I’ll wait my turn
To tear inside you
Watch you burn
And I’ll wait my turn
To terrorize you
Watch you burn
And I’ll wait my turn
I’ll wait my turn
(Brian Molko & Michael Stipe
Broken Promise)
Вот бог, тайком у нас укравший
Осенний сплин, и нас с тобой
Столкнувший в тишине...
(Abyss de Lynx)
Мягкая мебель. Просторный двухэтажный дом. Отдельная спальня.
Возможность принимать душ в любое время суток.
Домашняя пища. Виски с содовой после ужина. Свежий ароматный кофе по утрам.
А главное – тишина.
За прошедший год воспоминания о "Фокс Ривер" покрылись налетом анекдотичности. Перспектива провести в этом клоповнике остаток жизни постепенно испарялась, собиралась призрачной дымкой и с каждым днем, проведенным на свободе, истаивала все больше. Ему удалось подцепить кончик опутавшей его нити, и со временем он рассчитывал обнаружить, где она начиналась. Еще немного, и он даже найдет способ увидеться с Сильвией и детьми. Как же он соскучился по незаметному, обволакивающему теплу жены, по солнечным улыбкам Николь и Джона-младшего! Семья... Пока не лишишься возможности видеть родных и близких каждый день, не поймешь по-настоящему, как они нужны.
Джон мог сколько угодно убеждать себя в том, что все в порядке. Что для него совершенно нормально скрываться в предоставленном все тем же "человеком с самолетом" неприметном особнячке, видеть каждый день вокруг себя людей, преданных ему до гробовой доски, тихо разгребать старые дела и делать новые деньги. Но ему было достаточно лет, чтобы честно признаться самому себе – у него проблемы. Вернее, одна проблема: подступающее безумие. У безумия были настороженные глаза и беспечная улыбка, какая бывает только у психопатов. И звалось оно коротко и емко: Ти-Бэг. Скажи тогда Абруцци кто-нибудь, что он будет постоянно мыслями возвращаться к тюремным камерам в целом и к этому пидорскому нацистскому нео-говнецу в частности, убил бы шутника на месте, и язык запихнул глубоко в глотку или в жопу – на выбор. А теперь и подавно.
Надо было все-таки кончить гниду еще тогда, когда он поставил под угрозу успех всей их затеи и их собственные головы. Но Джон остановился за секунду до этого. Не то стало противно, не то... пожалел. "С моими наклонностями мне здесь не выжить, ты же знаешь..."
Извращенец чертов!
В сердцах он сплюнул прямо на ковер и швырнул пустую пивную банку в дверь. По чистой случайности попал прямо в лоб входившему Фреду и ворчливо извинился.
Этой банкой бы сейчас этому долбанному педику...
Сообразив, о чем, собственно, думает, Абруцци нехорошо улыбнулся, про себя взрычав от ярости.
– Фред, Джейк...
На минуту, потребовавшуюся Джейку, чтобы дойти до гостиной, где босс смотрел футбол, Джон замер в нерешительности. "Тебе это не нужно", – стучало в висках.
– Вместе с нами из "Фокс Ривер" отвалил один тип, Бэгвелл... Кажется, Теодор, по прозвищу Ти-Бэг. Я хочу, чтобы вы его нашли.
– Нам доставить его к тебе, Джонни?
– Н-нет... Просто сообщите мне место его нынешнего пребывания.
Непривычно, тяжело, странно. С Ти-Бэгом ситуация вечно выходила из-под контроля. Как с Мальком. Как с охранником. Как со звонком мифическому другу. Как... Он ощупал горло, пересеченное тонким шрамом – благодарность от Бэгвелла за сохраненную жизнь.
Даже имя у него идиотское – Теодор... Он теперь точно вспомнил.
Ничего, сучий потрох. Я тебя найду. И когда найду, ты пожалеешь, что родился на свет.
Хотя он даже не мог точно сказать, что именно его бесит в Теодоре – нацистские убеждения, или то, что он сделал с теми подростками, на месте которых могли оказаться его собственные дети, или же его ориентация.
Хвост он заметил, когда возвращался в то место, которое теперь заменяло ему дом. Тюрьма научила его осторожности и наблюдательности даже вернее, чем могла это сделать улица, и он бы заметил их даже в том случае, если бы они скрывались старательнее. Но они почти не скрывались.
Их было двое. Хлыщеватого вида низкорослый городской щеголь и верзила с невнятной прической, больше похожий на докера. Не легавые, не частные нюхачи. Больше всего они походили на шестерок кого-то слишком влиятельного и важного, чтобы ходить в гости лично. Бэгвелл впервые за год пожалел, что устроился не в Большом Червивом Яблоке, а в этой дыре в Оклахоме, где все у всех на виду и нет возможности спрятаться. Атока – маленький городок на пересечении окружного шоссе и железной дороги – под вечер вымирал подчистую. Добрые американцы втыкали в новости по теликам, пили пиво, ссорились, трахались, спали... А ему – за город, к лесам и взгорьям Уошито[2]. Почти час тихой темной дороги под хрипы местного радио – "Голоса Уошито". Более удобного случая, если эти двое явились его убрать, не представится. Его никто не хватится, он чужой здесь. Так что он к их услугам. Наверное...
Пикапчик натужно заскрипел, карабкаясь вверх по дороге. В ящике на заднем сидении брякнуло пиво. Теодор морщил лоб – что за шишке он наступил на ногу? Однако ничего подобного за собой не мог припомнить. Да и при чем тут шишки? С десяти лет по зонам, никакой личной жизни. Только сейчас и получилась незапланированная передышка – он даже хаер отрастил на радостях, чтобы хоть что-то изменить в себе. Хотя наличие короткого хвостика, схваченного сзади резинкой, смущало – Ти-Бэг даже сам толком не мог понять, почему.
Вновь бросив взгляд в зеркало заднего вида, он закусил губу. Они что, совсем тупые? Равнина... Дальник видно за несколько миль. Или его тупым считают?
