандашами, металлически блестели, и по ним Кине узнал научника в два счёта, хоть лица его и не было видно.

У него было целых пятнадцать секунд на то чтобы сделать выбор. Это очень много для человека, привыкшего принимать важные решения молниеносно.

И он сделал свой выбор.

Он остался.

Вместо того чтобы отвернуться и уйти. Потому что другой вариант он уже пробовал четырнадцать лет назад – и ему не понравилось.

Наверное, судьба не так уж часто даёт нам второй шанс. И необходимо определённое мужество, чтобы им воспользоваться, сознавая, что вступаешь на дорогу без возврата.

Кине сознавал. Он повзрослел и, наверное, поумнел за эти годы.

Нарцисс поднял лицо – совершенно не изменившееся, словно они расстались вчера. Глядя на это бледное лицо со сжатыми губами, покрасневшими, запавшими глазами, Кине внезапно испытал небывалое облегчение. Наконец-то тоскливая тягомотина бреда закончилась, и всё стало правильно. Нарцисс смотрел, и его глаза были змеиным зельем. Потом моргнул, его рука дёрнулась, и бокал с самым лучшим столетним зверобоем, настоянным на забвении, опрокинулся, заливая стол и пол мутновато-болотной жидкостью с запахом трав.

Нарцисс поднялся на ноги, широко раскрытыми глазами глядя на адмирала, обошёл стол, медленно приблизился, остановился и вдруг неуклюже обнял, прижался напряжённым, как металл, телом. Кине осторожно сомкнул руки на его спине, всё-таки слишком худой, надо же и есть иногда хоть что-то...

– Кине, – прошептал Нарцисс в его шею. – Ничто не помогает... У меня ничего не получается... Почему, Кине?.. Почему? Что же делать?.. Что же делать, Кине?..

Финал 3. Перечёркнутый сценарий.

...Эта гормональная перестройка знаменует переход к партнёрским отношениям, пронизанным интимностью, покоем, душевной близостью любящих людей.

Окситоцин, «гормон счастья», выделяется в больших количествах при ласковых прикосновениях. Он проявляет себя всякий раз, когда между двумя людьми складываются устойчивые, доверительные отношения. Его избыток побуждает ласкать и целовать партнёра, усиливает чувство любви к нему. Именно благодаря окситоцину после близости сглаживаются острые семейные конфликты.

... «Окситоциновый» период отношений может длиться всю жизнь.

Из статьи Н. Полянского «Биохимическая природа любви»,
по материалам исследований группы учёных
Института Исследований Человека, Порт-Дельта.

* * *

Нарцисс сидел на кровати, спустив ноги на пол. Старинный неровный паркет холодил босые ступни.

За дверью, в душе шумела вода.

...Тогда Кине всё-таки принял у него зонт. Потом взял Нарцисса за руку так, что тот тоже оказался в круге защиты от дождя, и повёл через двор к воротам. Кажется, они так и не заперли двери Института.

– Иди ближе ко мне, – сказал Кине. – Или промокнешь.

Нарцисс послушно пошёл ближе. Происходящее было настолько неправильно, непредвиденно, что он не знал, что делать, да и, в общем-то, ему было всё равно. Потому что пальцы, сжимавшие его кисть, были сухими, жёсткими и горячими. Там, где они прикасались к ледяной коже остались единственные пятна тепла на всём замёрзшем теле.

Из глубины охватившего его оцепенения Нарцисс даже не пытался запоминать – освещённый жёлтой лампой подъезд, крутая лестница, тёмная, почти пустая прихожая, где он, внезапно лишившись всяких сил, опустился на банкетку. Закрыл глаза, сквозь надменное безразличие усталости чувствуя, как с него снимают обувь. Потом Кине поднял его на ноги и отвёл на кухню.

