Дзирт До’Урден мертв. Я убил его.

Вот я и произнес, наконец, эти слова. Темные боги и демоны Абисса, мог ли я представить себе, что еще способен испытывать боль? Такую боль... Я убил его, и темные эльфы уволокли его тело, и его белые волосы подметали каменные плиты зала, где мы дрались.

Ничего не осталось. Только лужа крови, кровь на моих руках, только пустота и холод.

Я – Артемис Энтрери, наемный убийца. Это мое призвание, моя судьба, моя жизнь... Нет, не так. Моей жизнью был он, и он стал моей судьбой, будь он проклят отныне и до тех пор, пока над миром восходит солнце. Я – Артемис Энтрери, наемный убийца. Мастер своего дела, так говорят. Говорят – со страхом, ненавистью, восхищением. Он говорил – с презрением, с таким холодным презрением в певучем эльфийском голосе, что я боролся с искушением перерезать ему глотку. Я его ненавидел. Ненавидел его и хотел – с той самой минуты, когда мы впервые скрестили сабли под сумрачными сводами Мифрил Халла.

Темная молния – гибкая, тонкая – таким показался он мне тогда. Я и лица-то его толком не разглядел, только сверкающие клинки и масса белых волос, выбившихся из-под капюшона. Я никогда раньше не видел темных эльфов, но сразу понял, кто мой противник, – а еще я понял, что он – один из немногих – ровня мне. Непросто будет победить столь искусного воина – но мне почему-то не хотелось его побеждать. Впрочем, умирать я тоже не собирался. Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы этот миг остановился и растянулся в вечность: пляшущие тени и блики факелов, исчезающие во тьме, запах вековой пыли и страха – и два тела, исполняющие бесконечный смертельный танец. О да, мы подходили друг другу, как никто!

Где-то там мои так называемые соратники сражались с его друзьями, но ни он, ни я не обращали на это внимания. Пожалуй, мы были поглощены друг другом. Какая утонченная ирония судьбы: только мои клинки могли целиком и полностью завладеть вниманием моего проклятого эльфа, он жаждал боя, а не любовного поединка. Ну что ж, хотя бы этого он не мог отрицать.

В какой-то миг наши клинки снова скрестились почти у самых эфесов, и я увидел его глаза – сощуренные, пылающие гневом глаза цвета горной лаванды. Наверное, именно тогда какой-то жестокий бог походя сломал мою судьбу. Мне показалось, что я падаю... И это была правда: сработала ловушка, одна из тех, что построили предусмотрительные дворфы, населявшие когда-то Мифрил Халл, и мы оба рухнули в бездну, провожаемые отчаянным криком рыжей девчонки, Кэтти-бри.

Я пришел в себя на куче камней. Откуда-то сверху сыпалась пыль, в кромешной тьме слабо тлел потухающий факел, упавший, видно, вместе с куском обвалившейся стены. Сдержав стон, я кое-как сел и дотянулся до него, негнущимися пальцами вытянул из потайного кармана огниво. Искра высеклась, наверное, с десятого раза, огонь вспыхнул, и в пляшущем свете факела я наконец-то смог осмотреться.

Похоже, мы провалились в какой-то из нижних коридоров: стены здесь были неровные, из едва обтесанного камня, потолок нависал низко, вызывая давящую тревогу. Я попытался разглядеть наверху края пролома, в который мы провалились, но не увидел ничего, кроме тьмы. Голова мучительно болела, было трудно думать, видно, потому я и не вспомнил сразу, что был не один.

Эльф лежал навзничь на тех же камнях, разбросав по ним серебристые волосы. На виске и на лбу кровь, застежка плаща лопнула, так что можно было видеть расстегнутый ворот рубахи и голую шею. В отличие от меня, он не выпустил из рук одну саблю, и я торопливо разжал тонкие эльфийские пальцы и сунул клинок себе за пояс. Эльф еле слышно застонал, и я склонился над ним, беспомощным. Я и сам не понимал, что хочу сделать: то ли перерезать беззащитно обнаженное горло, пока он не очнулся, то ли слизать с виска запекшиеся красные капли. Жаркий грохот моего сердца наполнил тишину подземелья, и я испугался, что эльф услышит его.

«Что это со мной, Эррту меня побери?!»

Эльф снова застонал и пошевелился; я отпрянул, мгновенно выхватив из сапога кинжал. Каким бы беспомощным (соблазнительным?..) не выглядел распростертый передо мной воин, нет никаких сомнений, что он убьет меня в тот же миг, стоит мне на секунду отвлечься. Темные веки чуть дрогнули, и на меня снова глянули удивительные глаза цвета горной лаванды. Сейчас в них не было гнева, только непонимание, растерянность... испуг. Но эльф быстро овладел собой.

– Идти можешь? – неожиданно хрипло и грубее, чем собирался, спросил я, на всякий случай приставляя клинок к его шее.

Эльф кивнул. Понятливый. Я чуть отступил, настороженно глядя, как он пытается подняться на ноги, морщась от боли. Лодыжку подвернул, что ли? Это плохо, нам еще идти и идти, без этих лавандовых глазок я немного в темноте нагуляю, факел-то скоро погаснет... Я протянул ему руку, и эльф принял мою помощь. И опять – в тот краткий мог, когда его тело застыло на полпути, опираясь лишь на здоровую ногу и на мою руку, мир замер, и я понял, чего хочу. Его – беспомощного, в полной моей власти, чтобы лавандовые глаза смотрели на меня снизу, с бессильной ненавистью и обожанием, чтобы рвался, но ничего не мог сделать, чтобы стонал от боли... от страсти?

Не сейчас. И не здесь. Он нужен мне, чтобы выбраться отсюда, нужен здоровым и способным передвигаться. Попытаться сломать его сейчас означает разрушить хрупкое перемирие между нами, а он должен мне доверять...

Мгновение, когда его холодные пальцы обожгли мою руку, пролетело мимо, чуть опалив, кажется, кончики моих волос. Эльф отпустил меня и выпрямился, одной рукой придерживая оставшийся без застежки плащ. Лавандовые глаза смотрели спокойно и серьезно, с некоторым даже уважением – как на сильного врага, умелого воина и, волею судьбы, временного союзника. Похоже, он не только не разделял – не догадывался даже, что за мысли роятся в моем воспаленном уме. И этот проклятый честный взгляд прямо в лицо. Если бы он глянул ниже, туда, куда порядочному герою глазеть не пристало, он задушил бы меня голыми руками.

Я отвернулся, рискуя получить коварный удар, помотал головой. Безумие.

– Эй, эльф, как тебя?.. Дзирт? Пошли, что ли, – буркнул я, махнув в его сторону кинжалом.