Теодор Бэгвелл никаких школ или колледжей не заканчивал. Ему там не нравилось. Гораздо забавнее изучения всякой заразной и неаппетитной гадости на уроках биологии, списка президентов США у сонного историка или родной речи было лазать по задворкам и кидать в кошек булыжниками. И при случае с интересом ученого смотреть на их предсмертные корчи. В этом было что-то завораживающее, сверхъестественное – только что маленькое, тощее и пыльное, но жадное до малейшей крохи жизни создание кралось вдоль забора, и вот эта самая жизнь уже вытекает из тщедушного тельца. Сначала широким потоком, а затем – тяжелыми скупыми каплями. Разве не это есть философия? Разве кто-то может написать что-то подобное в книге?
(Больше всего Бэгвелл почему-то не любил кошек...)
Он загнал машину во двор фермера, у которого арендовал пристройку за подсобные работы (и вытекавшую из этих работ весьма умеренную плату), вышел и оглянулся. Фары прочертили мерцающую дугу за оградой и исчезли – машина преследователей развернулась в обратном направлении. Ти-Бэг усмехнулся, автоматически поглаживая хозяйскую собаку, лижущую ему руку.
– Джонни, он в Атоке, в Оклахоме...
– В нескольких десятках миль от заповедника...
– ... заповедного леса Уошито.
– Оставайтесь в Атоке. Я хочу, чтобы вы ничего не предпринимали, только отслеживали, где он находится, – Абруцци мысленно закатил глаза.
Впрочем, они действительно эффективно работали. И если иногда пытались изображать парочку фликов из черно-белой гангстерской комедии – почему нет? Делу это не мешало. Ему, если уж быть честным, тоже.
– Я выезжаю первым же поездом.
Фред кивнул, хотя Джон не мог этого видеть. Он по-прежнему недоумевал, зачем бы им мог понадобиться этот хлюпик. У него не было денег, это было ясно с первого взгляда. Он вряд ли чем-то мог насолить боссу в тюрьме, учитывая его крайне субтильный вид... Крякнув, итальянец передернул плечами и хлопнул Джейка по спине.
– Это мертвое царство тут до утра будет храпеть. Пойдем, выпьем, пока Джонни не видит...
Рано утром – туман еще не поднялся – Бэгвелл попрощался с подслеповатым, ворчливым Эриком Райдом, загрузил в пикап свои нехитрые пожитки и затерялся на дороге в Уошито. Не то чтобы он действительно мог припомнить за собой какой-то грех – скорее, просто на всякий случай. Ради успокоения нервов. В конце концов, как не возникнуть излишней подозрительности и осторожности, когда твоя морда – спасибо AMW[3] – знакома большей части страны?
До ограды следующей фермы он добрался ближе к полудню. Пикап чихнул, подавившись последним глотком бензинных испарений, и встал, отказываясь двигаться дальше на голодный желудок. Откровенно говоря, бывший заключенный его прекрасно понимал, но взять с собой еды просто не успел – жена Эрика еще спала, когда он уезжал. Поэтому он просто натянул куртку, взобрался на капот, прислонился спиной к ветровому стеклу и подставил лицо все еще теплому осеннему солнцу. Было хорошо лежать вот так, никуда не торопясь, зная, что в следующий момент не завопит сирена, не попросят вернуться в камеры для поверки, не сунут в руки лопату и не пошлют сгребать снег. Шуршание опадающих листьев успокаивало. Он даже задремал, но мгновенно открыл глаза, заслышав низкий рев мотора вдали. На его счастье, проезжавший мимо оказался хозяином фермы, у границ которой так не вовремя заснул пикап. Фермер притормозил, чтобы спросить, не нужна ли помощь, они разговорились. Оказалось, что Ричарду Блэквуду как раз требуется работник на пару дней, и он вполне готов за работу предоставить бак бензина, ночлег и паек. Таким образом, уже поздно вечером, довольные друг другом и жизнью, оба оказались за общим столом. Бэгвелл настолько осоловел от непривычно сытной пищи, тепла и чего-то подозрительно близкого к человеколюбию, что не обратил ни малейшего внимания на пристальный взгляд, которым сверлила его бабка Блэквудов на протяжении всего вечера.
Ему показалось правильным не заморачиваться с аэропортом, хотя он мог без проблем взять билет на внутренний рейс в первом классе. Но почему-то захотелось ехать на поезде. По Америке надо путешествовать на поезде. Особенно тогда, когда твоя жизнь еще недавно виделась тебе чередой отбоев и побудок по сигналу.
Долгое время он сидел, сложив газету на коленях и рассматривая проносящийся мимо бесконечный пейзаж. Он злился, безрезультатно борясь с невозможностью понять, чего ради все-таки тащится в Оклахому, словно на этом сраном педике свет клином сошелся.
Не сошелся. Конечно, нет. Но почему-то ведь Джон Абруцци ехал в гребаную Оклахому в гребаном поезде и читал гребаную газету вместо того, чтобы заниматься делом. Не потому же, что ему захотелось растрясти свои старые кости. И явно не для того, чтобы проветриться.
– Привет.
Он перевел взгляд с рощицы за окном на источник звука и уставился в голубые глаза – большие и серьезные. Приняв его взгляд за приглашение, обладательница этих самых глаз мгновенно оказалась у него на коленях, словно так и было нужно. Джон несколько опешил, но удержал нежданную гостью, когда поезд качнуло. Широкая ладонь легко закрыла почти половину детской спинки.
– Я Джейн! – заявила она, сияя от удовольствия.
– А я – Джон, – помедлив, он отложил Chicago Tribune в сторону. – Привет, Джейн.
– Привет, Джон.
Она забавно растягивала слова, и это звучало как «привееет, Джоон», чем неожиданно напомнила ему Ти-Бэга.
– Классно, что мы познакомились – мама не разрешает мне говорить с незнакомцами.
