Сэм неподвижно стоял перед Дином, заслоняя собой дверь их номера в мотеле.

– Ну, что еще? – раздраженно поинтересовался Дин. – Мы же обо всем договорились.

– Ты. Туда. Не пойдешь, – четко произнес Сэм, для убедительности своей позиции складывая руки на груди. – По крайней мере, один.

– Мы все обсудили, Сэм, – раздражение сменилось усталостью; Дин знал, насколько упрям может быть его младший брат, поэтому не видел иного выхода, кроме как приковать того наручниками до своего возвращения. Хотя, может Сэм все-таки передумает...

– Мы? – Сэм изобразил удивление, к которому примешалась изрядная доля недовольства. – Мы, Дин? По-моему, ты решил все без меня, и последние полчаса только пытался убедить меня в том, что так будет лучше. А мы ведь команда, если ты не забыл.

Не передумает, решил Дин и криво ухмыльнулся, отступая на несколько шагов назад:

– Я знаю твое желание, Сэмми. Оно очевидно даже для меня, а уж нашему общему знакомому не составит труда выудить его из твоей головы, если что-то пойдет не так.

Сэм глубоко вздохнул, все еще не двигаясь с места:

– Вот, значит, как, да?

Дин не ответил, и, отвернувшись, принялся перерывать вещи в сумке, лежащей на его кровати.

– Отлично, тогда ты тоже не идешь, – безапелляционно заявил Сэм. – Эта разведка ничего не даст, а соваться в логово этого ненормального джинна – или кто там он на самом деле – не зная, как его уничтожить, – просто глупо.

Дин даже не обратил на брата внимания, продолжая свое занятие.

– Ты можешь хотя бы не делать вид, что не слышишь меня, когда я с тобой разговариваю? – завелся Сэм, на мгновенье позабыв о своем посте перед дверью и подходя ближе к Дину.

Дин, наконец, развернулся к нему лицом, подозрительно довольно улыбаясь, и Сэм успел только расслышать до боли знакомый щелчок и почувствовать легкое прикосновение к запястью, когда Дин дернул его на себя и зафиксировал второе кольцо наручников на железной спинке кровати.

– Я прекрасно тебя слышал, Сэмми, но свое решение не поменяю, – Дин продолжал улыбаться, пока Сэм возмущенно хватал ртом воздух, переваривая произошедшее.

– Ты с ума сошел! Сними их с меня немедленно!

– Как вернусь – обязательно, – ответил Дин и поспешил отойти от брата подальше, пока тот все еще находился в растерянности.

– Дин... – угрожающе начал Сэм.

– Никуда не уходи, я ненадолго, – перебил тот и вышел из комнаты, и Сэму оставалось только скрипеть зубами и строить планы мести, слыша, как поворачивается ключ в замочной скважине с той стороны. Несколько секунд он все еще пытался справиться со злостью, пока в голову не пришла мысль, элементарная для человека в его положении. Сэм был абсолютно уверен, что стоит ему порыться в забытой на постели сумке Дина, он обязательно найдет что-то, что можно использовать в качестве отмычки. Дин так спешил, что забыл о патологическом упрямстве брата, оставляя ему возможность освободиться.

Дин чувствовал себя последним придурком, сворачивая на узкую проселочную дорогу, поросшую травой настолько, что ее почти не было видно. Сэм был прав, не стоило сюда соваться, когда единственной имеющийся у них информацией было то, что а) это не демон б) это не призрак в) это не демон и не призрак, который, предположительно, питается чужими эмоциями. И никаких вариантов как это уничтожить. До Бобби было не дозвониться, и поэтому единственным способом выяснить больше о происходящем для Дина было просто поехать туда, где концентрация негативной энергии была выше всего. Узнать, где обитает это неопознанное Нечто оказалось не так сложно – небольшой город, который они проезжали, захлестнула волна неудач и отчаянья, но сильнее всего страдали люди, чьи дома располагались вблизи лесной полосы. Естественно, никто не придавал значения этой детали, все были поглощены собственным горем; люди в центре города страдали от мелких неприятностей, тогда как те, кто находился ближе к лесу, оплакивали близких родственников и друзей, погибших неожиданной и, по всем законам жанра, трагической и обязательно нелепой смертью. Практически во всех барах была тяжелая, гнетущая тишина, но Дин не был бы Дином Винчестером, если бы не разговорил парочку постояльцев и одну шикарную цыпочку, которая, правда, была не такой шикарной с полными слез глазами и неизвестно какой по счету бутылкой пива в руке. В целом все сводилось к тому, что несколькими неделями ранее все были счастливы, действительно, по-настоящему счастливы, как будто сбывались заветные мечты каждого горожанина. Многие сорвались в большие города – неудивительно, с такой-то удачей – но вскоре вернулись разоренные, разочарованные и морально разбитые. С теми же, кто остался, случилось тоже самое – их сбывающиеся желания погубили или их самих, или близких им людей. Логическая цепочка выстраивалась сама, Дин с Сэмом даже не делились друг с другом догадками, потому что общая картина была предельно ясна, и жители сами бы могли понять, что происходит что-то сверхъестественное, если бы не были так заняты собственными переживаниями. Хотя, Дин не мог их винить – это наверняка тяжело, когда тебя сначала раздразнили возможностью осуществления твоих самых заветных и невероятных мечтаний, а потом так больно обломали крылья, скинув тебя самого на землю так, что никак не получится избежать разодранных в кровь коленей и ссадин.

Дин старался не давать себе думать о своих собственных желаниях. По крайней мере, он оградил от ошибки Сэма, заперев его в мотеле, потому что знал наверняка, что его желание так или иначе связано со сделкой на перекрестке, и если они вдруг попадутся, то это чертово желание уж точно ни к чему хорошему не приведет. Впрочем, как показала практика местных жителей, исполнение любой, даже самой безобидной мечты, не приводит ни к чему хорошему. Как говорится, бойтесь своих желаний...

А что касалось его собственных желаний, о которых он так старательно пытался не думать всю дорогу... Благодаря джинну Дин сумел отказаться от иллюзий, смириться с реальным положением вещей и не мечтать о том, что получить все равно не будет шанса. Единственной маленькой деталью, которую, хоть и с натяжкой, но можно было принять за желание, являлся Сэм. Но это было настолько глубоко, на подсознательном уровне, что Дин позволил себе расслабиться и отправиться в лес. Он так долго убеждал себя, что он реалист, что сам поверил в это. У него нет никаких заблуждений насчет своей жизни. У него нет никаких желаний, кроме, разве что, сочной жареной курочки с соусом, или, на крайний случай, большого аппетитного бургера, но это может навредить только желудку, и то вряд ли – организм давно привык к подобному обращению.