И мы пошли. Он чуть впереди – прямо, уверенно, все еще придерживая одной рукой у горла расстегнутый плащ, я – на шаг позади, не сильно, но чувствительно уткнув кинжал ему под ребра. Так, по крайней мере, он не увидит, чего не надо, думал я, отчаянно сражаясь с собой.

Молчание. Наше дыхание: мое – хриплое, жаркое, и его – едва слышное, где-то вдалеке – грохот падающих камней. Интересно, выберемся ли мы отсюда, или нам суждено сгинуть? Может быть... Нет, нет, не сходи с ума, Артемис. Держи себя под контролем, ты же всегда славился выдержкой и терпением.

Мы долго шли и даже о чем-то говорили. Наверное, он пытался выяснить, что мне надо, и заодно обратить меня на путь истинный, проклятый ханжа. Он часто делал это после, невзирая на то, что за такие речи получал от меня тяжелые оплеухи. Его упрямство, его несгибаемая твердость и вера в добро выводили меня из себя, смешно сказать, я яростно ревновал его к этим присыпанным золотой пыльцой идеалам, которые он так любил. Только их он и любил, похоже. Их да еще своих жалких друзей, будь он проклят, проклят...

Наверное, я сошел бы с ума прямо там, в проклятом коридоре, если бы внезапно не понял, что в подземелье мы не одни. Шорохи, далекий грохот, колебания камня, от которых по неровным стенам струйками бежала пыль – все это свидетельствовало о том, что очень скоро мы столкнемся с живыми существами и, возможно, с большими неприятностями. Похоже, та же мысль пришла в голову эльфу: он замер на месте, настолько неожиданно, что острие кинжала ощутимо впилось ему в бок. Эльф не сумел подавить вскрика, зато успел преодолеть рефлекторное желание ударить в ответ. Как знать, быть может, дай он мне сдачи, завязалась бы драка, и кто-нибудь из нас убил бы другого, положив конец моему разгорающемуся безумию.

Но вышло не так. Он справился с собой, и мы затихли, прислушиваясь.

– Серые дворфы, – едва слышно процедил эльф, и это были первые слова, что я от него услышал.

– Факел гаснет, – так же тихо отозвался я, – скоро станет совсем темно. Пошли.

И я подтолкнул его вперед, наматывая на руку край темного плаща, придвигаясь ближе, жадно втягивая ноздрями его запах. Глупый, невинный эльф опять ничего не понял. Мы шли, и вскоре факел погас, и я очутился в совершенно беспомощном положении, что мне совсем не понравилось.

– Видишь что-нибудь? – прошипел я.

– Конечно.

– Иди вперед и не пытайся от меня сбежать, не то проткну в тебе еще одну дырку. Не забывай, ты безоружен.

– А ты слеп, как летучая мышь, – огрызнулся эльф, не делая, впрочем, попыток вырваться. Полагаю, это его драгоценные принципы, а вовсе не острый кинжал под ребрами, не позволили ему бросить меня в темноте.

Его волосы мотались перед самым моим лицом, смутно белея, они пахли травой, смешно сказать, той самой горной лавандой, цветом которой сияли его странные глаза. Я уже почти дошел до того, чтобы повергнуть его на землю прямо там, но тут впереди забрезжил слабый свет. Это был не белый свет дня, но багровые отблески открытого огня, разведенного в горнах, и мы остановились.

– Вот что, – наконец решился я. – Так, как есть, нам не пройти. Предлагаю тебе сделку. Твоя жизнь и свобода и жизни твоих друзей в обмен на камень хафлинга и твою помощь сейчас. Мне не нужна смерть – ни их, ни твоя, все, чего я хочу, это выбраться отсюда и вернуть нанимателю камень. Я одам тебе оружие, если ты поклянешься, что не обратишь его против меня.

Подумав, эльф серьезно кивнул. Он вообще был молчалив и серьезен, предпочитал действовать, а не болтать, что всегда вызывало мое уважение. Я не просто хотел его так, что чуть штаны не лопались, демоны его побери, я его... Нет. Я зарекся произносить эти слова в тот миг, когда, много позже, он извивался в эльфийских путах на глазах у всего дома Бэнр и выплюнул мне в лицо, что ненавидит.

– Ну?

– Клянусь, что не обращу это оружие против тебя, если ты не станешь угрожать мне или моим друзьям... или другим добрым людям, – торопливо добавил он.

– Благородный, да? – ухмыльнулся я, протягивая ему саблю эфесом вперед. Смутная надежда ощутить еще раз прикосновение его тонких пальцев не оправдалась, эльф спокойно принял клинок и бросил выразительный взгляд на полу своего плаща. Я отпустил его.

Но он не был бы самим собой, если бы не высказал мнения обо мне со своей высокоморальной высоты.

– Ты – наемный убийца.

– Артемис Энтрери к твоим услугам, – издевательски поклонился я. – Неужели только сейчас это заметил, мой зоркий друг? Без меня тебе отсюда не выбраться, несмотря на все твое умение.

Чуть поморщившись, проклятый эльф молча отвернулся. Он слишком хорошо это понимал.

...Мы прорывались с боем. Снова мы исполняли этот завораживающий танец смерти – не друг с другом, нет, мы сражались с серыми дворфами. Они бросались на нас, обезумев от ярости, не понимая, как кто-то осмелился проникнуть в подземелье, что они много веков считали своей собственностью. Спиной к спине, один прикрывает другого – если мне когда-то и хотелось, чтобы у меня был друг, то только такой, отважный, сосредоточенный, равный мне по умению и свирепый воин. Краем глаза я видел, как мелькает его клинок. В угаре боя эльф давно потерял плащ, и его стройное тело в узких штанах и тонкой рубахе плавно изгибалось в такт ударам.

И мы прорвались. Когда мы, измученные, потрепанные, выбрались к его друзьям, я понял, что сейчас он отдаст мне камень хафлинга и уйдет, и никогда даже не вспомнит обо мне. Не мог же я идти за ним, словно бездомный щенок! Я, демоны меня побери, Артемис Энтрери, самый лучший наемный убийца в Калимпорте и на всем побережье!

Что я мог сделать? Только обмануть его, захватить хафлинга вместе с камнем и сбежать, надеясь, что он погонится за мной, если не ради того, чтобы покарать, то ради спасения своего друга.

– Предатель! – прорычал он мне вслед, дрожа от бессильной ярости. Если бы он мог добраться до моего горла, он перервал бы его зубами, но это означало бы приговорить его маленького друга к смерти. – Рано или поздно я настигну тебя!

И тут я впервые позволил себе проговориться.

– Неужели ты не понимаешь, Дзирт До’Урден? Это единственное, о чем я мечтаю!

Не знаю, что он там себе вообразил после этих слов. Наверняка ему не хватило мужества признаться себе в том, что в действительности могло означать мое пожелание. Когда мы встретились вновь, я понял: он считает, что я одержим идеей победить его в открытом бою и доказать, что из нас двоих я – лучший воин. Что ж, это не так уж далеко от истины.