– И она совершенно права, – он вдруг перестал улыбаться. Какая-то мысль завертелась в голове, не давая ему покоя и не позволяя ухватить ее суть.
– Но мы же теперь знакомы!
– Боже... Дженни! Вот ты где...
У ее – старшей сестры? Нет – матери усталое лицо, и глаза – как у дочери. Цвета летнего неба.
– Простите, мистер... Она всю дорогу не дает покоя ни нам, ни нашим соседям.
Он отрицательно качнул головой, показывая ей, что беспокоиться совершенно не о чем, что он вовсе не считает присутствие ребенка чем-то мешающим или досадным. Он любил детей, хотя и не всегда знал, что с ними делать.
– У меня самого дома двое, миссис...
– ... Оуэн.
– Миссис Оуэн.
У нее изящные кисти рук, но подушечки пальцев широкие, и на ладонях мозоли. Кожа обветренная, неухоженная, волосы выбились из пучка. И все же она нравится Джону. И она чувствует, что ему нравится.
– Вы можете оставить ее со мной. Она мне не мешает.
Мгновенная вспышка благодарности в короткой улыбке, неуверенный взгляд за плечо.
– Н-нет. Не стоит. Но спасибо за предложение...
– Всегда пожалуйста, – он усмехнулся.
И хотя в руках у него уже снова была газета, он долго смотрел, как они осторожно пробираются в следующий вагон. Теперь он по крайней мере понимал, зачем едет в Атоку...
Старая миз Блэквуд (она настаивала именно на "миз", что бесило его – словно он был каким-то ниггером) и утром не обошла вниманием нового работника. Не осталось, наверное, ничего, что старая карга упустила бы, рассматривая его. Теодор даже почувствовал себя так, словно вернулся в тюрьму: настолько взгляд этой ведьмы напоминал ему капитана Беллика. Наконец он не выдержал, положил на тарелку недоеденную лепешку и отправился во двор, где его уже ждал Ричард с двумя сыновьями, собиравшийся везти на бойню заболевшего хряка.
Ти-Бэг послушно запрыгнул в кузов и устроился рядом с благодушно хрюкавшим животным, видимо, не подозревавшим о том, как скоро постигнет его печальная участь.
Если старуха его узнает, проблем не оберешься. Хотя, конечно, всегда есть вероятность того, что он просто напомнил ей увлечение молодости, таскавшее ее за косы, когда они еще были, и кидавшее мух в чернильницу...
Он проработал весь день, а вечером Блэквуд заехал за ним. К этому времени Бэгвелл успел починить ограду пастбища, отыскать и устранить причину возникновения небольшого болотца – какая-то шпана запрудила ручей, протекавший через пастбище, и даже сдрочить по-быстрому – организм потребовал своего.
Поздно ночью, лежа в своем сарайчике, наполненном мышиными шорохами и пряным, чуть колким сеном, он долго смотрел в потолок. За этот год он встретил больше нормальных людей и увидел больше добра, чем за всю свою жизнь.
Только потому, что они – никто из них – не знают, что ты такое...
Горькая мысль – как полынь, как чужая сперма на языке – и справедливая.
Ешь, Бэгвелл! Съешь это. Это все тебе. Торты и пирожные, прожаренные бифштексы и кровяные колбаски, холодное пиво и виски с апельсиновым соком – это для других. А тебя вполне должно удовлетворять и дерьмо. Пусть оно и невкусное, но зато его вволю!
Когда он попрощался с Мальком и Линком, встретился со своим знакомым и получил от него новые документы и деньги, а потом оказался в стареньком пикапе на дороге к Арканзасу, у него закружилась голова. Он был вынужден свернуть к обочине. Там он долго сидел в машине, глядя, как заходит солнце и ветер гонит волны по траве. Руки дрожали так, что ему едва удалось закурить. Тронуться в путь он смог только через пару часов, когда солнце совсем село, и стал виден только конус дороги в свете фар – настолько ошеломляющим оказалось осознание того, что теперь он один в этой огромной стране, и расстояния исчисляются тысячами миль вместо нескольких ярдов камеры в блоке А.
Сколько он себя помнил, у него никогда не было друзей. Его ненавидели, боялись, презирали, восхищались, даже преклонялись и писали любовные записки. Но никто ни разу не предлагал ему дружбу – не звал по вечерам играть в войну или в баскетбол, не стрелял по утрам камешками в окно, чтобы вытащить его, полусонного, купаться в укрытой туманом реке, не приходил к нему домой с жутко таинственным видом, чтобы показать новую марку, лягушонка или комок птичьих перьев... Он был не нужен ни сбежавшему от них в конце 70-х отцу, ни наркоманке-сестре, ни пьянице-матери. В конце концов Теодору удалось убедить себя в том, что ему тоже никто не нужен, и он ушел из дома. С весны до осени он прожил на берегах Алабамы, а осенью попался на первой краже...
Сейчас это виделось размыто, как противоположный берег широкой и быстрой реки в сезон дождей. Но тогда все казалось слишком реальным, и каждый новый день втыкал в его шкуру все новые иголки, пока, наконец, он не превратился в дикобраза...
Последние несколько десятков километров поезд тащился, как черепаха. Видно, машинист был педантом, и ему во что бы то ни стало хотелось прибыть в Атоку точно по расписанию. Абруцци весь извелся и благодарил небеса за то, что они послали ему в этом поезде Джейн и ее тихую, забитую мать. Его уже ждали на платформе – ирландец умиленно улыбнулся при виде осторожной галантности, с которой Джон выносил из поезда маленькую девочку и помогал ее матери вытащить тяжелые чемоданы. Однако когда Абруцци повернулся к ним, вид у обоих стал виноватый.
– Джонни... – издалека начал Джейк и прогадал.
Вот чего их босс не любил, так это когда начинали оправдываться.
– Ключи от машины, – вздохнул Джон. – Куда он поехал?
