Первый снег выпал довольно рано – едва-едва начавшие желтеть липы, клены и напоминавшие о родном замке каштаны казалось, стали чуть ниже. Ветви поникли под нежданной тяжестью, в воздухе словно разлилось нерадостное удивление, оно было и на лицах прохожих этим утром – не успели привыкнуть к уходу лета, и вот уже зима...

Белые пятна на зеленом казались издали мелкими клочьями облаков, спустившимися ближе к земле, чтобы согреться и понемногу истаять медленными холодными каплями – так же, как исчезают понемногу время, чувства, желания... Черная птица, каркнув, взлетела с верхушки серебристого тополя, – так неожиданно, что кольнуло в груди. Он слишком многого хотел, наверное – радости без боли, нежного рассвета, не уходящего в болезненно-яркий, режущий глаза закат. Но одно немыслимо без другого.

Он свернул с центральной аллеи дворцового парка на узкую, но тоже прямую тропинку. Так рано здесь никого не было – садовник и его помощники если уже и не спали, то завтракали, позевывая и не торопясь выходить из натопленной кухни под низкое, плоское небо, завесившее рассвет унылым серым сукном. Похрустывали под ногами первые упавшие на дорожку листья каштанов – в детстве он воображал, что это следы страшных Закатных тварей, и выкладывал из них цепочки, уводившие к руинам древнего храма Четверых древних богов. Кому-то из предков показалось, что эти развалины стоит сохранить – они придают особое очарование раскинувшемуся вокруг вишневому саду...

Воспоминания прервали быстрые шаги, приближавшиеся не сзади – спереди. Кто-то шел навстречу, и он знал, кто способен узнать, куда и зачем он ушел на исходе ночи, так и не дождавшись тихого, осторожного скрипа дверей, запаха вина, прикосновения к плечу и властного, чуть хрипловатого голоса: «Не притворяйся...»

Он уже десятки раз повторял, что следует сказать. Их время растаяло – быстро, почти мгновенно, как снег на зеленых листьях, – нет, все хорошо, все вернулось к тому, что и должно быть, к тому, как должно, он взрослый двадцатилетний мужчина и все прекрасно понимает...

Они чуть не столкнулись – шедший навстречу неожиданно остановился, и упрямо сжавший губы молодой человек в черном облачении едва не налетел на него.

– Доброе утро.

– Я хотел сказать...

– Что оно не такое уж доброе? Оно будет таким, как ты пожелаешь. Пойдем, сейчас уже не время щеголять в шелковой мантии.

Тот, кто был причиной его бессонных ночей и долгих тусклых дней, засыпанных палой листвой ревнивых раздумий, ничего не объяснял, не просил прощения, – но заготовленные слова растаяли, оставив лишь терпкий привкус увядающих листьев на языке. Он не мог сердиться на него, не мог осуждать, – разве можно взнуздать и запрячь ветер? Тот веет, где хочет. «Но всегда будет возвращаться ко мне».

Алваро насмешливо кивнул – словно прочел его мысли.