И он прошел, нет, промчался полмира – как же мне хотелось верить, что за мной! Но ему нужен был только проклятый хафлинг. И вот мы снова дрались – в извилистых лабиринтах отстойников под Калимпортом, и я разрывался между двумя равно безумными желаниями: искромсать его на мелкие кусочки и повалить на землю, сломать, покорить и заставить подчиниться. Впрочем, для того чтобы осуществить любое из них, нужно было сначала победить эльфа в бою, что не так-то просто, ведь он искушен в воинском деле не меньше, а может быть, даже и больше, чем я сам.

Он снова ускользнул от меня, унес, так сказать, свою целомудренную эльфийскую задницу, предварительно разгромив воровскую гильдию Паши-Пуука. Смылся из Калимпорта в окружении своих обожаемых друзей, только хафлинга непредусмотрительно оставил одного. Ну где этому нелепому малышу стать новым главой гильдии? Разумеется, его тотчас сместили, и я решил, что хафлинг составит мне компанию в долгой дороге до Мифрил Халла, а заодно сделает До’Урдена посговорчивее.

О, разумеется, я и пальцем его не тронул... Если не считать некоторых чисто физических повреждений. Во всяком случае, ему не перепало и тысячной доли того, что я собирался сделать с проклятым эльфом, как только заполучу его в полную свою власть. В самом деле, зачем мне перепуганный пухлый малыш-хафлинг, когда я грезил о стройном и гибком теле с эбеновой кожей? К тому времени моя одержимость Дзиртом начала перерастать в настоящее безумие. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что эту нелепую страсть нужно утолить поскорее, пока она не сожрала меня, словно демон, вызванный неопытным заклинателем.

Так я и встретился с другими темными эльфами. Они были прекрасны и утонченно жестоки, а их дьявольский ум вмещал такие бездны хитрости и коварства, какие были недоступны даже мне. Темные эльфы давно облизывались на богатейшие природные сокровища Мифрил Халла, к тому же, насколько я понял, Ллос, их богиня, тоже мечтала заполучить себе благородного, чтоб его, мятежника До’Урдена. Вряд ли только потому, что когда-то он оскорбил ее божественное достоинство. Да будь она хоть трижды богиня, ни за что не поверю, что сильное тело и странные лиловые глаза святотатца не вызвали у нее чисто физической страсти. Подозреваю, что она сделает с ним в первую, максимум – во вторую очередь, попади в самом деле До’Урден к ней в лапы. Опасно соревноваться в любовных делах с богами, но я не отдал бы проклятого эльфа самому Создателю, вообще никому не отдал бы, я его, Эррту побери, заслужил.

Для дроу я сплел ту же самую историю, в которую так наивно и твердо поверил этот нелепый, благородный дурак. Дескать, умираю, как хочу выяснить, кто же из нас лучший боец и чья жизнь на самом деле не имеет смысла, и бла-бла-бла. Они, похоже, поверили, а может, даже не дали себе труда задуматься, что там плетет этот иблис. Я обещал им помочь в походе на Мифрил Халл, и этого им было вполне достаточно. Все-таки они прожженные прагматики, в отличие от людей. Мы бы нашли друг у друга немало общего, не испытывай они такого презрения ко всем, кто не принадлежит к их роду.

Впрочем, один из них не выказал мне никакого презрения, хотя и в мою историю, кажется, не поверил. Он не сказал ни слова, но под его короткими, насмешливыми взглядами я не мог чувствовать себя уверенно и спокойно. Наемник. Джарлакс. Порой мне казалось, что он смотрит на меня даже с некоторым сочувствием, и это выводило из себя сильнее, чем прочие его туманные насмешки.

Увы, мне опять не повезло. Наступление дроу почти сразу разбилось об отчаянную ярость дворфов – защитников Мифрил Халла, а я... Как долго я ждал, чтобы увидеть его ненавистное, холодное, прекрасное лицо, и вот – руки опустились. Я, мечтавший увидеть его покоренным и сломленным у моих ног, внезапно понял, что одна его улыбка – и я сам поползу к нему на коленях и сделаю все, что он скажет. Вообще все. Спрыгну со скалы, выколю себе глаза, буду лизать ему руки, как собачонка. Если бы только он улыбнулся...

Но лицо его исказилось от ненависти, вместо улыбки мне в лицо сверкнули клинки.

– Где хафлинг?! – почти прорычал он, и снова зазвенела сталь. Он мог бы и не кричать, я притащил малыша с собой, мне не нужна была его смерть, но... Но. Теперь я ненавидел себя за невольную слабость, за этот сладкий миг унижения, пусть даже он, как всегда, ничего не понял, не догадался, – но его я ненавидел куда сильнее. Я уже почти решил прикончить его и положить конец всему этому безумию, но ярость сослужила мне дурную службу, и чертов эльф в который раз победил меня – и столкнул со скалы. Я помню, как падал, ломая кости об острые уступы, и чудилось, будто я бьюсь о невыносимо острые грани его светлого взгляда. Падение завершилось на узкой каменной площадке, я был почти в бреду, а он, даже не поглядев, что со мной сталось, ушел, бережно поддерживая израненного друга.

Дроу все-таки нашли и выходили меня: их магические снадобья, поистине, творят чудеса, но такое благодеяние с их стороны обернулось мне долгой и тяжелой расплатой. Темные эльфы забрали меня с собой в свой подземный город, где я ненавидел каждый камень и каждого паука, каковых там было, пожалуй, даже больше, чем камней. Джарлакс взял меня под свое покровительство – то есть это так называлось, на самом деле я был практически цепями прикован к его вонючей шайке, где мне доставалась самая трудная и опасная работа, и где меня презирали не меньше, чем в высокопоставленном доме Бэнр, которому мы – ха-ха, мы! – на данный момент служили.

Там, под землей, у меня было много времени, чтобы обдумать свою... то, что я чувствовал к Дзирту До’Урдену. Ничего похожего со мной прежде не случалось, я даже не слышал, что такое бывает. Какая-то кровавая карусель из черной похоти, иссушающего желания, ненависти, уважения, желания сломать, подчинить и быть подчиненным. Безумие.

Впрочем, последнего не будет никогда. Никогда Артемис Энтрери не упадет так низко, чтобы стать чьей-то игрушкой. Я готов был принять то, что меня неудержимо, страшно влечет к существу моего же пола, пусть даже смертельному врагу, пусть даже темному эльфу. Но покориться ему? О нет! Это он будет ползать у меня в ногах и молить о пощаде, если уж не удастся заставить его молить о наслаждении. Так или иначе, я его сломаю. Или умру.