– Тот фермер...
– Райд.
– Точно, Райд. Он сказал, что этот парень, который тебе нужен, держал курс на Уошито.
– Сколько туда ведет дорог?
– Отсюда одна. Слушай, Джонни, ты же не собираешься ехать туда один? – под взглядом босса Фред понял, как прекрасны его, Конильо, ногти, и немедленно ими заинтересовался. – Карта на пассажирском сидении, – буркнул он.
– Быть на связи. Круглосуточно. Я позвоню, – уведомил он их, садясь за руль неприметного шевроле.
Они кивнули в знак того, что все поняли – что им еще оставалось... Джон повернул ключ, заводя машину, и разложил карту у себя на колене. Подождал немного, пока красные маркеры маршрута, оставленные заботливым Джейком, уложатся в голове, и вырулил на дорогу.
Здесь было теплее, чем в Иллинойсе, он даже опустил оба окна, и ветер бил ему в лицо, приятно тормоша волосы. Солнце высвечивало ломкие стебли трав, деревья, еще только начинающие терять свой наряд. Вот это самое умирающее буйство расцветок в прозрачном воздухе, неподвижном даже в ветреную погоду, завораживало. Он невольно залюбовался. Все здесь самым необъяснимым образом чертовски напоминало ему Чикаго. День, когда он впервые увидел Сильвию. Она была как глоток осени. Светлое кашемировое пальто – словно на землю спустилось облако... Коснуться ее волос захотелось даже до того, как они поравнялись – он почему-то точно знал, что на ощупь они прохладные и пахнут летним лугом. За ее шарф зацепился яркий кленовый лист... И эта осенняя легенда улыбалась не ему – другому мужчине, не замечая ничего вокруг. Джон поклялся, что она будет принадлежать ему, чего бы это ни стоило. И спустя полтора года они поженились...
Абруцци тряхнул головой, прогоняя воспоминания. Он ехал, чтобы убить свою навязчивую идею. Сильвии с ее благословенной любовью, ее преданностью и верой, с ее теплыми бедрами и полной грудью и ее кожей цвета топленого молока, с кухней, пахнущей пастой и кофе, – этой Сильвии, матери его детей, здесь не было места.
Мог ли этот паршивец уехать далеко? Или же ему хватило наглости и любопытства только сменить место жительства? Насколько Джон понимал Бэгвелла, последнее было наиболее вероятно.
Он разозлился, когда до него дошло, как быстро мысли о чертовом извращенце вытеснили из его головы мягкий образ жены. Джон резко крутанул руль, сворачивая к видневшимся вдали строениям. И когда под колесами зашуршал гравий, понял, что не ошибся. Так бладхаунд чует дичь и еще не завывает в голос, вздыбив шерсть на загривке, потому что пока не видит ее, но глаза его уже налиты смертью, а на лоб всползают сосредоточенные морщины.
Когда, заслышав лай сторожевого пса, во дворе появился высокий, крупный мужчина, Джон Абруцци спокойно, дружелюбно улыбнулся и прошел несколько шагов ему навстречу.
– Добрый день. Не могли бы вы мне помочь? Видите ли, я ищу своего друга...
На улице и в тюрьме Ти-Бэг выживал только потому, что обладал особым талантом – он словно жопой чувствовал, когда что-то начинало идти не так. И сейчас это самое ощущение заставило его бросить работу в дальнем амбаре, где он смазывал подъемный механизм, и направиться в сторону дома, спутав тем самым все карты Абруцци. Последний рассчитывал без лишнего шума прикончить "своего друга" в этом самом дальнем амбаре и незаметно исчезнуть. Труп обнаружили бы не сразу, а к тому времени он уже оказался бы в Атоке: он как раз успевал на обратный поезд до Иллинойса. Вместо этого он вынужден был наблюдать, как выходит из-за угла чертов Бэгвелл, и беззаботность в его глазах сменяется настороженным подозрением. Еще бы, их отношения во времена Фокс Ривер складывались не лучшим образом.
Так или иначе, Ти-Бэгу потребовалось не так много времени, чтобы понять, чьи люди его выследили, и каким образом тут оказался Джон. Он не стал задаваться вопросом, что может быть тут нужно мафиози. В жизни, наверное, у каждого бывает такой момент, когда понимаешь, что смотришь смерти прямо в глаза. Бэгвеллу не раз и не два приходилось видеть подобный взгляд, адресованный ему. Как раз достаточно, чтобы понять, как на самом деле хороша жизнь и как это глупо – бежать от пожизненного заключения, чтобы через год найти смерть от пули былого соперника.
– Мой дорогой Бэгвелл, – улыбнулся итальянец, раскрывая объятия.
Ти-Бэг едва сдержал желание попятиться – глаза Абруцци были ненамного теплее гадючьих. Сказать что-то в ответ он не успел...
В Оклахоме даже в начале декабря темнеет не так рано, как, скажем, в Торонто, так что было еще светло, когда Аделаида Блэквуд включила телевизор на любимом канале, чтобы посмотреть шоу Джона Уолша. Следующие несколько минут она недоуменно всматривалась в изображение подслеповатыми глазами, даже надела очки, обычно болтавшиеся у нее на шее, на цепочке. Еще минуту спустя она переполошила своими криками весь дом и, прихрамывая, бросилась за дверь, словно сам сатана улыбнулся ей с экрана.
Что бы они ни чувствовали друг к другу, но когда заполошно вопящая бабка выскочила на веранду, и стал ясен смысл ее слов, долго они не думали. Джон схватил Бэгвелла за шиворот и толкнул к своей машине. Ти-Бэгу повезло – он вовремя пригнулся, избавив свою бедную голову от шишки. Когда показался Ричард Блэквуд с двустволкой, шевроле был уже в полутора милях от фермы и поспешно увеличивал расстояние, направляясь к природному парку.
– На кой черт ты сюда приперся?! – взвизгнул Бэгвелл.