Впереди был тупик, оказавшийся деревянным домиком, почерневшим от старости, но это было уже что-то, потому как лесная полоса длинная и далее идет вдоль шоссе, но в ширину не такая уж и большая, поэтому Дин вполне заслуженно мог мысленно похвалить себя за удачный выбор дороги. По всем показателям это можно было считать эпицентром, от которого и исходило это, так называемое, исполнение желаний.

Дин оставил Импалу между деревьями недалеко от тупика, стараясь действовать как можно тише, и, прихватив на всякий случай ружье, заряженной солью, в обходную направился к дому. Чем больше он приближался к этой постройке, тем больше убеждался, что там никто не живет, и, более того, там давно никого не было. Это немного разочаровывало, потому что в таком случае если это было именно то место, которое он искал, то существо, сотворившее все эти беспорядки, являлось бесплотным духом, что в принципе невозможно. Они уже пришли с Сэмом к выводу, что это не призрак, поскольку они не обладают подобной силой.

Дин наставил ружье прямо перед собой и толкнул дверь ногой. Та моментально поддалась, легко открывшись, и Дин осторожно ступил на порог. В доме стоял затхлый сырой запах гниющего дерева, настолько тошнотворный, что Дин не удержался и прикрыл рукавом нос. Через пару минут он исследовал весь дом – тот был абсолютно пуст, отсутствовали даже какие-либо признаки мебели.

– Ну вот, Сэмми, не стоило так волноваться, – невесело произнес Дин в пустоту, – я все равно выбрал неправильный путь.

– Отчего же неправильный? – прошелестело где-то над самым ухом, и Дин резко развернулся, стреляя наугад. За спиной никого не оказалось, заряд соли ушел в стену, образовав внушительное отверстие в гнилой древесине. Второй раз за день Дин почувствовал себя последним придурком – надо же было так по-крупному облажаться.

Дин развернулся вокруг своей оси, пытаясь понять, кому принадлежал голос, но теперь в доме было так тихо, что он мог слышать собственное учащенное дыхание.

– Черт, – в сердцах выругался Дин и, опустив ружье, несколько раз повторил это с еще большим отчаяньем.

Дин почувствовал легкое головокружение, уже выезжая на ровную асфальтированную дорогу. Через несколько минут к головокружению прибавилась тошнота, и он был вынужден сделать остановку на обочине, чтобы выйти из машины, расслабиться, и глотнуть свежего воздуха. Настроение и без того было паршивое, так еще и эта странная слабость по всему телу. Дин сделал глубокий вдох, уже собираясь садиться обратно на водительское сиденье, как окружающий мир перед глазами потерял очертания, все краски перемешались, слившись сначала в одно яркое пятно, а затем превратившись в тусклое ничто. Последней мыслью, успевшей промелькнуть у него в сознании, была реакция Сэма, когда Дин расскажет ему о произошедшем. Сэм никогда не скажет «Я тебя предупреждал» или что-то в этом роде; высокомерие – это то, что никогда не прочитаешь в его глазах, потому что он не знает, что это такое... Весь такой из себя чертов святой Сэмми...

Приход в сознание сопровождался острой головной болью, несколькими секундами растерянной дезориентации и мучительной попыткой вернуть память. Впрочем, у Дина был опыт в этих делах, поэтому попытка довольно быстро реализовалась. Как только он понял, что находится в снятом им с Сэмом номере на относительно мягкой постели, а не валяется на обочине дороги рядом с Импалой, как и должно было быть, Дин совершил то, чего делать в его положении было нельзя – резко подскочил на кровати, принимая сидячее положение, тем самым вызвав не самое приятное конфетти в голове и перед глазами.

– Дин! – в это же мгновенье Сэм оказался рядом, вцепившись в плечи старшего брата.

От этого вскрика голова стала раскалываться еще сильнее, и Дин неосознанно обхватил ее руками.

– Такой хрени со мной не бывало даже в самом чудовищном похмелье, – простонал он, откидываясь обратно на подушки.

Сэм неопределенно хмыкнул и пробормотал что-то о том, что, похоже, аспирин в этом случае бессилен.

– Ну, я не прочь проверить, – ответил Дин, отнимая ладони от головы. Боль немного поутихла, и сознание начало проясняться. Его блуждающий взгляд остановился на Сэме, уже роющемся в аптечке, и в этом было что-то неправильное. Мозг честно пытается выстроить все события в хронологическом порядке, чтобы понять, что не так.

Дом. Голос. Тишина. Дорога. Темнота. Комната в мотеле. Сэм.

Сэм?!

– Держи, – младший брат заботливо протянул Дину стакан воды и какую-то таблетку, садясь на край его постели.

Дин с сомнением покосился на него, но отказаться не смог.

– Если бы у меня были силы, я бы полил тебя святой водой, – пробормотал он, запивая то, что предположительно было аспирином. – Только два вопроса – как ты выбрался, и как я здесь оказался?

– Ты на самом деле думал, что я буду спокойно сидеть в номере и ждать, когда эта тварь надерет твою возомнившую черте-что о себе задницу? – удивленно спросил Сэм. – Освободиться не составило большого труда, а тачку я позаимствовал у одного из постояльцев. Обрати внимание – я даже вернул ее на место, пока ты тут валялся без сознания в свое удовольствие.

Дин не удержался от ироничной ухмылки, которую Сэм проигнорировал:

– Ты опережал меня всего на несколько минут, но, очевидно, я все равно опоздал. Я нашел тебя на дороге и, в общем-то, это все.

Дин в задумчивости покосился на пустой стакан в руке, будто на его дне находились все ответы, в которых он так нуждался.

– Теперь я был бы не против, если бы ты рассказал свою версию развития событий.

Во время пересказа Дин незаметно наблюдал за каждым изменением эмоций на лице Сэма. К концу истории у него было выражение, которое яснее слов говорило «ну ты и вляпался, чувак».

– Я вляпался, да? – спросил Дин, уверенный в ответе.

