«Как же мне получить желаемое? Как же?» – Доктор, не замечая, что делает, начал выводить эту фразу поверх математических формул.
«Нет, так дальше нельзя», – Доктор с раздражением отодвинул от себя пачку измалеванной бумаги. Верхний лист он нервно скомкал и отправил в мусорную корзину, уничтожая улики его душевных мытарств. Не может советский ученый, доктор физико-математических наук вожделеть мужчину в самом низменном смысле этого слова. Причем, ему было совершенно все равно, какого.
До конца дня Доктор так и не смог сосредоточиться на работе. Придя домой, он мешком рухнул на старую, продавленную тахту.
«Думай, думай», – заставлял он себя, как заставлял всегда, когда бился над очередной научной проблемой. Для пущего эффекта он принялся стучать раскрытой ладонью по лбу. «Думай, думай! Черт тебя дери!!!»
– Отодрать бы кого...– мечтательно протянул он вслух. Голова начала трещать, видимо он слегка переборщил с этими своими физическими принуждениями мозга к думанию. Усилием воли Доктор заставил свое грешное (не слишком подходящее слово для человека из Союза, где все поголовно атеисты, но все таки...) тело, прогуляться сначала в ванную к аптечке за аспирином, потом на кухню за стаканом воды. Некстати в голове шевельнулось воспоминание о советском после на их Швецию – Коллонтай и ее «революционной» теории «стакана воды». Доктор проглотил таблетку, половину холодной воды из стаканы выпил сам, другую половину, оттянув резинку клетчатых семейников, выплеснул на свои горящие огнем гениталии. В мокрых, липнущих к телу трусах было холодно и, следовательно, противно, но это отвлекало от мыслей о молодых аспирантах, в больших количествах отиравшихся на его кафедре.
Чтобы отвлечься еще больше, он решил что-нибудь почитать. Перебирая тома на единственной книжной полке, отведенной в его доме под художественную литературу, он с грустью подумал, что зря пренебрегал советами мамы и покупал книги, имеющие отношение только к физике или математике, которые в данной ситуации совершенно не годились. Стройные ряды формул, лаконичные формулировки теорем, особенно с двойным названием, например, Больцано/Коши или Ньютона/Лейбница, напротив, вновь возвращали его к мыслям об аспирантах. Ох, уж этот Сидоренко (ударение на втором слоге, пожалуйста) с его неуставной прической под битлов и васильковыми глазами... Доктор замечтался, прислонившись к книжному шкафу, в трусах вновь стало горячо. Пришлось самому себе врезать по морде.
Спустя несколько секунд, когда боль в щеке улеглась, он вернулся в прерванному было выбору книги.
«Евгений Онегин», ага. Как там... «Мой дядя, самых честных правил...» Бегло перелистывая страницы, Доктор зацепился взглядом за четверостишие:
«Но Ленский, не имев, конечно,
Охоты узы брака несть,
С Онегиным желал сердечно
Знакомство покороче свесть...» [1]
Онегин, Ленский... Брррр!!! Нет, не подходит.
«Война и мир». Война: стройные колонны солдат, крепкие, мужественные офицеры, сражаются плечом к плечу, делятся друг с другом едой, спят под одним одеялом... Кошмар!!!
Даже невесть откуда взявшийся сборник с русскими народными сказками был с негодованием отметен в сторону, ибо его обложку украшала репродукция картины Васнецова «Иван-Царевич на Сером Волке».
Рука Доктора наткнулась на потрепанный томик в черном переплете – «Робинзон Крузо». Мужик тридцать лет прожил в одиночестве на необитаемом острове, совсем не имея средств удовлетворения, кроме собственной руки, смазанной для большего сходства кокосовым молоком. Друг по несчастью. Доктор как-то совсем забыл о Пятнице. Но именно это обстоятельство и натолкнуло его на счастливую мысль.
– Эврика! – закричал Доктор и едва не чебурахнулся с дивана. Он вскочил на ноги и долго скакал по комнате горным козлом, от избытка чувств лобызая заветную книгу.