Шло время. Я был уже опасно близок к тому, чтобы проститься с жизнью, когда этот дурачок сам, по собственной воле, заявился к нам в руки. Я истерически хохотал, услышав от Джарлакса, что До’Урдену понадобилось у разгневанных родичей. Оказывается, во время прошлой стычки погиб его ненаглядный друг и ученик, тот самый туповатый варвар из Долины Ледяного Ветра, и благородный Дзирт долго казнил себя за его смерть. А потом решил, что темные эльфы приходили в Мифрил Халл исключительно по его мятежную душу, и решил сам отдаться им в руки, чтобы навсегда обезопасить своих друзей на поверхности.

Какой восхитительный, самонадеянный, законченный дурак! Конечно, его схватили, и мать Бэнр лично почтила своим присутствием пыточные подвалы, чтобы бросить ему в лицо эти слова. Впрочем, нежелание этого гордеца даже под страшнейшими ментальными пытками выдавать расположение ходов и залов Мифрил Халла несколько подпортило ее триумфальное настроение. Тут-то Джарлакс и шепнул ей на ухо несколько слов, масляно погладывая на меня.

Я в это время стоял в стороне, так, чтобы ни одна из женщин-дроу не коснулась меня даже краешком длинных одежд, иначе не миновать удара змеиного хлыста, от которого судорогой сводит все тело. До’Урден бессильно обмяк в путах, тварь, называемая здесь иллитидом, или проницателем сознания, только что прекратила очередную пытку и с разочарованным сипом отползла. Проклятый эльф всегда был героем или, во всяком случае, стремился казаться им, и пытки его не сломили.

В эту минуту его тонкие, почти прозрачные веки приподнялись, измученный взгляд упал на меня.

– Энтрери... – полустон-полурык. – Ты такая же тварь, как они... Наконец-то ты нашел компанию под стать своей черной душонке. Ненавижу тебя! Презираю!

Полагаю, бедолага просто отводил душу, и эта отповедь досталась бы любому другому, на кого упал бы его взгляд, но мое сердце словно пронзили ледяным копьем. А мать Бэнр вдруг пристально посмотрела сначала на него, потом на меня, и кивнула, словно принимая какое-то решение.

Что это было за решение, я узнал только на следующий день, не смея верить своему счастью. Его отдавали мне – со всеми потрохами, со всеми его убогими принципами и гортанными стонами, что могла исторгнуть его эльфийская нежная глотка. Отдавали мне – на целый месяц, в течение которого я должен был сломать его и заставить покориться.

До’Урдена бросили в самое глубокое и отдаленное подземелье под часовней дома Бэнр, у дверей предусмотрительно сняли стражу. Один ключ от его камеры был у меня, другой – у матери дома. Мне позволили делать с ним что угодно, лишь бы он был жив и в состоянии говорить.

И вот я шагнул в камеру и запер за собой дверь. До’Урден сидел на тонком матрасе, брошенном в углу, обняв тонкими руками колени. Несмотря на перенесенные страдания, он держался неплохо и воззрился на меня даже с некоторой насмешкой, от которой мне сразу захотелось выколоть ему глаза.

– Что, подался в штатные палачи дома Бэнр? – несколько скрипуче спросил он и откашлялся. – Здесь тебе самое место.

Я не отказал себе в удовольствии медленно сократить расстояние между нами, наклониться и с оттяжкой смазать его по лицу. Впрочем, эльф ждал удара. Он ловко нырнул под мою руку и так боднул меня головой в живот, что я отступил на шаг – и тут на меня бросилась темная молния. Мы покатились по полу, пытаясь задушить друг друга, точнее, это он пытался, а я никак не мог вытянуть из-за пояса кинжал.

Впрочем, без своих сабель, в кулачном бою, Дзирт немногого стоил против меня: я был куда сильнее хрупкого эльфа, хотя почти не превосходил его в весе. Еще несколько секунд сосредоточенной борьбы и хрипа – и я прижал его спиной к полу, с хрустом заведя его руки за голову. Узкие эльфийские кисти легко умещались в одной моей руке. Кинжал, наконец, поддался, и я наступил коленом эльфу на грудь, свободной рукой помещая отточенное лезвие пленнику под подбородок.

С минуту мы только хрипло дышали, глядя друг на друга, и в его взгляде мешались ненависть и страх. Однако он был слишком хорошим воином, чтобы позволить страху так скоро завладеть собой.

– И что теперь? – выдохнул эльф, упрямо вздернув подбородок, не замечая, что лезвие вонзилось чуть глубже, поцарапав кожу. Я смотрел на него, не отвечая, а потом нагнулся и медленно слизал каплю крови, сползающую вниз по его горлу.

Вот теперь он, кажется, испугался всерьез. Решил, должно быть, что я стал вампиром или чем-нибудь в этом роде; правда, простая, как молоток, но отвергаемая его принципами, никак не могла пробить путь в его благородную голову.

Я с усмешкой посмотрел ему в глаза, а потом снова нагнулся и принялся вылизывать его вздрагивающее горло, влажную от пота грудь, под которой быстро и горячо колотилось сердце. Как испуганная птица. От желания у меня начинала кружиться голова. Наконец я снова взглянул ему в лицо и передвинулся так, чтобы эльф бедром почувствовал раскаленную твердость у меня в паху. Наградой мне стали его глаза, расширенные от непритворного ужаса, распахнутый рот. Он наконец понял.

– Энтрери, ты... ты что?.. – пролепетал он, еще надеясь, что мелькнувшая мысль не подтвердится, но я глумливо кивнул и потерся об него с таким видом, словно делал это каждый день.

И все-таки он был настоящим воином, отметил я с уважением, глядя, как ужас на его лице быстро уступает место отвращению.

– Ну, ты и тварь, – выдавил Дзирт, скривившись. – Так вот, значит, почему... Ты отвратителен! Убери от меня лапы, грязный урод!

Его слова задели меня, но я не подал виду.

– Может, я и таков, как ты говоришь, До’Урден, но еще сегодня ты станешь подстилкой этого грязного урода – и как тогда ты назовешь себя?

– Ни за что! – зарычал эльф и выгнулся дугой, да так, что захрустели кости, я едва удержал его, но все-таки удержал, и так вдавил ему колено в грудь, что пленник не удержался от короткого болезненного вскрика.

– Сладко поешь, птичка, – хрипло прошептал я. – Скоро запоешь еще слаще. Вот посмеются твои родичи, когда ты будешь умолять меня тебя трахнуть!

– Мерзавец, – очень спокойно процедил он, глядя мне в лицо – чертова его честная привычка! – Этого не будет.

Я смотрел на него и чувствовал, как сердце колотится где-то в горле, кровь поднялась к моим глазам, окрашивая лежащего подо мной эльфа в багровый цвет страсти. Безумие.

– Увидим...