– Ничего такого, с чем бы мы не справились, – улыбнулся Сэм, сделав акцент на слове «мы», и Дин мысленно с ним согласился.

Сэм бросил на брата осторожный взгляд, но тут же отвел его:

– Так какие соображения на тему твоего желания, с которым ты кинулся в объятия нашего специалиста по их исполнению?

– Понятия не имею, – Дин натянуто улыбнулся. – Честное слово, кроме жареной курицы с хрустящей корочкой я в тот момент ни о чем не мечтал. Кстати, было бы неплохо...

– Ты умудряешься думать о еде даже в самые ответственные моменты, – перебил Сэм, закатывая глаза. – По крайней мере, судя по тому, что происходит с жителями, мы можем быть уверены – что бы это ни было, оно не создает альтернативные реальности, не запирает в собственном сознании, как это было с джинном. Поэтому, если ты начнешь замечать что-то странное, ты скажешь об этом мне, и мы вместе придумаем, как найти выход... – Сэм сделал паузу и зачем-то добавил: – Хотя мы никогда не сталкивались с таким... Исполняя желания, оно избегает создания новых реальностей, при этом делая людей счастливыми не за счет принижения других.

– Даже не хочу думать, как ему это удается, – поморщился Дин.

– А придется подумать, – пробормотал Сэм, поднимаясь с кровати, – и позвонить еще раз Бобби, может теперь он на связи...

Серьезно забеспокоился Дин только утром следующего дня.

Вместо Бобби по телефону с ними все еще говорил автоответчик, и Дин уже успел свести себя с ума мыслями о том, какое желание это существо отыскало в его подсознании. Надежда на то, что ничего не произошло, и Дин беспрепятственно покинул обитель этой твари, казалась трусостью, поэтому он мужественно изводил себя вопросами о своих желаниях, и мелькающие порой ответы были неутешительными. Но все же он упрашивал себя не паниковать раньше времени, потому что самое страшное желание было так призрачно и глубоко, и появилось так давно, что у Дина было много времени на то, чтобы убедить себя, что его уже нет. Тогда он знал, что просто не имеет права даже думать о чем-то подобном в отношении брата, поэтому постепенно мысли, которые раньше грызли душу день и ночь, стали привычными, а потом вроде бы и вовсе отошли на второй план. Это как неизлечимая болезнь, с которой смиряешься и растворяешь ее в будничной суете и делах, занимающих все твои мысли.

Они с Сэмом завтракали в закусочной, когда Дин сообразил, что в частоте взглядах, бросаемых Сэмом на него, что-то не так. Сначала он списал это на обычное волнение младшего брата за старшего и, прожевав свою яичницу, попросил, придав интонации в голосе как можно больше безразличия:

– Не нервничай так очевидно. Все, что мы можем – это ждать.

– Я знаю, – недовольно ответил Сэм, уткнувшись в свою тарелку.

И Дин решил, что это просто его собственная паранойя.

Второй раз это произошло уже вечером в номере.

Сэм без интереса листал газету, а Дин снова взял телефон, набирая номер Бобби. Он даже не подозревал, сколько надежд на него возлагает, и что будет, если после того, как он опишет ситуацию, Бобби ответит: «Не знаю, парень, никогда об этом не слышал. Какое у тебя желание? Оно уже начало осуществляться?».

Дин уже ожидал услышать привычный записанный на пленку голос, предлагающий оставить сообщение или перезвонить позже, как трубку поднял Бобби.

– Слава богу, – выдохнул Дин, и Сэм, увидев мобильный в руке брата, соскочил с места, присаживаясь на кровать рядом с ним и наклоняясь ближе, чтобы расслышать весь разговор.

– Дин? Что случилось? – Бобби как всегда сразу переходит к делу.

Дин сжато пересказал последние события, а когда дошел до своего путешествия в лес и его последствий, Бобби лишь вздохнул:

– Я знаю что это.

– Да? – Дин не смог скрыть радости в голосе.

– Но я не знаю, как его убить и что делать с твоим желанием...

Повисла пауза. Дин с силой сжал трубку, чувствуя, как на смену только появившемуся облегчению снова приходит эта давящая неопределенность.

– Ты догадываешься, что за желание он выбрал?

– Нет, – коротко ответил Дин. Как будто он целыми днями только тем и занимается, что мечтает, и уже имеет в своем арсенале сотню-другую нереализованных желаний.

– Это немного усложняет наше положение... У меня есть на примете несколько книг... Как только я их пролистаю, приеду к вам. Что бы ты ни пожелал, это скоро начнет исполняться, поэтому лучше никуда не выходите, – Бобби помедлил пару секунд. – И не вздумай ничего предпринимать, Дин.

«Ты и так в дерьме по самые уши из-за своей самодеятельности», – мысленно закончил за него фразу Дин и, поблагодарив Бобби, нажал на отбой.

Сэм все еще сидел рядом... не рядом, а близко, очень близко, вдруг подумал Дин, ощущая от этой близости внезапно появившийся жар во всем теле. Их бедра соприкасались, и казалось, все существо Дина сосредоточилось именно там, чувствуя Сэма даже через два слоя джинсов. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы собраться, прежде чем повернуться лицом к брату и спросить какого хрена он тут расселся.

Спросить не получилось.

Как только он встретился взглядом с Сэмом, слова застряли где-то в горле. Дин замер, глядя ему в глаза и видя то, о чем тайно мечтал не один год, то, чего хотел и одновременно боялся, на что надеялся и чего стыдился, что пытался вытравить из себя, словно это было ядом. Все это в одно мгновенье яркими фейерверками взорвалось внутри, прорываясь наружу, доказывая, что ничего не прошло, что все еще живо. Ощущение нереальности происходящего, единственная пульсирующая в голове мысль: «Это Сэм... так смотрит... невозможно... никогда...», и Дин забывает обо всем, кроме искушения, с которым так долго и отчаянно боролся.

Сэм моргает, и Дин приходит в себя, выныривая из своего наваждения как из глубины озера. В наэлектризованном воздухе рассеиваются невероятные мысли, которые были секунду назад, и Сэм резко поднимается с постели:

– Я... мне...

Дин встает следом, собираясь сказать что-нибудь, что разрядит обстановку, но от этого движения Сэм дергается и выдавливает:

– Мне... мне надо... прогуляться...

