Вино победы – густое, как кровь, терпкое, сладкое...

Он поднимает чашу, стоя на поле битвы, усеянном телами врагов. Измученный, израненный, но – ликующий. Чем труднее цель, тем желаннее её достижение, и прочнее та слава, что щедро омыта кровью. А он сегодня добыл славу, блеск и величие которой не померкнут с годами, не сотрутся из памяти живущих. Он посмотрел в лицо самой Смерти и не отвел взора, он не склонился под карающим огненным жезлом Ямы. Кто ещё способен на такое?!

– Нет для меня недостижимого! – восклицает он, и эхо далеко разносит его крик.

Он вскидывает голову и хрипло смеется. Ветер треплет его огненные пряди.

– Я первый, я лучший, я непобедим!

Он подносит чашу к губам и пьет – глоток за глотком – свою победу.

* * *

– О царь, не пора ли вернуться на Ланку? Кажется, здесь больше нет ничего интересного... – осторожно и очень почтительно произнес Прахаста, держась, на всякий случай, подальше от Раваны. У царя так быстро меняется настроение, и он так легко впадает в гнев, а гнев Раваны – это...

– Я увидел лишь малую часть подземного мира, а ты уже утомлен походом и просишься домой?

Десятиглавый сдвинул брови, и советник сжался под его тяжелым взглядом.

– А впрочем, – лицо Раваны внезапно разгладилось, и голос смягчился, – если и дальше мои глаза будут видеть столь же унылую картину... Тогда – да, повернем домой.

И Прахаста облегченно вздохнул: гроза миновала, тучи рассеялись.

... Владения Ямы остались далеко позади. И можно было наверняка сказать, что владения бога смерти тоже отнюдь не услаждали взор. Один ад чего стоит: Вайтарани, река крови и огня, раскаленный песок по берегам, рощи, где на деревьях вместо листьев шипы и лезвия, полчища кровожадных тварей ужасающего вида. И повсюду – стоны и вопли грешников, обреченных на неисчислимые муки. Равана собирался освободить несчастных, но боги были против и, поскольку для Десятиглавого воля богов – пустой звук, пожаловались Брахме-Прародителю. С Брахмой не поспоришь, пришлось оставить бедных грешников там, где они пребывали.

– И после этого они называют меня злодеем?! – долго бушевал царь ракшасов, охваченный бессильной яростью. Не было во всех мирах существ, которых бы Равана ненавидел больше, чем богов...

Хотелось, однако, увидеть и мир, уготованный Ямой для праведников. Но тщетно искал Равана прекрасные чертоги, о которых был наслышан, владения Ямы даже за пределами ада были темными и мрачными. Ни тенистых рощ, ни прохладных рек...

– Говорили мне, о царь, что праведный взор видит царство Ямы иначе, – заметил мудрый Прахаста.

– Хм, возможно, – согласился Равана. – Да только не проверишь: откуда в моем войске праведники возьмутся? Сюда бы моего братца – Вибхишану, – был бы хоть какой-то толк от его добродетели...

С радостью покидали ракшасы неприветливые владения бога смерти. Но... За пределами царства Ямы их ждала безводная и безжизненная пустыня...

... Равана вытер пот с покрытого пылью лица. Прахаста прав: надо поворачивать. Очевидно, что здесь нет земель, которые хотелось бы завоевать, и нет противника, с которым хотелось бы сразиться. Здесь вообще ничего нет... Но зачем же он забрел так далеко? Почему упрямо шел всё дальше вглубь пустыни? Словно что-то тянуло, звало его... И сейчас зовет. И он, будто бы, знает точно, куда идти...

«Нет, повернуть всегда успею. А сейчас – чуть левее, потом прямо... Ещё немного, уже недолго осталось... До чего?..»

Ответ не заставил себя ждать. Возгласы удивления и восторга пронеслись по рядам уставшего войска – прямо перед ними раскинулся цветущий сад, а посреди него высился ослепительный в своем великолепии дворец.

Равана озадаченно посмотрел на советника.

– Что это, Прахаста? Дворец... Кому понадобилось устраивать такое великолепие посреди безжизненной пустыни? Ты что-нибудь знаешь об этом?

– Нет, о царь... – советнику были известны все царства подземного мира, все правители, но о подобном месте он ничего не слышал.

– Так поди и узнай! – удивление в голосе Раваны сменилось раздражением.

Прахаста безропотно повиновался. Поскольку настроение у Десятиглавого снова опасно изменилось, возражать было – себе дороже. На то, чтобы пойти в одиночку к странному дворцу, доблести требовалось несравнимо меньше, чем на то, чтобы спорить с царем ракшасов.

... – Ну?!?

Равана даже не дал советнику как следует отдышаться. То, что Прахаста выглядел сильно испуганным, только подогревало интерес царя.

И советник рассказал... О благоухающих деревьях чудной красоты и с невиданными плодами, о ярких птицах со сладкозвучными голосами, о дворце... «О царь, даже у богов нет такого! Колонны – ярчайшее золото, арки из сверкающего хрусталя, а лестницы и своды – все в россыпях драгоценных камней...»