Кинжал пришлось пока отбросить: ясно, что чертов эльф будет бороться до конца, может, даже сам напорется на него, лишь бы не подвергаться моим домогательствам, проклятый ханжа! И все-таки я не смог одолеть его в, так сказать, честной борьбе, пришлось приподнять легкое тело и с силой хрястнуть головой о каменный пол. Брызнула кровь, Дзирт булькнул и обмяк в моих руках, и я вдруг испугался, что переборщил. Но нет, сердце билось слабо, но ровно, и я поскорее оттащил его в другой угол камеры, где из пола выступали специально для таких целей созданные железные кольца.

Он пришел в себя через четверть часа, со слабым стоном, заново воспламенившим мою успокоившуюся было кровь. Понял, что прикован, – и хрипло выругался на языке дроу. Я склонился над ним, жадно пожирая глазами распростертое тело.

– Во время твоего маленького обморока я не успел тебя раздеть, так что придется это исправить сейчас.

Я медленно, с наслаждением вспорол кинжалом швы на его одежде и отбросил в сторону жалкие лохмотья. Обнаженный, он почувствовал себя еще более беззащитным: я прочел это в его глазах, понял, когда он впервые отвел взгляд. Тогда я дал волю рукам. Наконец это гибкое тело принадлежало мне, и я гладил, вылизывал каждую его складку, жадно втягивая травяной аромат его кожи. Эльф не мог теперь сопротивляться, он почти не шевелился, а когда я поднял голову, то увидел, что глаза его невидяще смотрят в потолок, нижняя губа закушена.

Я принял это за первые признаки желания, хотя прекрасно видел, что он совсем не возбужден. Я склонился над его лицом, таким холодным и невыразимо прекрасным, и поцеловал его в губы. Эльф тихо ахнул, и я подумал, что сейчас он ответит на поцелуй, но тут острые зубы впились мне в нижнюю губу. Я рванулся, рот наполнился кровью. Почти не соображая, что делаю, я с размаху ударил его по лицу, раз, другой. Наша кровь смешалась на его лице, и все вокруг снова заволокло багровым туманом ненависти и желания. Безумие, безумие...

В тот день я только избил его, скованного. Эльф перенес это с холодным презрением, похоже, был даже рад, что я больше не пытаюсь к нему приставать. А у меня в голове мутилось от противоестественной смеси страсти и ненависти. Я уже понимал, что никогда не заставлю его покориться, но продолжал стоять на своем. Я заставлю его, возьму силой, сломаю...

На следующий день я застал его распятым в той же позе, однако кровь исчезла, и я понял, что в мое отсутствие мать Бэнр присылала стражников, чтобы они позаботились о пленном.

– Надеюсь, они отвели тебя в ванну, – сказал я вместо приветствия. – Не люблю грязнуль, знаешь ли.

– Им это дорого встало, – без выражения ответил он, поднимая взгляд.

– Скольких ты покалечил, До’Урден? Вот за что всегда уважал тебя, так это за твое непоколебимое упорство!

Я прочел в его глазах удивление. В самом деле, с чего это такая мирная, почти светская беседа? Может, думал он, Артемис Энтрери только хотел попугать его вчера, проверить его волю на прочность? А Артемис Энтрери, стоя над ним, хотел только одного – покрыть все его тело жадными поцелуями, а потом уткнуться лицом ему в подвздошную ямку и шептать такое, чего и в мыслях-то раньше не мог допустить.

Тут взгляд эльфа упал на мою ширинку, и красивое, хоть и опухшее от вчерашних побоев лицо снова исказилось в гримасе отвращения, и меня в который раз захлестнула ярость.

– Ну хватит, – зарычал я, развязывая штаны, да так нетерпеливо, что затрещали завязки. – Молись своей богине, До’Урден!

Он понял, что сейчас произойдет, и отчаянно рванулся, да куда там! Без всякой подготовки, не щадя распластанное подо мной тело, я вошел в него, исторгнув из груди эльфа пронзительный крик боли и унижения. О-о-о, да! Наконец-то! Тугой, горячий, беспомощный, он запрокинул голову, отчаянно сражаясь с болью, а я брал его, не замечая, что из разодранного тела струится кровь. Один только крик – и ничего больше, лишь невидящие глаза и намертво закушенная губа, ни звука, кроме хриплого рычания, с которым я удовлетворял свою страсть. Я пронзал его вздрагивающую плоть и никак не мог насытиться, все быстрее и быстрее, еще быстрее и вот – долгожданная разрядка. Я излился в него и рухнул без сил на его тяжело вздымающуюся грудь.

Губы сами присосались к гладкой темной коже, поползли выше...

– Ты ублюдок, Энтрери... – прорычал эльф, дрожа. – Грязный ублюдок! Извращенец! Я убью тебя!

– Интересно, как? – Я насмешливо приподнял бровь. Все-таки Дзирт До’Урден до конца оставался воином, пусть даже униженный и изнасилованный, он держался – я ожидал слез, но глаза его были сухи и пылали от ненависти. Что бы я только ни дал, чтобы укротить этот гордый дух! Но что я мог дать?..

В паху снова стало жарко и тесно. Я упивался им несколько часов подряд, кажется, я разорвал его до самых ушей, заездил до полусмерти – но так и не добился ни одного крика, ни одной слезинки, ни одной мольбы о пощаде. Так я и оставил его, распластанного, как медуза, заляпанного моим семенем и немого – и только спустя полчаса через потайной глазок увидал, как эльф уронил голову на плечо и позволил себе тихо заплакать.

Через пару дней я решил сменить тактику. Одним насилием и унижением не сломишь Дзирта До’Урдена, ему немало пришлось пережить в Мензоберранзане в детстве. Беспечно улыбнувшись в ответ на его угрюмый, полный тяжелой ненависти взгляд, я склонился над ним, созерцая его спокойно лежащий в паху член. То, что исторгало из меня семя, не вызывало ни малейших шевелений в этом пока еще маленьком органе, но у меня оставалось в запасе кое-что, чему он не может противостоять.

Прежде, чем эльф понял, какую очередную пытку ему предстоит выносить, я опустился возле него на колени и обхватил губами его вялый член. Протестующий вскрик сорвался с уст эльфа и замер. Должно быть, До’Урден лишился голоса от осознания, что член его встает, набухает, наливается кровью. Восхитительно! Я слизнул каплю пряного сока, появившуюся на головке, и заработал всерьез. Я заставлю тебя подать голос, дрянь такая, заставлю кончить, а потом ты сотню раз отсосешь у меня в благодарность за удовольствие! Ну же!