Когда дверь за ним закрывается, Дин с проклятьем ударяет по тумбочке рядом с кроватью, надеясь разбить костяшки пальцев в кровь, и шепчет:

– Ты сам виноват, Дин... Ты думал о нем в неправильном ключе в неправильное время, и если это сучье отродье приняло это за твое желание, то ничьей вины, кроме твоей, здесь нет...

Пролежав всю ночь без сна, пялясь в потолок и слушая как ворочается на соседней кровати Сэм, Дин пришел к выводу, что ему необходимо обсудить с ним все, что происходит. Выспросить, обходя острые углы, что он чувствует, и... наверное, убедиться, что чертово желание действительно претворяется в реальность. Не самые радужные перспективы, потому что Дин понимает, насколько неестественны и неправильны его мысли, и знает, что эта тварь питается исключительно негативными эмоциями. А это значит, что рано или поздно случится что-то плохое, так или иначе связанное с его отношениями с Сэмом.

Все утро проходит в напряженном молчании; в закусочной Дин не реагирует на флирт официантки, и Сэм не подкалывает его, кажется, даже не обратив внимания на это непривычное поведение брата.

Впервые после хмурого «Доброе утро, Сэм» заговорить Дин решается только по пути из кафе обратно в номер. Не зная с чего начать – Дин не мастер подобных серьезных разговоров – он предлагает Сэму переехать в соседний мотель.

– Что? – Сэм останавливается, оторвавшись от своих мыслей, и поворачивается к Дину. – Зачем?

– У них кошмарные кровати... жесткие, неудобные... Я всю ночь пытался заснуть, но в таких условиях нормальный здоровый сон не возможен.

Сэм удивленно приподнимает брови, и Дин понимает, что сморозил глупость. Улыбается, пытаясь исправиться:

– Мне кажется, ты тоже не спал...

Сэм молча отворачивается и идет в сторону их номера, а Дин морщится и проклинает себя за косноязычие.

Проходит не больше получаса, когда Сэм, уже в комнате, произносит:

– Ты прав, Дин.

Несколько секунд Дин мучительно соображает, что он упустил, но кроме дурацкого переезда в другой мотель у него нет никаких идей. Сэм невольно усмехается, угадав это, и поясняет, стараясь не смотреть на брата:

– Ты прав – я тоже не спал. Но по другой причине. И... насчет того, что произошло вчера вечером...

«Ну вот, – с некоторой отстраненностью и легкой печалью думает Дин, – Сэм сейчас сделает то, чего не смог я»

– Мы могли бы делать вид, что ничего не случилось, я бы сказал, что в тот момент просто задумался, но... – Сэм медлит, подбирая слова. – К черту, Дин, понятно? К черту, – он, наконец, поднимает взгляд, и в нем столько уверенности и решимости идти до конца, что Дину на какое-то мгновенье становится страшно. – Я знаю, что ты это тоже почувствовал и... что бы это ни было, я не собираюсь это отрицать.

Дин больше всего на свете хочет рассказать Сэмми правду, потому что это, как минимум, нечестно – скрывать от человека то, что его ощущения вызваны гребаной нечистой силой, и так же сильно он хочет оставить его в этом заблуждении, и остаться там вместе с ним... Пусть все катится в ад, неужели он не имеет права на свою маленькую долю счастья?..

Вместо всего этого Дин просто пожимает плечами, зная, что не сможет сделать ни того, ни другого, и тихо добавляет:

– Я, пожалуй, прокачусь за пивом.

И Сэм кивает, хотя в другой раз бы возмущенно воскликнул: «Утром, Дин?!». В конце концов, им обоим сейчас не остается ничего, кроме ожидания.

Бобби позвонил только вечером, и Дин испытал невероятное облегчение, услышав, что тот нашел способ уничтожить это существо – что это и как это называть Дин так и не понял – хотя это и не гарантировало, что проблема с желанием решится. Дин так рьяно уверял Бобби, что все в порядке и ничего необычного не происходит, что Бобби, кажется, убедился в обратном и, выспросив их подробные координаты, пообещал выехать завтра же утром.

Дин поблагодарил небеса и, конечно же, Бобби, потому что с каждым часом сил сопротивляться искушению оставалось все меньше, а желания поддаться, поплыть по течению, попробовать хотя бы раз... Дин резко тряхнул головой, отгоняя настойчивые мысли, и открыл еще одну банку пива, поклявшись себе, что в сюжет следующего фильма он обязательно будет вникать, а не витать в облаках своих идиотских желаний, которые не приведут ни к чему хорошему, и не вздрагивать от случайных прикосновений Сэма, к большому возмущению Дина разлегшегося на половине его постели и аргументировав свое положение тем, что «С твоей кровати телик лучше видно, Дин, не будь таким жмотом!.. Что? Не нравится, можешь занять мою». Из чисто винчестеровского упрямства Дин остался на месте... ну, может быть, помимо упрямства и были еще какие-то причины, но Дин старался об этом не думать.

– Ты смотришь? – Сэм повернулся к нему, и Дин опять испытал одновременно два противоположных желания – отодвинуться как можно дальше и...

– Смотрю, – быстро ответил он, чтобы не сделать ничего из того, чего хотелось.

– Если тебе не интересно, можно включить что-нибудь другое, – предложил Сэм.

– Да нет, все нормально.

– Или хочешь, можно поиграть во что-нибудь?

Дин уставился на брата. Ему послышалось, или Сэм только что предложил поиграть?

– Ну, например, в карты на желание, – быстро добавил Сэм, заметив замешательство Дина, – или в «правду или вызов».

– Спасибо, но, думаю, с меня желаний хватит, – Дин сделал глоток из банки, чувствуя, как растет напряжение. Или оно и не проходило со вчерашнего дня?

– А если...

– Ни за что, Сэм. Я не буду ни во что играть. Нам не десять лет, и не пятнадцать.

– О'кей, как скажешь...

Отлично, подумал Дин, теперь он должен чувствовать себя виноватым еще и за то, что резко ответил на дурацкое предложение поиграть. Ему вообще иногда казалось странной сама мысль, что они сидят здесь, убивая время, когда у него, Дина, этого времени осталось не так уж много... А потом вслед за этой мыслью шла другая, коварная, искушающая – а почему бы и нет? Почему бы не послать все к чертовой матери и не подойти к Сэму и взять то, чего хотелось так мучительно долго? Все равно Дину нечего терять. То есть теперь действительно нечего. Ему даже вряд ли удастся оставить у младшего брата приятные воспоминания о себе после всей этой херни с желаниями. Когда все закончится, и наваждение у Сэма пройдет, он, в конце концов, поймет, что это было.