Он и не подумал пристегнуться, но удивительным образом без труда удержался на сидении в статичном положении, когда итальянец резко ударил по тормозам. Машина жалобно взвыла и стала, грузно урча мотором.
– Это сейчас не важно.
Ти-Бэг Абруцци не любил. Не за сломанные ребра, не за презрительно-отчужденное отношение, не потому, что с самого начала они сцепились за влияние среди заключенных Фокс Ривер, как только Теодор прибыл в тюрьму и стал сколачивать вокруг себя нео-фашистскую ячейку. И даже не потому, что Джон почему-то сразу невзлюбил оппонента. Нет. Это чувство было сродни тому, что испытываешь, когда находишься рядом с сильным, смертельно опасным хищником. Нечто, что работает скрытно, где-то глубоко, на уровне подсознания и инстинктов. Внутренний голос подсказывал – нужно держаться подальше от Абруцци, который не будет долго думать, если ему в голову взбредет снести своему невольному (опять!) сообщнику голову. И сейчас, когда машина остановилась, он был готов сорваться с места и бежать под прикрытие придорожных кустов. Но оценив обстановку более трезвым взглядом, понял – эти кусты будут последним, что он увидит в своей жизни. В тюрьме Джон Абруцци его ненавидел, не переносил даже его присутствия где-то поблизости, и сейчас с радостью воспользуется любым предлогом, чтобы снести ему голову. Не будем обманываться, Теодор прекрасно знал, что могло его сюда привести... Поэтому он вздохнул поглубже и заговорил.
– Уошито растянут на два штата – Оклахому и Арканзас, – начал он, нервно облизав губы. – Копы будут искать нас в Оклахоме, перекроют дороги... Но если нам удастся пешком выйти через заповедник южнее Форт-Смита, то может статься, мы прорвемся.
Он изо всех сил подавлял дрожь в голосе. И неотрывно смотрел в пасмурные, холодные глаза. Словно общался с бешеным псом, готовым броситься, если дать слабину, позволить увидеть свой страх.
– Почему пешком?
– В этих краях только пешеходные тропы. Взгорье, постоянно вниз-вверх по пересеченной местности. Дешевле и проще было построить объездную дорогу, а не добиваться разрешения провести ее через заповедник.
Он окинул Джона придирчивым взглядом, что-то прикидывая. Понял, что у них проблемы. Итальянец был одет в обычную городскую одежду – тонкое осеннее пальто, шерстяные брюки, легкие туфли... Подходящий наряд для того, чтобы шататься по лесам. Сам Бэгвелл в это утро по случаю ночных заморозков отдал предпочтение джинсам, тяжелым армейским ботинкам, толстому шерстяному свитеру и походной куртке с капюшоном. Замерзал он фантастически быстро, словно принимая температуру окружающей среды.
– Ясно, – с минуту Абруцци что-то обдумывал. – Сейчас едем до стоянки. А дальше?
– А дальше мы в срочном порядке грабим туристов и уходим в горы, – Ти-Бэг чуть-чуть расслабился.
– Прекрасно! – сквозь зубы процедил Джон.
– О, нет, нет, нет! – взмолился Бэгвелл. – Не говори мне, что очередной приступ религиозности помешает нам взять то, без чего мы никак не можем обойтись! Ты замерзнешь на хуй в таком виде. Тут ночью дубак, температура в это время года минус пять, если не ниже.
Вместо ответа Джон втопил в пол акселератор и бросил «шеви» вверх по дороге.
Как и планировалось, они вышли из машины на стоянке около десяти часов вечера. Каждый день в Уошито приезжает чертова прорва людей, и примерно такое же их количество сдает взятое напрокат снаряжение, покидая базу. Отличная возможность выиграть время, как заявил Ти-Бэг.
– Они непременно будут проверять все тачки, которые покинули стоянку. Вряд ли кому-то придет в голову, что мы двинули прямиком через лес в соседний штат. По крайней мере, они до этого додумаются не сразу...
Говоря все это, Ти-Бэг методично перетряхивал аптечку, в свете фонаря проверяя, что есть в наличии. Оставшись доволен содержимым, он сложил все обратно и сунул небольшую сумку за пазуху. Джон успел заметить стальной блеск у него на поясе и молча протянул к Теодору руку.
– Ты охренел? Я не собираюсь тикать безоружным только потому, что у тебя разыгралась паранойя!
– Ты мне его отдашь, и я не пристрелю тебя прямо здесь, – пояснил Джон.
– Ты ведь сюда за этим и ехал, нет? – Ти-Бэг с раздражением сунул нож ему в руку. – Кто тебе сейчас мешает это сделать?
Знакомая тусклая искра зажглась в глазах Абруцци. Бэгвелл понял, что его следующее слово ему воткнут обратно в глотку вместе с лезвием, и умолк. Итальянец с удовлетворенным видом убрал широкий охотничий нож в карман пальто, и они двинулись вглубь леса.
Спустя полчаса им повезло наткнуться на туристический лагерь. Несмотря на темноту, в нем еще никого не было – возможно, его обитатели задержались, глазея на какую-нибудь речушку или кормя с рук непуганых белок и наглых енотов, один из которых на данный момент копался в груде очистков. Когда двое мужчин осторожно вошли в круг, образованный палатками, животное обернулось, посмотрело на них и повернулось к ним задницей. Не особенно задумываясь, где носит туристов, они быстро выбрали палатку себе по вкусу и сложили ее, скатали пару спальников. Приятно было обнаружить небольшой запас консервов, пару бутылок виски и пакет с сухими пайками. Пока Джон возился, укладывая все это в два чужих рюкзака (в одном из которых Теодор потом не без удовольствия обнаружил около пятисот баксов), его спутник не терял времени и перерыл все палатки. Когда он вернулся, в руках у него был небольшой сверток.
– Все. Теперь можно идти.