– Даже у богов нет?.. А хозяин?.. Хозяин кто? – торопил распираемый любопытством Равана.

– В том-то и дело, о царь, я... не видел его...

И Прахаста признался, что в покои дворца он войти так и не смог. Дорогу советнику Раваны преградил страж.

– Один вид его настолько ужасен...

В это Десятиглавый сразу поверил, поскольку Прахаста побледнел при одном только воспоминании...

– ... он огромен, железная палица в его руках величиной с твою колесницу, а глаза мечут пламя. А когда он рассмеялся, увидев меня, земля задрожала...

– Довольно! – оборвал советника Равана. – Мне уже не терпится увидеть и этот дворец, и этого стража. Должно быть, хозяин этих мест своим могуществом превосходит всех моих прежних противников. Тем больше я прославлюсь, победив его!

Он вскочил на колесницу и оглянулся на своих ракшасов. Свирепые бойцы прятали взгляды и вид имели несколько... нерешительный. Оно и понятно: до сих пор испугать Прахасту до такой степени мог только сам Равана.

Десятиглавый досадливо поморщился:

– Ааа... трусливые псы! Ну, и оставайтесь тут, с этим грозным стражем я и один справлюсь!

И он погнал колесницу ко дворцу.

... Аромат цветов и плодов кружил голову, а пение птиц – куда там небесным музыкантам! Сам же дворец... блеск золота и самоцветов освещал всё вокруг подобно солнечным лучам... Ни в одном из миров не видел Равана такого великолепия. И он испытывал непреодолимое желание... ну, какое желание может быть у ракшаса при виде столь ослепительной красоты?.. да, он желал немедля завоевать это место. Потому, что всё прекрасное должно принадлежать ему, Раване.

... – Чего тебе нужно, ракшас?

Громоподобный голос раздался сверху, и дворцовые своды содрогнулись. Содрогнулся и Равана, он никак не мог оторвать взгляд от палицы, на которую опирался страж, – пожалуй, Прахаста даже преуменьшил её размер. Потом царь ракшасов перевел взгляд наверх, к потолку, туда, где находилась голова стража, посмотрел в огромные огненные глазищи и почувствовал, как покрывается испариной. Возможно ли победить?.. «Я смотрел в лицо Смерти», – напомнил он себе, и трепет отступил. «Нет для меня невозможного. Я – непобедим!»

– Кто твой хозяин, отвечай? – дерзко вопросил Равана. – Я хочу сразиться с ним.

Великан рассмеялся. Да так, что у Раваны уши заложило.

– Как ты сказал? Хозяин?! Аха-ха-ха!!! Во дворце этом живет могучий царь асур Бали, прославленный в трех мирах, доблестный и бесстрашный. И ты, ракшас, хочешь биться с тем, кому нет равных в воинском искусстве?

– Нет равных? – усмехнулся Равана. – Вот и проверим. Да, я хочу с ним биться.

Страж тоже усмехнулся и отошел, открывая для царя ракшасов вход в покои.

... Вообще-то, слова стража смутили Равану, хоть он и не подал вида. Легендарный Бали, завоевавший когда-то власть над всеми тремя мирами, непобедимый царь асур. Непобедимый? Нет, он проиграл однажды, но самому Вишну... И с тех пор о нем ничего не было слышно.

– Значит, теперь его обитель – подземный мир, прекрасный дворец посреди мертвой пустыни, – вслух размышлял Равана, прохаживаясь по просторному тронному залу. – И как ему только не скучно?

– Ужасно скучно! – внезапно ответил мелодичный, чувственно глубокий голос.

Вздрогнув, Равана быстро обернулся. Но трон, искусно украшенный алмазами, был по-прежнему пуст. И вокруг никого не было видно. Тем не менее, царь ракшасов был уверен, что в зале он не один. Колдовство?..

Равана подбоченился и требовательно вопросил:

– Кто ты? Почему не желаешь показаться в зримом облике?

– Я – Бали, царь асур, – ответ прозвучал вовсе не торжественно, как ожидал того Равана, а лениво и снисходительно, что вызвало недоумение царя ракшасов и поколебало его уверенность. – И я ещё не решил, стоишь ли ты чести видеть меня. Назовись, хотя бы, ракшас?

– Мое имя – Десятиглавый Равана, я царь ракшасов, во всех трех мирах знают о моих многочисленных победах над людьми и богами. Разве ты не слышал...

– Ах, да, слышал, конечно. Одна из твоих побед особенно поразила моё воображение. Над апсарой Рамбхой. Скажи, нежная дева была достойным противником?

При этих словах, сопровождавшихся едва слышным смешком, лицо Раваны покрылось багровыми пятнами. Эта апсара... Кого она из себя строила?! Небесные танцовщицы принадлежат всякому, кто их пожелает, разве нет?! Рамбха же повела себя с ним так высокомерно...

А Бали, его невидимый собеседник, между тем, продолжал насмешничать.

– Да уж, брать силой апсару... Что же, царь ракшасов, она не оценила твоей обходительности? Не разглядела твоего величия и царственного блеска? Ну... возможно, тебе просто следовало помыться?..