Они просидели так еще несколько часов, пока Дин, в итоге, не спихнул Сэма с кровати. Тот пытался затеять шутливую борьбу, но это было как раз то, чего Дин сейчас старался избегать, чтобы окончательно не съехать с катушек. Он и так живет в ожидании того момента, когда Сэм узнает правду и в лучшем случае даст ему по морде, а в худшем... впрочем, хуже, чем сейчас, уже быть не может.

– Поскорее бы все это закончилось, – пробормотал Дин, расправляя смятую постель.

– Ты что-то сказал?

Дин покачал головой, и Сэм не стал переспрашивать.

– Я в душ, – произнес он, и Дин только безразлично махнул рукой.

Пиво немного расслабило, позволяя терзающим мыслям отойти на второй план, и Дин уже почти засыпал, прямо в одежде, когда рядом что-то с грохотом ударилось об пол и с таким же внушительным шумом покатилось в его сторону, куда-то под кровать. Дин резко подскочил, одной рукой ныряя под подушку за оружием, а вторую протягивая к настольной лампе на тумбочке. Вторая ладонь ушла в пустоту.

– Извини... Я случайно светильник задел... – послышался смущенный голос Сэма.

– Придурок, – фыркнул Дин, расслабляясь. Иногда Сэм мог быть несколько неуклюжим, что напоминало Дину времена, когда они втроем были вместе, и Сэмми был еще маленьким, чего нельзя было сказать о его телосложении. Пару раз Дину приходилось уверять младшего брата, что это очень круто – быть таким высоким, можно играть в баскетбол. Только вот Сэма интересовали больше реально существующие насмешки одноклассников, нежели какой-то там баскетбол в перспективе.

Дин уже занервничал от длины паузы и бездействия Сэма. Он стоял над ним – в темноте был виден лишь силуэт, но он был неподвижен, казалось, что его брат даже перестал дышать.

– Сэм? – неуверенно позвал Дин.

– Мне страшно, Дин, – на одном дыхании. – Мне очень страшно.

Дин бы многое отдал за то, чтобы можно было по привычке отшутиться, но он прекрасно понимает, что это не то время и место, поэтому он просто пододвигается, молча приглашая Сэма присесть. Сэм медлит, но, в конце концов, опускается на матрас рядом с Дином.

– Я боюсь... я не хочу тебя отпускать и...

Дин молчит, не уверенный, что способен выдержать продолжение монолога.

– И мы теряем время. Оно просто уходит, понимаешь? Ты считаешь, сколько нам осталось?

Дин хочет поправить – не «нам», а «мне», но вместо этого отрицательно качает головой. Ему очень часто приходилось делать совсем не то, что хотелось. Он привык, что нельзя идти на поводу у желаний. И он не пойдет. Он смирился.

– Дин... – ладонь Сэма накрывает его запястье, и Дин едва заметно вздрагивает. Сэм наклоняется ближе, и Дин в глубине души радуется, что в такой темноте невозможно заглянуть в глаза. Пальцы на его запястье с силой сжимаются, и у Дина мелькает шальная мысль, что в темноте не получится смотреть в глаза, зато можно сделать что-то другое...

Нестерпимо хочется вывернуться и просто убежать, далеко, навсегда, без обратных путей, но Сэм не дает ему такого шанса. Он резко подается вперед, прижимаясь к Дину и размещая другую руку на его плече. И можно было принять это за объятие, за попытку Сэма убежать от страха и просто забыть обо всем, но уже через какое-то бесстыдно короткое мгновенье Дин чувствует горячее сорванное дыхание на своей шее, щеке, а затем Сэм с отчаянной смелостью целует его, а пальцы еще сильнее впиваются в плечо и запястье, чтобы хотя бы на одну секунду суметь удержать...

Дин даже не может отвечать; шокированный, растерянный, он почти теряет ощущение реальности, растворяясь в происходящем, но где-то в глубине сознания, надрываясь, кричит голос разума, требуя прекратить это, пока не стало поздно, пока не стало еще хреновей... Дин, наконец, отворачивается, и губы Сэма скользят по щеке, не сдаваясь, спускаются к шее, пока Дин резко не сбрасывает с себя его руки. Он знает, что должен сказать что-нибудь типа «Какого хрена ты творишь?!», но Дин понимал, к чему все шло, и Сэм понимал, и предупреждал и... черт, никогда еще Дину не было так паршиво от разрывающих изнутри желаний, противоречащих здравому смыслу.

Дин чувствовал, что Сэм смотрит на него, смотрит выжидательно и осторожно, но в голове все еще был густой, вязкий туман, мешающий трезвым решениям.

– Ты же хочешь этого, Дин, я знаю, – тихо произносит Сэм, чуть задыхаясь. – Я вижу, как ты на меня смотришь. Нет ничего противоестественного, чтобы поддаться своему желанию.

На слове «желание» у Дина все внутри переворачивается, он вспоминает, что все это гребаная нечисть, иллюзия, обман, и Сэм никогда бы не стал говорить ничего подобного. Но из Дина словно разом высосали все силы, и если бы Сэм предпринял еще одну попытку, Дин знает – он не смог бы устоять. Как можно сопротивляться, когда запретный плод так сладок, и его кладут тебе в руки? Все ужасное уже произошло, ничего не случится, если он поддастся... один раз... а потом все равно приедет Бобби, Бобби поможет, они разберутся со всем этим дерьмом, а пока...

Сэм перемещается на пол, вставая на колени между ног Дина и тянется к ремню на его джинсах. От этих прикосновений замолкает даже голос здравого смысла, и Дин понимает, что ничто, в сущности, не мешает им это сделать, что нечего терять, когда уже все потеряно, что еще чуть-чуть и...