Он помог Абруцци взвалить на спину рюкзак с палаткой, сам легко подхватил свой, засунул туда то, что было у него в руках, и достал из кармана компас. Насколько Джон понимал, тоже позаимствованный в чьем-то рюкзаке.
– По идее, нам на восток, но мы пойдем чуть севернее, – не оглядываясь, Бэгвелл двинулся вперед. Он еще что-то говорил, но итальянец уже не вслушивался. Типичный городской житель, он не решился бы пройти в одиночестве больше полутора сотен миль по лесу, скорее всего, заблудился бы на второй день. Тем более странно было решиться на то, чтобы идти с этим выродком в качестве провожатого, но почему-то он точно знал, что Бэгвелл его не бросит, как он сам не бросил бы его. Пристрелить – пожалуйста, если совсем достанет, но бросить... Абруцци тихо выругался про себя. Вот он, объект бесконечной пытки длиною в год, рядом – протяни руки. Почему он продолжает о нем постоянно думать, вместо того, чтобы убить?!
На первой же остановке, когда стало ясно, что в рюкзаках не так лежит, и возникла настоятельная необходимость переложить вещи, Бэгвелл сунул ему свой сверток.
– Надеюсь, с размером я угадал. Единственное что – там кроссовки. Ботинок на тебя не нашлось... Впрочем, так тебе по-любому будет комфортнее.
Далеко они, разумеется, не ушли. В темноте двигаться быстро было не только трудно, но и небезопасно, даже по тропе. Вскоре им пришлось свернуть в лес (по прикидкам Ти-Бэга они преодолели не больше нескольких миль, быть может, трех) и устроиться на ночлег на маленькой поляне, защищенной от ветра густым подлеском. В рюкзаке у Джона обнаружилась не только палатка – оказалось, что он подумал и о туристическом двойном коврике, чему Теодор несказанно порадовался, хотя предпочитал пока не думать, каково будет спать рядом с человеком, который не желает тебе ничего, кроме смерти. Посчитав разведение костра излишеством, он вскрыл две банки консервов, достал флягу и принес воды из ручья, протекавшего неподалеку. С утра у него во рту не было ни крошки, но он так перенервничал, что собирался поесть скорее просто по привычке. Но перед этим... Помочь Абруцци поставить палатку оказалось делом крайне мудреным, поскольку тот отчего-то непременно желал сделать это самостоятельно. И матерился сквозь зубы из-за того, что не мог. Ти-Бэг вздохнул, отставил еду в сторону и полез в палатку, чтобы выпрямить несущие перекладины.
Идиот. Ну что тебе стоит сбежать от него ночью?
Ничего не стоило, но Бэгвеллу не хотелось бросать Абруцци. Ему хотелось разобраться, что же такого было в этом чертовом итальянце, что тянуло к себе, словно магнитом. Он хорошо знал значение выражения, которое периодически появлялось в холодных, безжалостных глазах. Абруцци его хотел. Но принимал свое желание за простую агрессию, направленную на давнего недруга. Это было забавно. В самом деле, забавно. Теодор любил такие игры, как ничто другое, и умел в них играть. Он обожал незабываемое, пряное удовольствие от кипящего в крови адреналина, заставлявшего его чувствовать себя по-настоящему живым. Игры... Но не слишком ли опасна эта конкретная? Заигрывать с Джоном – все равно что пытаться поиграть в пятнашки с гризли, убеждая его при этом, что водит не он.
Не сдержавшись, Бэгвелл захихикал, наполовину выбравшись из палатки.
– Что смешного?
Он отрицательно качнул головой, взялся за коврик и спальные мешки, втащил их внутрь.
Сравнение спутника с гризли привело его в редкостно хорошее расположение духа. Это было и в самом деле метко.
Джон неторопливо съел холодный ужин, поставил будильник на пять утра. Сотовый ему пришлось отключить, чтобы не разрядился раньше времени. Ти-Бэг уже забился в свой спальный мешок, но не спал – слышно было, как он возится в палатке, не то укладываясь, не то пытаясь приладить свою куртку в качестве подушки.
А Джон сидел снаружи и думал. С самого утра он говорил и делал совершенно не то, что собирался изначально. И Бэгвелл, к его удивлению, больше не вызывал ненависти или презрения. Притупилось и жгучее желание его удушить. Он вспомнил, как о Ти-Бэге отзывались некоторые сокамерники и прочие обитатели блока А. "Тео из тех, кого постоянно хочется убить, но не удается догнать, а когда все же загоняешь в угол, рука уже не поднимается, зато..." Додумывать он не стал. Вокруг тихо шуршал осенний лес – сотнями лапок мелких зверьков, тысячами ветвей и мириадами листьев. Где-то далеко с неожиданной силой прокатилось громкое мяуканье. Рассказы о пумах на окраинных улицах городов Арканзаса вдруг обрели реальность. Это не пугало. Заставляло улыбнуться. И все же Джон воспользовался громким, требовательным мявом как предлогом для того, чтобы убрать рюкзаки в палатку, заползти туда самому и застегнуть клапан. Он снял кроссовки и прислушался.
Снаружи не доносилось больше ни звука. Внутри Ти-Бэг лежал так спокойно. Могло показаться, что он спит, если бы не было так тихо.
– Бэгвелл, – на мгновение он подобрался, но потом заставил себя расслабиться.
Теодор ничего не ответил, но Джон спиной чувствовал его взгляд в темноте – вопросительный и немного смущенный. (Дрочил он там, что ли?) Он стянул куртку и заполз в спальник. Запоздало подумал, что надо было взять две отдельных пенки – уж слишком неожиданно близко оказался Ти-Бэг. Его это не то чтобы напрягало – скорее, смущало. К тому же его спутник дрожал мелкой дрожью, передававшейся от спальника к спальнику.
После примерно часа безуспешных попыток уснуть Джон, наконец, не выдержал.
– Ну что ты трясешься?!
– Мерзну...