Нарцисс сидел за столом, над которым низко нависала уютная лампа. Внезапно перед ним оказалась исходящая паром кружка. Он схватил её, словно от неё зависела, как минимум, его жизнь, какое-то время грел руки, потом начал пить, не чувствуя вкуса. В следующий раз он открыл глаза уже в ванной.

Много-много горячей воды – поверить в такое счастье было почти невозможно. Нарцисс мылся долго и в конце этого замечательного процесса почувствовал себя лучше – почти живым. Напряжение оставило его – он хотел только спать. Надев оставленный ему халат (на самом деле это была незнакомая кундабандтская наплечная одежда из довольно тонкой ткани, очень удобная), он вышел из ванной. На пороге ноги в очередной раз отказались служить, и Кине снова подхватил его, отвёл и посадил на расстеленную кровать.

Нарцисс не заметил, как в смуглой руке появилась угрожающая расчёска, да это и не имело значения. Кине перехватил его волосы и провёл по ним расчёской – осторожно, но уверенно. На этот раз злонравные пряди не поранили его, даже не показались особенно жёсткими; они подчинялись ему и позволяли заплести себя в свободную косу.

– Ложись, – сказал Кине и ушёл в ванную.

Нарцисс в прострации провёл ладонью по подушке. Кровать Кине не была особенно широкой. Южное гостеприимство? Ну-ну.

Он лёг под одеяло и со вздохом закрыл глаза, погружаясь в дремоту. Через какое-то время его разбудила тишина – вода больше не шумела. Кине вышел из ванной и расстелил на полу тонкий, почти символический матрац. Ровным голосом сказал:

– Пожалуйста, когда будешь вставать с кровати, постарайся спускать ноги с другой стороны. Когда я просыпаюсь от того, что на меня пытаются наступить, моё поведение может быть несколько излишне непредсказуемым.

– Хорошо, – нервно усмехнувшись, кивнул Нарцисс, представив себе «излишне непредсказуемо» ведущего себя Кине.

– Спокойной ночи.

– Да.

Кине действительно улёгся на матраце. Смесь кисфенского гостеприимства и кундабандтского такта, наверное.

Нарцисс проснулся на рассвете, от смутного ощущения чистоты и правильности. Его тело покоилось в тепле, мысли были лёгкими и ясными.

Он открыл глаза. Сел, посмотрел на Кине.

Вчера ночью тот распустил причёску, но не потрудился расплести волосы; мелкие чёрные косы змеились по матрацу, как струи крови. Он спал, вытянувшись на спине и откинув одну руку рядом с лицом, ладонью вверх. Лицо его было спокойно и совершенно невозмутимо, словно он и во сне прекрасно контролировал происходящее.

Нарцисс нахмурился, потом улыбнулся. Протянул руку с кровати и чуть погладил воздух, представляя под пальцами ровную смуглую кожу с почти незаметной щетиной.

Просыпайся.

Кине открыл глаза, машинально коснулся щеки там, где ещё ощущал прохладное чужое прикосновение. Вопросительно посмотрел на Нарцисса, но это не был вопрос «зачем я здесь, почему?»

Он спрашивал: Что случилось? Что ты хочешь? Что сделать?

– Я не знаю, что будет дальше, – сказал Нарцисс.

Его губы дрожали, глаза щипало. Он резко отвернулся и вдруг громко, в голос зарыдал. Сквозь смех.

Кине долго смотрел на его вздрагивающие плечи, потом встал коленями на матрац, потянулся, заставляя Нарцисса отнять ладони от лица. Это было сильное, уверенное движение, обещающее защиту.

Нарцисс смотрел на него небывало яркими глазами и улыбался. На бледных щеках сцилы блестели слёзы.

Его сложенные лодочкой ладони, покоящиеся в руках Кине, были полны жемчуга и цветочных лепестков.

От автора.
Сцилы – выдуманы автором от начала и до конца. Нет таких существ. Является ли Нарцисс сцилой? Думаю, да. Но, в любом случае он либо не в курсе, либо забыл, что и не удивительно – он такой рассеянный...