Сердце билось в совершенно сумасшедшем ритме, с каждым ударом выбивая последние сомнения из головы, и Дин положил руки на плечи Сэму, когда тот уже расстегнул ремень и принялся за ширинку. Сэм вздрогнул, почувствовав его ладони, но уже через мгновенье, не ощутив сопротивления, резко дернул молнию вниз, просунул руки в штаны Дина, обнимая его за бедра и наваливаясь сверху. Сэм урывками целовал его в ухо, шею, в то время как его пальцы уже перебрались к пуговицам рубашки. Дин мог лишь судорожно вдыхать и выдыхать, пытаясь догнать заданный братом темп и шаря ладонями по его спине, задирая его футболку и ощущая, как по всему телу расползается жаркое, опаляющее каждую мышцу тела нетерпение.

Сэм что-то простонал, и Дин поначалу удивился каким хриплым и неестественным стал голос его брата, пока не услышал свой:

– Что?

– Приподнимись... – повторил Сэм, пытаясь стянуть с брата джинсы. Дин послушно поднял бедра, подсознательно отмечая, что вот теперь они уже точно переступили черту, за которой кончались их обычные отношения. Господи, это безумие, думает Дин, и понимает, что благодарить надо не бога, а дьявола, этого демона, эту адскую тварь, которая все это с ними сотворила. И это были его последние мысли, потому что Сэм перед ним, на нем, уже практически без одежды, в одних плавках, как и он сам, и, черт, это настолько невероятно, крышесносно и просто охуительно, что Дин не может больше сдерживаться и переворачивается, подминая Сэма под себя.

Дин целует, кусает, ласкает, снова целует Сэма, сжимает коленями его бедра, в награду получая его горячее сбитое дыхание на своей коже, перемежающееся с тихим поскуливанием, и оттягивает резинку его плавок. Комната вокруг плывет, словно в плохом трипе, когда Дин, глядя раскрасневшемуся Сэму в лицо, кладет руку на его возбужденный член. Сэм выгибается навстречу, царапая его спину, и Дин проводит ладонью по всей длине, а пальцы Сэма впиваются в него, словно желая оставить синяки, которые не сойдут всю оставшуюся жизнь. Дин ускоряет темп, в отместку второй рукой с силой стискивая его бедро, и в ответ на возмущенный взгляд Сэма выдавливает из себя заранее подготовленную ухмылку, которую, он уверен, Сэм увидит в свете зажегшихся на стоянке фонарей:

– Ничего, Сэмми, до свадьбы заживет...

Сэм резко отпускает Дина, и одним движением стягивает его плавки до колен, исправляя очевидную несправедливость. У Дина стоит так, что Сэм не может удержать похабной улыбки, такой, которую его брат ни разу не видел, но она ему, несомненно, нравится.

Их руки путаются, пальцы переплетаются, когда они, задыхаясь, дрочат друг другу, локти больно ударяют по бедрами и ребрам, зубы стукаются, когда они рвано, невпопад, сбиваясь с ритма, целуются. Нижняя губа у Сэма кровоточит, и Дин настойчиво слизывает выступающие капельки крови, пока Сэм резко не дергается, и Дин снова прокусывает тонкую нежную кожу.

Сэм кончает первым, и от этого непривычного, но невероятного, головокружительного ощущения вздрогнувшего в его руках брата Дин не сдерживается, и его напряженные мышцы расслабляются, пропустив электрический заряд через все тело и заставив Дина безвольно опустится рядом с Сэмом, все еще пытающимся выровнять дыхание.

Кровать узкая, поэтому через какое-то время Сэм складывает на Дина руки и ноги, не обращая на его ворчание внимания, и накрывает их одеялом. Сторона с расплывшимся мокрым пятном, естественно, достается Дину, но он слишком расслаблен, чтобы спорить. Вот еще пару минут, и он точно выгонит Сэма на свое место. Обязательно.

Правда, через пару минут Сэм уже будет спать.

Утром Дин испытал нечто похожее на дежа-вю – хотя Сэм и улыбался, пытаясь разговорить его, Дин отмалчивался, пробираясь сквозь дебри не самых приятных мыслей. Вся прошедшая ночь в ярких красках стояла перед глазами, путая и сбивая, мешая логику с позывами сердца. Единственное слово, которое постоянно приходило на ум, было лаконичным и полностью описывало ситуацию, в которую он попал.

Пиздец, думал Дин, большой и капитальный пиздец.

Как он вообще на это поддался? И с чего он взял, что приезд Бобби решит все его проблемы?

– Ты можешь хотя бы не сидеть с таким выражением лица, будто больше всего на свете мечтаешь прикончить меня? – похоже, Сэм сдался. Он больше не улыбался.

– Что? Прости, я вовсе не... ну... не хочу делать того, о чем ты говоришь... – Дин все еще разбирал бардак в собственной голове, поэтому не слишком долго размышлял над ответом.

– Ну спасибо, – теперь в голосе Сэма отчетливо слышалась горечь. Дин, как старший брат, должен был спросить в чем дело, успокоить, поддержать, но теперь братские отношения превратились в нечто странное и непонятное, и Дину, боявшемуся задать этот вопрос, потому что он знал ответ, оставалось лишь надеяться, что они не разрушились вконец.

Дину потребовалось в четвертый раз поменять позу за столом, прежде чем Сэм не выпалил:

– Хорошо, я вижу, что тебе не хватает смелости спросить. Тогда это сделаю я. Какого черта с тобой происходит? Я просто не могу понять, Дин! Мы же взрослые люди. И несем ответственность за свои поступки. Так, может, прекратишь делать вид, что мы вчера просто поссорились из-за какой-нибудь ерунды, как это бывало в детстве?!

Дин чувствовал, как злость закипает внутри – не на Сэма, ни в чем не повинного, обманутого, а на себя, с такой невероятной легкостью поддавшегося на провокацию и разрушив все, что так долго и старательно оберегал. Как вообще могло произойти нечто подобное?! То есть он, конечно, знал как, и не раз представлял это, но ему бы и в голову не пришло, что это действительно когда-нибудь случится, из-за какой-то хреновой нечисти, и Сэм, его Сэмми, будет жертвой постыдной лжи, которую Дин хранил несколько лет...

– Значит, не хочешь отвечать, да? – Дин поднял глаза на брата, и увидел, что тот закусил губу, сдерживая себя. Эта картина моментально родила в голове воспоминания о том, как ночью он несколько раз прокусил эту губу, и едва заметная ранка сейчас была доказательством, что все это не его больное воображение и не ночной кошмар, о котором можно забыть, проснувшись.