В его голосе слышалась виноватая усмешка, словно самого Бэгвелла тот факт, что он мерзнет, одновременно и смущал и забавлял.
Абруцци жутко хотелось уже просто уснуть, не озадачиваясь мыслями о причинах и следствиях, вообще ничем не озадачиваясь.
Пресвятая Дева, умеет же этот паршивец заморочить голову, даже когда себя этим не утруждает специально! Почему он, собственно, не сбежал где-нибудь по дороге?
Коротко выматерившись себе под нос и не обращая внимания на протесты, Абруцци вытряхнул Теодора (и почему так хочется назвать его просто Тедди? Не Тео, не Тед, а именно Тедди...) из мешка, расстелил этот несчастный мешок на два места, очень туго соображая, почему делает это сам. Джон предпочел попросту выкинуть из головы подобные вопросы. Потому что он прекрасно понимал, что если начнет думать над ответами, то просто сойдет с ума.
– Ложись.
Дождавшись исполнения приказа (Бэгвелл подчинился ему до странности покорно – в палатке ни черта не было видно, но эта покорность ощущалась едва ли не физически, заставляя мелко дрожать теперь уже Абруцци), он и сам устроился рядом, когда убедился, что второй спальник надежно укроет их обоих. Мгновенно напрягшийся Теодор расслабился и, пока Джон пытался понять причину этого, перевернулся, уткнулся носом в его свитер и замер. Стало так тихо, что слышно было, как бьются их сердца. Неровное, торопливое – Бэгвелла. Размеренное, четкое – Абруцци. Секундная и минутная стрелки. Было что-то в том, как обнимали его озябшие ти-бэговы руки (чертова скрытая виктимность начинала понемногу сносить ему крышу, определенно) – настолько мягкое и одновременно требовательное, дерзновенное...
Не успел он спохватиться, как кровь отлила от головы и прилила к совершенно другим частям тела. (Бывает. Ты жену не видел уже сто лет.) А несносный его спутник уже спал. Действительно спал, постепенно согреваясь. Сонное дыхание касалось шеи, мешая успокоиться, заставляя сотни тысяч мурашек разбегаться по всему телу. Собрав волю в кулак, он наконец развернул Бэгвелла спиной к себе, обнял... и спустя пять минут сам провалился в короткий сон без сновидений.
Джон проснулся оттого, что Бэгвелл, ночью в поисках тепла приникший к нему всем телом, тихо, но очень отчетливо чихнул. И продолжил спать, как ни в чем не бывало. В палатке было прохладно. Даже слишком прохладно. Абруцци с невольной благодарностью взглянул на спутника. Тот спал очень тихо – едва слышно дыша и спрятав нос между спальником и плечом итальянца. Стало неуютно от тайком закравшегося желания. Достаточно неуютно, чтобы выбраться из-под спальника, одеться и расстегнуть клапан. Было еще темно, но в нос достаточно красноречиво ударил бездушно холодный запах, вцепился изнутри крохотными морозными крючочками, заставив мужчину шагнуть наружу и присесть на корточки. Опустив руку, Абруцци коснулся пальцами обжигающей смерзшейся за ночь земли.
– Вот блядство, – откомментировал голос сзади его мысли.
Он чуть не подпрыгнул.
Скорее всего, от холода – Бэгвелл высунул нос наружу. Судя по шороху, он был закутан в спальник. Не к месту подумалось, на хрена было пиздить светлую палатку, четко вырисовывавшуюся в темноте... Все мы сильны задним умом. Тем временем чертов маньяк гулко зевнул, забрался внутрь, повозился там некоторое время, уже одетый, выбрался наружу и сунул Джону в руки небольшую саперную лопатку.
– Нужна ямка в полметра глубиной, – бросил он и исчез в темноте.
Абруцци скрипнул зубами, но стал копать. К тому моменту, когда Бэгвелл вернулся с сушняком и лапником, все было готово, и вскоре они уже завтракали восхитительно горячими консервами над мерцающими в утренней полутьме углями.
Не было времени прохлаждаться, так что они двинулись дальше, как только собрались и закидали костерок землей. Почти рассвело, и снова посыпал снег. Ти-Бэг довольно прищурился – снег должен был скрыть следы, и через пару часов их будет трудно найти даже с собаками.
Внезапный снегопад и резкое похолодание заставляли их двигаться быстрее по все еще звонкой земле, не успевшей прикрыть наготу палой листвой и снегом. Бэгвелл интуитивно выбирал тропки, скрытые деревьями или холмами. Пару раз над ними пролетали вертолеты службы надзора. По всей видимости, их замечали, но принимали за обычных туристов. Периодически дорогу пересекали цепочки лисьих, заячьих или мышиных следов, порой шарахалась с кустов с громким криком птица.
Джону вдруг подумалось, что даже в компании извращенца жизнь может быть очень приятной. Он выкинул эту мысль из головы, как утром выкинул из головы желание запустить пальцы в спутанные волосы этого самого извращенца...
Этим вечером они решились-таки развести костер – необходимо было просушить обувь, чем Джон и занялся после ужина, бессознательно стараясь как можно дальше отодвинуть момент, когда нужно будет идти спать. Наконец, он это понял, обругал себя и присыпал тлеющие угли золой. Примерно так себя вел его пятилетний сын, когда перед сном мать искала его по всему дому, чтобы уговорить убрать игрушки и умыться. Зачем, в самом деле, если утром игрушки снова разбегутся по ковру детской, а умываться придется еще раз?
Абруцци скупо улыбнулся, вспомнив Джонни – тихого и серьезного, воспитанного мальчика.
Ну хватит уже. В самом деле, как ребенок...