И через четверть часа я добился своего. Несмотря на все свои попытки удержаться, остаться равнодушным, Дзирт не мог больше сопротивляться. С горьким стоном эльф признал свое поражение, и тягучая сперма хлынула мне в горло. Я высосал все до капельки, содрогаясь от желания вот так же высосать его душу, выпить самую суть, навеки растворив его в себе. Я кончил сам, не успев стащить даже штанов, голова моя опустилась на его вздрагивающий впалый живот.

– Ненавижу, – вернул меня к жизни хриплый шепот. – Ненавижу тебя за то, что ты сделал!

– Ты с ума меня сводишь, – лениво отозвался я. – И я добьюсь, чтобы ты тоже сходил с ума от моих прикосновений.

– Не добьешься... Никогда.

– Я уже этого добился, До’Урден. Ты проиграл.

Горькое молчание.

...Я думал, что умру, если он не окажется в моих объятиях, похотливый глупец. Ну вот, добился, он мой, в моей власти – и что же? Я так и не смог его подчинить. Две проклятых недели я ездил на нем, прерываясь только на сон и еду, я забыл о Бэнрах и Джарлаксе, о своем обещании расколоть упрямого эльфа, о Мензоберранзане и обо всем остальном мире. Он стал моим миром – распятый на полу, отданный во власть моим прихотям, но несломленный.

Я добился того, чтобы он кончал от наших маленьких забав, но каждый раз оргазм приходилось вырывать у него в отчаянной схватке. И когда Дзирт с безнадежным стоном поражения сдавался мне, когда его горячий член упирался мне в живот и выстреливал струей вязкой, сладкой спермы, я не чувствовал себя победителем.

Я примерно догадывался, о чем он думал, хоть мы почти не говорили, если не считать моих насмешек и его проклятий. То, чем мы занимались, точнее, я занимался с ним, не нравилось ему, эльф испытывал оргазм лишь потому, что его плоть не могла противостоять раздражению, но даже самый бурный экстаз не делал его ни на йоту сговорчивее. С тем же холодным выражением лица, сжав зубы, он отворачивался, точно не стонал только что подо мной, словно женщина. Если я прекращал двигаться в нем, он не просил меня продолжать, даже если был в шаге от оргазма, хотя я возлагал на эту новую пытку большие надежды.

Однажды я, задыхаясь от ярости, вышел из него и выскочил за дверь, где пролил свое семя на пол, а потом, все еще дрожа, заглянул в глазок: проклятый кусок сосульки лежал в той же позе, член его стоял, но было ясно, что он не собирается звать меня, чтобы довершить начатое. Упорство эльфа не могло не вызвать уважения, но я все бы отдал, чтобы он жаждал меня так, как хотел его я.

Спустя две недели я решил, что он слишком ослаб, чтобы сопротивляться, и расковал его, перед тем, как уйти. Через глазок я видел, что он кое-как поднялся на четвереньки, дополз до матраса в углу и несколько часов лежал, как мертвый. Я возвращался пару раз поглядеть, что с ним, не откинул ли, правда, копыта, и какова же была моя ярость, смешанная с крайним удивлением: не прошло и шести часов, а он уже уверенно стоял на ногах и делал физические упражнения!

Проклятый, упертый эльф! Разумеется, в тот же день я приковал его снова.

Но все-таки, видно, я что-то в нем надломил – или оно надломилось само, не выдержав насилия и одиночества. Теперь, возвращаясь, я находил его в полусне-полубреду, громко зовущим друзей, и я готов был в три узла завязаться от ревности. Меня эта маленькая дрянь даже по имени ни разу не назвала! Я будил его оплеухой и продолжал гнуть ту же линию. Я сломаю его или убью прямо тут, и плевать, что сделают со мной потом дроу!

Только однажды он позволил себе поддаться слабости, только однажды. В тот день я снова пришел в ярость и избил его сильнее обычного, а потом будто очнулся. Измученное тело моего смертельного врага, моего проклятого безумия подо мной, кровь на темных щеках – я бил его по лицу. Видно, что он изо всех сил стискивает зубы, но тщетно: из зажмуренных глаз упрямо ползут слезы, смешиваясь с кровью. Эррту побери нас обоих...

Тогда я поднял руку и осторожно погладил его по голове, по чистым белым волосам. Каждый день его водили мыться, и каждый день он пытался сопротивляться, упертый эльф. Я гладил его, а он почему-то не противился мне, не отдергивал голову, не обжигал меня яростным лиловым огнем своих глаз. Рассудил, наверное, что уж лучше это, чем побои и пинки. А может, просто не мог так больше. Даже самым сильным нужно иногда утешение.

Месяц пролетел куда скорее, чем мне бы хотелось, однако пора было вспомнить, что я всего лишь иблис на службе могущественного дома дроу. Надо было показать им результаты. Какие там результаты? Что я им предъявлю? Затраханную задницу До’Урдена?! Что им нужно, подробные планы Мифрил Халла? Я и думать забыл про какие-то там планы.

Однако все обошлось. До’Урден не смирился, но слишком ослаб, и иллитид беспрепятственно проник в его сознание, выудив оттуда все, что требовалось матери Бэнр. Меня, так сказать, одобрительно похлопали по плечу, а его забрали – Паучья Королева Ллос ждет - не дождется жертвы, припозднившейся на несколько десятков лет.

Это в мои планы, понятно, не входило. К тому времени я уже понял, что попался, увяз по самые уши, чертов эльф стал моим наркотиком. Если его не будет в этом мире – не будет и меня. Как долго и отчаянно я имел его на прощание! Кроме того, одного-единственного раза, он никогда не плакал при мне, но, возбуждаясь, не мог с собой совладать. И я имел его так, что он охрип от страстных стонов, а потом пришли дроу и забрали своего упрямого родича.

На какое-то время он поступил в полное их распоряжение, и они не преминули осыпать его щедрой порцией насмешек и издевательств. Для них дроу, которым насильно обладал человек, иблис, считался уничтоженным и опоганенным навсегда. Похоже, Дзирт был отчасти с ними согласен, но все равно не падал духом. Его поддерживала ненависть – и нетрудно догадаться, на кого она была направлена. А я каждый чертов день ходил посмотреть на него и часами простаивал у глазка в двери его новой камеры под парадными залами дворца Бэнров.

Проклятое безумие.

Я был даже рад, когда в подземелье явилась эта рыжая девчонка, Кэтти-бри, она принесла с собой надежду на спасение. Из каких-то своих тайных побуждений Джарлакс позволил нам организовать побег. Глупая воспитанница дворфов была по уши влюблена в моего эльфа, это большими буквами читалось на ее нежном личике. Я решил, что не убью ее. Девчонка была глупа и не стоила того, чтобы к ней ревновать. Вряд ли этой невинной малышке когда-нибудь придет в голову опуститься на колени перед Дзиртом и взять в рот его спокойный пока еще член, посасывая его и ощущая, как он быстро наливается кровью, как эльф, борясь с собой, но не в силах победить наслаждение, извивается всем телом. Я частенько это проделывал. Куда этой дурехе до Артемиса Энтрери, который сам не заметил, как стал, наверное, самой умелой шлюхой на всем побережье. А ради чего?