Сэм нервно улыбнулся, поняв, что от Дина он ничего не дождется. Но Дин, неожиданно даже для самого себя, произнес, словно пытаясь оправдаться:

– Ты просто не знаешь, что это было.

– О чем ты? – немного устало.

Дин отдал последние силы на улыбку, надеясь, что Сэм никогда не узнает с каким мучением она ему далась:

– Это и было мое желание. Желание, которое должно исполнится и похерить всю жизнь своей жертвы, – наткнувшись на непонимающий взгляд, Дин пояснил. – Это существо в лесу... Понимаешь, о чем я?

Дин ждал бури, но вместо этого Сэм спокойно ответил:

– Нет, Дин, не понимаю. И не хочу понимать, что ты там себе вбил в свою упрямую голову. Это никак не связано с охотой. Мы просто этого хотели. Я хотел, ты. И только попробуй отрицать, что тебе это не понравилось.

– Я не отрицаю, Сэм, но ты не... – Дин вздохнул, не став договаривать.

– Я – что? Мы просто... теряем время, – последние слова Сэм произнес настолько тихо, чтобы Дин мог притвориться, что не слышал. Он мог лишь притвориться, но не на самом деле не услышать, и именно поэтому сейчас ему стало так больно и обидно. Второй раз за последние сутки он слышит это от брата, и ощущение отчаянной безысходности заполняет пустоту в душе, сжимая многострадальное сердце.

Дин не знает, чем бы это закончилось, если бы не короткий стук в дверь, и он уверен, что и не хочет знать. Сэм идет открывать, наконец, отвлекшись от брата, поэтому Дин может резко и зло утереть рукавом скопившиеся на ресницах слезы. В этот момент он ненавидит себя с такой силой, что готов променять оставшиеся ему, такие драгоценные, дни на то, чтобы Сэм никогда больше не вспоминал о том, что произошло в этом номере ночью.

– Ну как вы тут, мальчики? – голос Бобби отрывает Дина от самобичевания, и он поворачивается, пытаясь изобразить на лице как можно больше радости. Нет, он рад, что Бобби, наконец, приехал, но вот только любую положительную эмоцию тут же съедает всепоглощающая тоска.

Бобби проходит, ободряюще похлопав Дина по спине, и сразу же спрашивает:

– Что с твоим желанием? Я смотрю, пока никаких продвижений?

Дин молчит, и Бобби переводит взгляд на Сэма.

– Никаких, – отвечает он, и в его устах это звучит как правда. Потому что он в это верит, усмехается про себя Дин.

– Отлично, тогда я успею прикончить эту тварь. Потому что желанию невозможно сопротивляться. По моим подсчетам оно уже должно было прийти в действие, но спишем все на вашу осмотрительность, – Бобби подозрительно прищурился. – Вы ведь никуда не выходили, да?

– Только позавтракать, – пожал плечами Сэм.

Бобби неопределенно покачал головой и стал выкладывать на стол какие-то бумаги и карты. Только Дин предпринял попытку в них всмотреться, как Бобби тут же ее пресек:

– Нет. Вы в этом не участвуете.

– Что? – Дин удивленно смотрит на Бобби, садящегося напротив и пододвигающего листы к себе. – Почему? Со мной больше ничего не случится.

Бобби кинул на него взгляд, говоривший «вот уж действительно, с тобой ничего...»

– Вы не идете, и точка, – твердо сказал он тоном, не терпящим возражений.

Сэм бросил осторожный взгляд на Дина, и тот раздраженно встал из-за стола, с шумом отодвинув стул:

– Чудесно. Я буду на улице.

Глядя на Бобби, Дину пришлось добавить:

– На крыльце.

Дин знал, что последний человек, на которого стоит вымещать злость – это Бобби, но он надеялся, что тот, как всегда, простит и поймет. «Если бы он знал, что здесь недавно происходило, обязательно бы понял», – промелькнула язвительная мысль, и Дин, плотно прикрыв за собой дверь, опустился на ступеньки.

Это так отвратительно, когда за твои ошибки вынуждены расплачиваться другие люди. И Сэм... его поведение точно связано с чертовым желанием, потому что он даже не стал раздумывать, когда Дин в запале выложил ему всю правду, даже не удивился, услышав, что его родной брат посвятил свое свободное время фантазиям на тему их близости. Он словно... ослеплен.

Дверь за его спиной открывается, и Дину даже не надо обладать даром предвиденья, чтобы догадаться, что это Сэм.

– Мы ведь не договорили, да? – Дин уверяет себя, что в его голосе не слышится тщательно спрятанная надежда, и решает никак не реагировать. Зачем нужно озвучивать ответы, когда они очевидны?

Сэм садится рядом, и Дин обещает себе не смотреть в его сторону.

– Ты зря убеждаешь себя, что это каким-то образом связано со сверхъестественным. То есть, конечно, это нельзя назвать естественным, но, черт возьми, Дин... прекрати себя обманывать.

Дин качает головой, что в его исполнении означает – понимай как хочешь, мое мнение все равно не изменится.

– Пожалуйста, не поступай так с нами...

«Нет, нет, нет», – твердит Дин про себя, будто мантру. Не то чтобы это помогало, но все же хоть какая-то возможность избежать очередного искушения. Он и так сломался, большего он просто не переживет...

Он бы и дальше продолжал держаться, если бы Сэм вдруг не развернул его к себе лицом, не наклонился, превращая расстояние между ними из «опасно близкого» в «безвыходно близкое». Дин даже не успевает понять, что происходит, как Сэм набрасывается на него с таким отчаяньем, словно Дин собрался помирать уже завтра. Дин не отвечает на поцелуй, но и не может его прекратить, и Сэм с еще большим напором раскрывает его губы, а ладони обхватывают его затылок, мешая сопротивлению, которого даже не возникло.

Над их головами раздается не самое деликатное покашливание, но Сэму, кажется, плевать. Дин с трудом выворачивается, натыкаясь мутным взором на Бобби, и понимает, что уже не может ничего чувствовать. Все словно поглотила мрачная, черная дыра в душе, высасывающая все его силы.

– Ничего не хотите сказать?

Дин отвечает только тогда, когда они все оказываются в комнате:

– Это и есть мое желание. Хотя, ты, наверное, и так догадался.

– Вы должны были мне рассказать, – Бобби старается не смотреть на них.