Идея, навеянная ему бессмертным произведением Даниэля Дефо, была, как все гениальное, проста и, с точки зрения логически мыслящего Доктора, математически выверена.
Близилось лето и, соответственно, сезон отпусков. Обезличенная масса советских людей, как по команде, перетекала из пыльных городов на юга, в санатории, к Черному морю. На прекрасном побережье во множестве были рассеянны маленькие безлюдные пляжи, отгороженные от остального мира широкой полосой кустов и деревьев.
Идея, посетившая Доктора, сводилась к тому, чтобы уговорить одного, а для верности двух друзей, провести законный отпуск совместно с ним на диком пляже, дикарями. Двадцать восемь дней без женщин, вдали от омутов с этими чудовищами. Какой нормальный мужик это выдержит, особенно если незаметно подсыпать в еду и воду афродизиаки. У Доктора в школе было «отлично» не только по физике и математике, но и по химии...
Ну, а дальше, как говорится, дело техники. Хотя технологию гомосексуального совокупления Доктор знал плохо, но надеялся, что на месте разберется.
К выбору друзей для отдыха Доктор подошел ответственно. В конце концов, он остановился на двух: оба приятели босоногого детства. Один – Дипломат, сексуально активный парень, который из каждой заграничной поездки привозил новый экспонат для своей коллекции штопоров и болезнь из семейства венерических. Каким образом при таком поведении он умудрялся оставаться выездным, было для Доктора загадкой.
Вторым, на ком Доктор остановил свой выбор, был невероятно застенчивый ветеринар Рома, именуемый друзьями не иначе, как Айболит. Именно, его профессия, ставшая для него смыслом жизни буквально с пеленок, и была главным источником его стеснительности. Несколько лет назад девушка, в которую Рома был влюблен по уши, бросила его, когда узнала, что ее избранник не всамделишный доктор, а звериный. Для Ромы это стало ударом, от которого он так и не смог оправиться. Рома шарахался от всех женщин в диапазоне от пятнадцати до пятидесяти лет, и удовлетворялся, терзая своего собственного «зверя» в общей коммунальной ванной под шум льющейся из крана воды и хриплые крики соседки, напоминавшей о том, что водные ресурсы следует экономить.
Предложение Доктора пришлось по вкусу и Дипломату, и Роме. Дипломату приватно намекнули, что еще одна выходка, и служить ему на благо Родины до конца жизни в каком-нибудь занюханном Зимбабве. А Роме страшно было ехать в санаторий, где на каждом шагу попадались женщины.
Доктор пребывал на вершине блаженства. Оставшиеся до отпуска три недели он провел, предаваясь возвышенным мечтам о любви при луне на пляже и менее возвышенному онанизму. Для поездки Доктор прикупил три пары обтягивающих плавок и книжицу из серии «Зарубежный детектив», чтобы было, куда пялиться помимо привлекательных выпуклостей приятелей.
Первая неделя прошла чудесно, в соответствии с планом Доктора. Ребята держались, но уже ощутимо давало себя знать вынужденное воздержание и подсыпаемые в должной пропорции афродизии. Рома не выдержал на третий день. Его организм, привыкший к самоудовлетворению, требовал разрядки. Доктор с удовольствием наблюдал стыдливый румянец на едва тронутых загаром небритых щеках Ромы, когда тот вернулся к месту их стойбища после одинокой вечерней прогулки в кустах акации.
Доктор торжествовал и покамест читал детектив, который оказался увлекательным, в основном благодаря главному герою – авантюристу Джексону. Читая описание его приключений, Доктор представлял на его месте то Рому, то Дипломата.
На шестой день не выдержал Дипломат... Ночью Доктор проснулся от странных шорохов, которые раздавались над головой. Рома дрых рядом, утомленный и расслабленный после ежевечерней процедуры, пуская во сне слюни на подушку. Прислушавшись, Доктор понял, что источником звуков является Дипломат, которому в эту ночь досталась очередь спать под открытым южным небом на крыше новенькой докторской «Волги». Сообразив, что Дипломат «гоняет шкурку», Доктор перевернулся на другой бок, прижался к Роме и, довольный, заснул. Сны ему снились цветные и, судя по мокрым плавкам, приятные. Но подробностей, он, к сожалению, вспомнить не смог.