Бэгвелл уже крепко спал, измотанный длинным переходом. Джон устроился на своей половине лежанки, заложив руки за голову. Перед глазами еще метались какие-то пятна – образы прошедшего дня. Ноги гудели, и ныла спина – тридцать с лишним миль без привычки довольно нелегкая задача и для молодого, тренированного человека, а Абруцци был уже далеко не мальчиком. Метнулся сонный интерес – сколько же лет Бэгвеллу – и тут же улегся где-то в дальнем закоулке подсознания. Когда Ти-Бэг шевельнулся и инстинктивно скатился поближе к теплу, итальянец привычно обнял его одной рукой и притиснул к себе. Если во сне у него и мелькнуло легкое недоумение – когда это Сильвия успела так похудеть, – то оно очень скоро угасло, оставив лишь ощущение умиротворенного покоя.
Теодору редко снились сны. Чаще – неясные силуэты, вспышки света, звуки, запахи...
Ему давно не приходилось чувствовать себя мальчишкой – испуганным больше, чем хотелось в том признаться, не смеющим шевельнуться и страстно мечтающим оказаться в совершенно другом месте... Когда смешанный удушающий запах крови, дерьма, спермы и пота, страха и возбуждения густой волной проникает всюду, даже через подушку, вызывая тошноту, омерзение и возбуждение... Когда уже не больно, а просто – тупо... Когда хочется только закрыть глаза, лечь и не двигаться, замерев маленьким сгустком боли, удивления и отвращения... Когда слезы кончаются, и откуда-то из солнечного сплетения поднимается упрямая, заливающая все багровым злость...
Сон... Черт тебя забери, Бэгвелл, это всего лишь сон...
И картинка меняется.
Черри – он его так прозвал за то, что от поцелуев губы у него становились густо-вишневого цвета и пьянили не меньше, чем вишневый ликер... Черри, милый домашний мальчик, жалуется на жару, покорно держа в руках тарелку с сухофруктами. Жарко, действительно, жарко до такой степени, что кажется – вот-вот кожа начнет трескаться. Теодор отталкивает руку с тарелкой, идет узнать, в чем дело, почему отключились кондиционеры и вытяжки. Все переворачивается, болезненно вцепившись в живот под ложечкой, и он уже стоит напротив Джона Абруцци, еще не видя, в чем дело, но уже чуя неладное.
– Привет, Теодор, – улыбается Абруцци.
Ти-Бэг вздрагивает. Во сне то, что наяву ощущается лишь как смутное беспокойство, отголосок, шлейф на самом деле тяжелого аромата, выпячивается, становится явным, несущим уже не обещание – саму угрозу. Во сне он точно знает, что перед ним стопроцентный псих, больший даже, чем сам Ти-Бэг. И намного умнее его.
"Никакая это, к черту, не игра!" – проносится в голове.
– Неужели ты думаешь, сукин ты сын, что можешь переиграть меня?
Теодор молчит, с ужасом всматриваясь в осколки льда, в которые выцвели глаза итальянца, рану на его горле – она словно тонкогубый рот, чуть приоткрывающийся при каждом выдохе. В руках у Абруцци нет ничего, но ему не нужно никакого оружия. Он может сейчас просто сунуть руку в ти-бэгову грудную клетку и вынуть оттуда истекающее кровью сердце, и Теодор знает это наверняка.
Джон вновь улыбается. Улыбка его пугает еще сильнее.
Ти-Бэг не кричал – он давно отучился кричать во сне. Однако сдавленный, мучительный стон, почти хрип, разбудил Абруцци мгновенно. Что-то подсказало ему, что спящему рядом снится один из тех снов, что затягивают в себя без остатка, обволакивая своей реальностью, не позволяя проснуться, лишая сил. Он поспешно включил фонарь.
Руки у Бэгвелла были ледяные, на лбу выступила испарина. И проснулся он только тогда, когда Джон с силой ударил его по лицу, отчаявшись разбудить другими способами. В слабом свете видны были огромные зрачки, почти скрывшие радужку. В глазах у него застыло странное выражение – что-то среднее между паническим страхом, мольбой и угрозой... Джон уже видел его таким, и непроизвольно среагировал (сейчас он особенно четко это почувствовал) так же, как и тогда. Только на этот раз позыв был сильнее – ему понадобилось несколько минут, чтобы унять неуместное (если не сказать бесящее) желание наброситься на это тонкое тело и одновременно затрахать до смерти и порвать в клочья голыми руками.
Видимо, что-то неуловимо изменилось в его лице, заставило Бэгвелла немного прийти в себя и отодвинуться назад, настороженно вглядываясь в спутника. Джон посмотрел на свои руки. Кончики пальцев дрожали от возбуждения и вновь подкатившего иррационального желания. Он ясно видел, что чертов Бэгвелл чувствовал это его желание и против воли откликался на него.
– Выключи фонарь, – наконец проговорил Абруцци.
Голос звучал глухо, хрипло. Сердце билось где-то – не то в висках, не то в горле.
Когда погас свет, стало немного легче. Смотреть в темноте на потолок палатки было лучше, чем при свете видеть расширенные зрачки, обходящий пересохшие губы язык, тонкие, но резкие – такие странные морщинки, сбегающие по щекам, дальше абриса улыбки.
Уснуть ему удалось не сразу, но все же удалось...
[1] Аномия (от фр. anomie – отсутствие организации) – психологическое состояние:
– характеризующееся чувством потери ориентации в жизни;
– возникающее, когда индивид ставится перед необходимостью выполнения противоречащих друг другу норм.
[2] Уошито (Ouachita), горный массив в центральной части США (штаты Оклахома и Арканзас). Образован серией параллельных гряд (высотой до 884 м). Сложен известняками и песчаниками. На склонах широколиственные и сосновые леса. Добыча каменного угля, бокситов, барита. Горячие источники (курорт Хот-Спрингс).
[3] America's Most Wanted – телевизионная передача, посвященная разыскиваемым полицией и ФБР: бежавшим преступникам, пропавшим без вести, в том числе и детям, и т.д. Ведущий – Джон Уолш. Имеется аналог передачи и в Интернете на сайте www.amw.com