– Нечего рассказывать, – протестует Сэм, – просто Дин убедил себя, что это происходит из-за какого-то желания. Но я уверен, что это ни при чем...

Бобби бросил быстрый взгляд на Дина, и Дин знал, что он успел прочитать в его глазах все, что было нужно. Бобби размышляет несколько секунд, пока Сэм хмуро смотрит на Дина, полностью игнорирующего его.

– Возможно, я лезу не в свое дело, но... – начал Бобби, – но вам надо разбежаться. Вам обоим прекрасно известно, что стало с горожанами, и единственная возможность избежать их участия – это противостоять желанию, любым способом. Я уничтожу эту тварь, но это не значит, что вам не придется страдать. Неприятных последствий не избежать в любом случае...

Сэм усмехается, и весь его вид говорит о том, что с планом Бобби он не согласен. Тогда Бобби просит его оставить их с Дином ненадолго, и Сэм соглашается лишь через несколько минут уговоров и угроз.

– Дин, ты же понимаешь...

– Да, я все знаю, – перебивает Дин. – Попробуй, скажи это Сэму.

– Сэму будет не сложно, ведь не он жертва, и, по сути, это не его желание. У него обычное затмение, он не контролирует себя, но как только вы окажетесь как можно дальше друг от друга, это пройдет. По крайней мере, у него.

Дин понимает, что Бобби чертовски прав, но как ему найти в себе силы бросить Сэма? Даже в другой ситуации он бы не смог это сделать.

– Это вынужденные меры. Хотя бы до того, как я не разберусь с этим хреновым джинном. Потом это должно пройти.

– Должно? – переспрашивает Дин, и, видя недоуменный взгляд Бобби, лишь качает головой, показывая, что не нуждается в ответе.

– Я не согласен.

Сэм стоит у них за спиной, сложив руки на груди.

– Я не согласен, – упрямо повторяет он.

– Хорошо, – неожиданно произносит Бобби. – В таком случае я поеду сегодня же вечером, и вам не придется... – неопределенный жест рукой в воздухе, – расставаться. Только, пожалуйста, не наделайте глупостей...

Бобби проходит мимо Дина и шепчет так, чтобы только он это услышал:

– Но если что-то пойдет не так, тебе придется его оставить. За твою жизнь я уже не дам и ломаного гроша, но, умоляю, не порть его...

Впервые за долгое время Дину кажется, что часы замедлили свой ход и минуты тянутся бесконечно. От Бобби уже два часа никаких вестей, а он дал это идиотское обещание – не соваться туда, куда его, по словам Бобби, не звали. Сэм обещал присмотреть за Дином, и Дин был готов врезать ему за одну только эту фразу.

Непонятная ярость постепенно рассеивалась, и Дин в молчании сидел на кровати, не зная чем себя занять. Он бы даже согласился складывать кубик Рубика, лишь бы не чувствовать тяжелый взгляд Сэма на себе.

– Ты ведь не собираешься следовать совету Бобби? – немного нервно спрашивает Сэм.

Дин бы мог притвориться ничего не понимающим, мог бы не отвечать вовсе – это как-то вошло в привычку, но он просто пожимает плечами, безразлично глядя в окно. Сэм встает перед ним, закрывая обзор, и показывает, что не отстанет, пока не получит ответа.

– Может быть, Сэм, – нехотя произносит Дин. – И что с того? Бобби единственный здравомыслящий человек, и он прав.

– До тебя просто никак не может дойти, что мои чувства не имеют к этому никакого отношения!

– Чувства? – Дин не может удержаться от слабой усмешки. Как бы он хотел и в этот раз поддаться искушению, поверить Сэму, но он просто не имел на это права. Сэм не знал, о чем говорит.

– Забудь, – бросает Сэм, отворачиваясь.

– Прекрати меня убеждать в том, чего не знаешь, – хмуро отвечает Дин, стараясь не смотреть на его напряженную спину. – Потом, когда все это пройдет, – если это пройдет, добавил про себя Дин, – нам обоим будет очень... очень...

Дин пытался подобрать подходящее слово, чтобы описать то, что он уже сейчас чувствует, но понял, что Сэму все равно сейчас ничего не докажешь. Пусть думает что хочет... только бы он не стал больше приставать с этим к Дину, который сам в состоянии свести себя с ума...

Через полчаса после звонка Бобби, уничтожившего это существо, Дин снова будет заниматься самообманам, пытаясь уверить себя, что висящая в воздухе неопределенность и еще более мрачное настроение Сэма – вовсе не плохой знак. Они с этим разберутся, позже, когда Сэм будет в состоянии поговорить... и когда Дин сможет посмотреть ему в глаза.

Дин еще не знает, что через пару дней Сэм скажет, что не может понять, что это было и что он чувствует, а Дин усмехнется про себя: «Ну вот все и закончилось. Все, как ты и хотел, Дин Винчестер». И Дин еще не знает, что потом долго будет считать, что единственное его ощущение – это облегчение, ведь от его гребаного года осталась всего пара месяцев.

Эпилог. Несколько дней спустя

Дин просыпается от того, что его кровать прогибается под чужим весом. Глаза привыкают к темноте несколько секунд, в течение которых Дин подавляет рефлексы охотника, лелея в себе глупую надежду, что это Сэм.

Дыхание задерживается где-то глубоко в груди, о которую в бешеном ритме начинает биться сердце. Не от мысли, что это может оказаться какая-то нечисть, а от мысли, что это его Сэмми...

– Дин, – тихий знакомый голос, но Дин даже не может ответить – непослушный язык так не вовремя прилип к нёбу.

– Я знаю, что ты проснулся, – осторожный вздох, Сэм медлит в нерешительности. – Я просто...

Дин садится в постели, и их лица оказываются на одном уровне. Сэм неуверенно улыбается, и от этой улыбки у Дина все внутри переворачивается. Он с яростным отчаяньем прижимает брата к себе, ощущая, как тот обнимает в ответ.

– Я так скучал... – шепчет Сэм, и у Дина появляется ощущение, что комната превратилась в карусель – или это просто голова так кружится, обезумев от захлестнувших эмоций? Он отнимает Сэма от себя, и целует, целует, целует... делает все, лишь бы прогнать горько-сладостное чувство в душе и не дать стоящим в глазах слезам покатиться по щекам.