А на восьмой день... (И создал Бог женщину...) На восьмой день с востока явились ЭТИ ДВЕ – Зоя и Наташа. Милиционерши, мать их, Еву, в задницу! Тьфу, пропасть!!!
Стена глухой враждебности, которой Доктор пытался отгородить их узкое мужское сообщество от инородного вторжения, спасала, но недолго. Маневры, осуществленные Доктором и долженствовавшие приблизить вожделенный момент покорения и проникновения, теперь работали против него. Афродизиаки делали свое гнусное дело: Рома и Дипломат только что слюни не пускали, когда ЭТИ дефилировали мимо. Роман увеличил количество одиноких прогулок до трех раз на дню, видимо для поднятия аппетита перед приемом пищи.
Поначалу Доктора утешала надежда, что, установившаяся с первой минуты «холодная война» между полами продлится до конца. До чьего именно конца, отпуска или победного его маневров, Доктор во время внутренних размышлений не уточнял. Впрочем, он допускал такой вариант развития событий, при котором после претворения в реальность его собственных фантазий, приятели захотят удовлетворить естественные потребности с оккупантками.
Неожиданно, ЭТИ изменили полярность поведения на диаметрально противоположное, и с прежней энергией, которую они раньше тратили на ледяное пренебрежение, кинулись зарабатывать хорошее расположение и устанавливать дружеские отношения. Доктору ничего не оставалось, как читать детектив в промежутках между ловлей рыбы и экспериментами с зонтиками. Он по-прежнему представлял на месте Джексона Рому или Дипломата, но вдобавок к этому на месте противников лихого авантюриста, которых тот легко, едва ли не играючи, устранял, видел Наташу, но чаще Зою, как идейного вдохновителя бабского нашествия.
Дни шли за днями, а вместе с ними со сверхсветовой скоростью летел ко всем чертям отпуск. Доктор бессильно злился, наблюдая за брачными играми советских дикарей, представлял на месте Джексона аспиранта Сидоренко, и вынашивал мрачные, если не сказать зловещие, планы по его соблазнению прямо на родимой кафедре. Чаще всего в этих мечтах Сидоренко грезился распластанным на широком дубовом столе профессора Факермана, призывно стонущим. Доктор, одурманенный сладостными видениями, стал вместо Ромы, пребывающего в состоянии перманентного счастья от близости вечно растрепанной Зои, совершать одинокие вылазки вглубь густых насаждений с детективом под мышкой.
Парочки ворковали и совершали парные прогулки по берегу, расходясь в разных направлениях во избежание столкновения. Похудевший и заросший Доктор с тоской предвидел неминуемое окончание детектива, где, по неписанным законам жанра, Джексона, вероятнее всего, поджидал приз в виде женщины, хотя на протяжении книги авантюрист ни с одной не знался.
Каково же было его неописуемое удивление, когда в последней главе выяснилось, что столь полюбившийся ему Джексон – женщина! Полностью осознать этот факт Доктор смог только на следующий день, так как предыдущий был наполнен событиями. Сначала шоком от неожиданного бегства Зои и Наташи, потом погоней за ними, и, наконец, шумным воссоединением. Парочки исследовали берег до утра, а Доктор спал и видел во сне Сидоренко почему-то с пышной женской грудью.
Прошло время... Парочки обженились, создав две прекрасные ячейки общества. Доктору довелось быть свидетелем на обоих бракосочетаниях. Сам он тоже обрел свое счастье в объятьях доцента Богомоловой Надежды Павловны, с соседней, дружественной кафедры. Дама сия отличалась весьма мужеподобным станом, говорила низким, с хрипотцой голосом и ничего не имела против анального секса на столе профессора Факермана.
Прим. автора: [1] неоднозначное многоточие после слова «свесть» добавлено мной, Пушкин Александр Сергеевич к сему пошлому намеку не имеет никакого отношения.