Ну и глаза у него были, когда он понял, что я, как ни в чем не бывало, поддерживаю его, пока девчонка суетится где-то сзади, ища среди палаческих инструментов исцеляющее зелье. Этим зельем пользовались, чтобы продлить мучения пытаемых, у нас были неплохие шансы.

Улучив минутку, я шепнул ему на ушко, что ежели он хоть словом обмолвится о том, что между нами было, девчонка умрет. В каком бы плачевном состоянии он ни находился, а понял, закивал. Если он тоже влюблен в эту простушку, придется все-таки ее убить.

Обошлось. Мы удрали, правда, положили по дороге пару десятков высокородных Бэнров и еще кучу дроу родом попроще, однако ноги унесли и, что куда важнее, унесли оттуда затраханную задницу До’Урдена. С каким бы отвращением отпрянула от него чистенькая Кэтти-бри, если бы знала, почему он так странно, в раскорячку, прихрамывает, мрачно думал я.

И вот – ветер, скалы, серое небо. Пора расходиться. Он даже не попытался убить меня, зная, что одно слово – и он погиб. Мнением этой девчонки о себе он, похоже, дорожил больше, чем своими ненаглядными принципами. Ладно, мы еще посмотрим...

Они ушли себе в обнимочку в одну сторону, а я – в другую, злорадно думая, что вниз девахе придется его тащить. И вот Дзирт До’Урден – в Мифрил Халле, с друзьями, относительно целый и даже в компании своей деревенской простушки, а я... Снова уплыл в Калимпорт, чтобы заняться старым ремеслом, и начал без него умирать.

Ненавижу тебя, До’Урден. Как жаль, что Эррту не сожрал твои кости тогда, в Долине Десяти Городов, до того, как мы познакомились! Каким я был дураком, когда думал, что вполне удовольствуюсь твоим телом. Оно все-таки покорилось, испытывало удовольствие и кончало, но самого тебя я так и не сломил. Будь ты проклят. Проклят!

Прошел, наверное, год. Временами я удивлялся, что до сих пор еще не свихнулся от пустоты и неудовлетворенного желания. Я совал член в каждую доступную дырку, но это приносило только временное облегчение. Мне нужен был ты.

Но что я мог сделать? Тебя не купить, не сломить, не запугать. И только идиот может надеяться, что благородный Дзирт До’Урден по доброй воле придет к смертельному врагу, подвергшему его неслыханным унижениям, к наемному убийце, наконец, к мужчине... Наш высокоморальный Дзирт! Я и не надеялся, я просто тихонько сходил с ума.

Джарлакс подобрал меня, когда я был уже почти на грани. Этот чокнутый темный эльф, такой же чокнутый, как До’Урден, решил перебраться на поверхность и заняться там теми же сомнительными делишками. Что ж, вольному воля. Я неплохо работал на него, отчасти даже был благодарен. Эррту знает, что заставило Джарлакса устроить нам с До’Урденом последний решающий поединок. Может, жалел меня, а может, просто хотел позабавиться... Не знаю уж, что он сделал – уговорил, заставил, но мой эльф пришел.

Я уже дошел до той кондиции, что был готов броситься поганцу на шею или упасть в ноги. Пусть знает все. Но сказать я ничего не успел. Наши взгляды скрестились, будто сталь звякнула, и я понял, что от ханжи-эльфа мне не светит ничего, кроме ненависти и отвращения. В принципе не светит, никогда. Милое такое ощущение, как будто внутренности узлом скрутили... Но к такой боли я уже привык.

Что ж, ненависть – тоже сильное чувство, кисло подумал я, подходя ближе. Его губы чуть дрогнули, пальцы легли на эфесы сабель. Все еще думаешь, что я мечтаю победить тебя в поединке, милый? Ты дурак.

– Какой же ты дурак, – пробормотал я, почти нежно касаясь его плеч. Белые брови панически, как мне показалось, взлетели, но сбросить мои руки он не успел.

...Чертов эльф, как же неудобно целоваться со сжатыми зубами, ну ответь мне, сделай прощальный подарок. Нет?! Тут Дзирт наконец приходит в себя и отшвыривает меня прочь коротким жестким ударом, без всякого кокетства. Я сидел на полу и смотрел на него снизу вверх, зная, что он не нападет на безоружного противника. Вытер капающую с губ кровь и улыбнулся ему самой глумливой и развратной улыбкой, какую только смог изобразить.

Хочешь драться? Значит, так тому и быть.

И зазвенели клинки. Он сражался неохотно, но пара выпадов, распоровших по швам его рубашку, быстро напомнили эльфу о том, что было когда-то. Думаю, он всеми силами старался это забыть... Легкое движение, и разорванная ткань соскользнула с его изящно вылепленных плеч.

Сабли его мелькали все быстрее, эльф раззадорился, что называется, выпустил зверя. Теперь мне уже приходилось прилагать все усилия, чтобы уворачиваться от его клинков, тем более что меня здорово отвлекала его блестящая от пота грудь, кубики мышц на животе... Почти против воли я вспоминал, как покрывал поцелуями темную кожу, а эта дрянь содрогалась от омерзения.

Что ж, больше ничего не будет. Никогда. Похоже, Артемис Энтрери все-таки ухватил слишком большой кусок, который не сможет проглотить. Мрачная решимость зрела во мне по мере того, как мы оба начинали уставать.

Но я уставал быстрее.

Я совершил ошибку – не могу сказать, была она невольной, или какая-то часть моего существа приказала мне это, – но вот я на коленях у его ног, моя рука с кинжалом вывернута, меч блокирован одной его саблей, а лезвие второй его сабли – точно у меня под подбородком. Вот и все...

...А он чертовски соблазнителен, когда дрожит от ярости, темные ноздри раздуваются, губы сжаты. На минуту мне показалось, что он сейчас поцелует меня – или убьет, но он медленно отстранился.

– Ну, и что же мы доказали?

Что ты никогда меня не полюбишь, До’Урден...

– Доведи дело до конца! – хрипло, отчаянно зарычал я.

– Мне следовало бы убить тебя за всех тех, кого ты лишил жизни, и кого, вне всякого сомнения, еще убьешь.

– Нет... тут другое, мой... – я проглатываю конец этой фразы и сладко улыбаюсь. – Не об этом ты сейчас думаешь. Ты вспоминаешь подземелья Бэнров...

Резкая боль – он заворачивает мою руку еще сильнее, так, что кинжал со звоном падает на пол. Я буду проклинать тебя до часа моей смерти, До’Урден, и до часа моей смерти я буду... я буду...

– Любить тебя, – прошептали мои губы, и он в ужасе оттолкнул меня, разжал пальцы на моем запястье. То, что он пытался забыть все эти годы, снова настигло его. Бедняга. Не ненавидь я его так страстно, я бы, пожалуй, его пожалел.

Но До’Урден по-прежнему великолепно владел собой.

– Будь ты проклят, Джарлакс, что, доволен? – закричал он и отвернулся от меня, чтобы встретить насмешливый взгляд своего родича, остановившегося на пороге залы.

Я смотрел на эту гибкую, тонкую спину, теплый затылок (я знаю, что теплый, сколько раз я утыкался в него лицом, каждую секунду ожидая, что эльф сейчас извернется и ударит меня головой по губам), взмокшие волосы, легкие, как серебристая паутинка, и чувствовал, что меня охватывает тупое отчаяние. Не резкая боль, как будто кипятку нахлебался, – так было, когда я понял, что чертов эльф в принципе не способен любить и желать мужчину. Не выворачивающая душу тоска – так было, когда я смотрел, как он обнимает Кэтти-бри на пороге камеры в подземельях Бэнров.

А теперь стало так пусто, словно из меня вынули все и оставили на полу измятую оболочку. Я осознавал, что вижу До’Урдена в последний раз. Он победил меня, больше нет смысла мериться воинским умением, незачем его преследовать, все, что я могу, – это прирезать его из-за угла, как и положено убийце...

Хотелось выть и скрести ногтями каменный пол. Ничего, ничего уже нельзя поделать! Я вдруг забыл, как ненавижу этого эльфа, забыл, как хлестал его по лицу, как бил ногами. Зато будто вживую почувствовал, как бился под моими губами жаркий пульс на его шее, как он отчаянно извивался, пытаясь сбросить меня с себя, как я смотрел на него, беспомощного, в полумраке подземелий Мифрил Халла, и эти минуты слились в одну, затопив мою душу... И отхлынули, оставив после себя всю ту же пустоту.

Пошатываясь, я поднялся на ноги. Его тонкая спина, вдоль которой шелковым занавесом полощутся волосы... рука с саблей опущена, кончик клинка царапает камень. Он успеет обернуться и нанести удар – точный удар прямо в сердце.

С отчаянным безнадежным, последним криком я бросился на него. Водопад волос взметнулся над темной щекой, он повернулся, чтобы отразить атаку, сабля должна была войти мне в грудь, точно туда, где сердце... но почему-то отскочила.

Магия!

В моей памяти молнией сверкнула усмешка Киммуриэля Оболдры, священника-дроу, дружка Джарлакса.

Магия... Мой кулак с хрустом вошел в грудную клетку Дзирта, проламывая ребра, разрывая плоть. Кровь хлынула горячим потоком. Я еще успел увидеть его недоуменно распахнутый рот, глаза, расширившиеся от внезапной боли... И мой эльф упал, как тряпичная кукла, зажимая руками ужасную рану в груди.

Магия, что защитила меня, сделала мое тело таким прочным...

Дзирт дернулся еще раз – так выгибался он когда-то подо мной, пытаясь побороть наслаждение, – и затих. Вокруг его тела быстро растекалась кровавая лужа.

Кажется, я упал рядом с ним на колени, и кажется, – о, всего один раз, – прошептал его имя. Не До’Урден, не чертов эльф, не остроухая-блядь-а-ну-расставляй-ноги, не дрянь-дрянь-а-а-а-ах-что-ты-со-мной-делаешь-ненавижу, не мой-ты-мой-тварь-не-рвись-я-знаю-что-ты-хочешь-меня...

Дзирт. Просто Дзирт.

Имя упало, как капля в очень спокойную воду.

Ха-ха, кто бы мог подумать, что я, убийца, способен на такие изысканные метафоры? Да на что я способен... Я сидел над ним и тупо сходил с ума... Я слышал, как ко мне, шелестя рясой, приблизился Киммуриэль Оболдра, слышал легкие, даже легче, чем у моего эльфа, шаги Джарлакса.

– Забери его, что ли... – голос священника.

– Колдуй, – негромко разрешил Джарлакс.

Темнота обняла меня. Она пахла Дзиртом, его кожей, и я принял ее, не сопротивляясь, как принимают в зимнюю ночь теплый плед, как принимают бокал отравленного вина из любимой руки... Я схожу с ума... Какая там рука? Какая любовь?

...Из его руки я бы принял что угодно.

* * *

Глава Бреган Д’эрт Джарлакс не без сочувствия смотрел на два тела – эльфийское и человеческое, – распростертые у его ног. Сгорбленная фигурка в просторной рясе сделала левой рукой неуловимый пасс, и невидимая сила подняла в воздух тело поверженного наемного убийцы.

– Уложи его где-нибудь, а как очухается, напои до беспамятства, – приказал Джарлакс, и священник повиновался ему с сухим кивком. Оставшись один в просторной зале, дроу опустился на корточки возле трупа.

– А знаешь, ведь он хотел умереть от твоей руки, – негромко заметил Джарлакс, как будто боялся разбудить спящего. – Ничего, он выпутается, превозможет свою любовь. Он еще нужен мне. Он ведь по тебе с ума сходил, глупый мальчишка, а ты вбил себе в голову, что он тебя ненавидит. Как будто из ненависти можно так трахать.

Смешок.

– И что он нашел в тебе, До’Урден? Красивые глаза да полтора мешка принципов, таких тяжелых, что ты сам сгибался под их тяжестью. Ты корил себя шлюхой за то, что твое тело отвечало на его прикосновения, самого-то тебя тошнило от извращенной любви твоего спятившего заклятого врага. Прямо наизнанку выворачивало, я же помню. Интересно, будь он поласковее, смог бы ты когда-нибудь его полюбить?

Пауза.

– Ладно, хватит болтать. Вы больше не увидитесь, он придет в себя годика через два. А ты будешь навсегда избавлен от его навязчивой страсти. В каком-то смысле ты теперь мой должник, – эльф усмехнулся и дважды хлопнул в ладоши. Четверо дроу беззвучно возникли на пороге.

– Унесите его в часовню и подготовьте ритуал. Начнем, как Киммуриэль освободится. И подберите ему что-нибудь из одежды, эти лохмотья теперь только выбрасывать.

Эльфы бережно подхватили тело сраженного героя Забытых Королевств и направились к выходу, Джарлакс смотрел им вслед с грустной усмешкой. На полу остались только лужа крови и упавший клинок; дроу не стал его подбирать. Он медленно повел перед собой ладонью правой руки, и призрачный, переливающийся свет, льющийся со стен и потолка, потух. Джарлакс снова вздохнул, глядя на густую кровь, казавшуюся теперь черной, потом развернулся на каблуках и быстро вышел из залы.