Никогда ещё Равана не чувствовал такого унижения.

– Я покрыт грязью из-за долгого утомительного похода, – начал он и осекся. Почему он выслушивает все эти оскорбления, да ещё и оправдывается?! Никто не смеет так поносить его! И Равана перешел в атаку. Пока что словесную. – Ты назвал себя царем асур, Бали. Но я не вижу твоего царства. Где подданные, где войско?

Насмешник вздохнул, и Равана уж решил, что задел его за живое. Царь ракшасов мысленно торжествовал победу. Ровно до тех пор, пока Бали не заговорил.

– Что поделаешь, название не всегда отражает суть. Тебя вот называют Десятиглавым, но я вижу только одну голову. Да и та не отягощена мудростью.

Равана задохнулся от гнева. Не бывало ещё, чтобы кто-то говорил ему подобное и не был за это жестоко наказан.

– Я пришел, чтобы бросить тебе вызов! Хватит прятаться, дерись честно!

– ... и честностью своей ты известен, Равана, – снова смешок. – Не ты ли нарушил клятву, данную Шиве? Не ты ли изрубил на куски посланника Куберы?..

– Довольно!!! – закричал Равана, крутясь вокруг своей оси и размахивая мечом. Такое поведение не подобало царю и великому завоевателю. Но среди и без того малочисленных достоинств Раваны не отыскать было ни терпения, ни сдержанности. С большим трудом царь ракшасов взял себя в руки и дрожащим от ярости голосом произнес то, что произносил всегда, объявляя войну:

– Покорись мне или сражайся со мной!

– Хорошо, – неожиданно серьезно ответил Бали. – Будет тебе сражение. Только... – и смешливые колокольчики снова зазвенели в его голосе. – ...Только ты сначала, всё же, помойся. Или этот отвратительный запах и есть залог твоей непобедимости?..

... В роскошной купальне, украшенной крупным жемчугом, юные девы омывали Равану и натирали его тело ароматными благовониями. Девы были прекрасны, как богини, и в другое время Раване стоило бы труда обуздать свою страстную натуру, но сейчас его взгляд безразлично скользил по точеным телам, словно не замечая их цветущей красоты.

«Я убью его, а потом отрежу его нечестивый язык. Нет, сначала отрежу язык, а потом убью». И тут Равана вспомнил, что до сих пор не знает, как выглядит Бали. «А что, если обликом он похож на того стража у входа?.. Что же... Тогда не останется выбора – сначала придется убить».

Эти важные размышления прервал уже знакомый Раване насмешливый голос.

– Ну вот, теперь ты, действительно, похож на царя. Красив к тому же. Насколько можно считать красивым ракшаса...

Равана, услышав эту, довольно неоднозначную, похвалу, невольно взглянул на свое отражение в воде. Вообще-то, мысли о собственной внешности редко посещали голову царя ракшасов. Но сейчас, после неожиданно-лестных слов Бали, Равана, приглядевшись, нашел, что, и вправду, красив. В прозрачной воде отражалась высокая статная фигура со стройным мускулистым телом. Мокро поблескивала бронзовая кожа, жесткие, ярко-рыжие волосы – живой огонь! – накрывали широкие плечи. В выражении молодого лица с резкими хищными чертами была необузданно-дикая, опасная притягательность.

Когда Десятиглавый налюбовался вдоволь на своё отражение, внимание его привлек неясный силуэт за его спиной, у входа в купальню. Равана резко обернулся и... Как мог он счесть себя красивым?! Возможно ли сравнить резец мастера и топор простолюдина?!

... кожа его подобна белоснежному лотосу...

... стан его силен и гибок, точно молодое дерево...

... волосы, как вороново крыло, блестят и отливают синевой...

... лик его будто исполнен лунного сияния...

... глаза – два сверкающих аметиста...

... губы его – как кровь, зубы – как...

– Ракшас, если ты сейчас же не произнесешь какую-нибудь очередную глупость, я начну опасаться, что ты утратил дар речи.

... зубы – как жемчуг, а язык – как тысяча ядовитых змей.

– Я готов сражаться, Бали!

Царь асур пожал плечами и молча вышел. А Равана остался стоять в воде, смущенный, будто, и впрямь, сказал какую-то глупость.

Для сражения был выбран тронный зал. Оружия у Бали не было. Царь асур заявил, что ему не требуется ни оружия, ни доспехов, чтобы справиться с ракшасом. Равана, поразмыслив, тоже отбросил свой меч. Благородные порывы тут были не при чем – просто царь ракшасов раздумал убивать своего противника. Калечить тоже не хотел – глупо такую красоту уродовать. И даже язык можно не отрезать – пригодится. Равана не сомневался, что одолеет насмешника-асуру, уже представлял его себе поверженным и скованным...

... Десятиглавый тяжело дышал, пот катился с него градом («Эх, доспехи-то надо было снять!»). А вот противник его уставшим вовсе не выглядел. Правда, Равана отметил, что насмешливая улыбка всё же покинула лицо Бали. Явных преимуществ пока не было заметно ни у одной из сторон. Ракшас беспрерывно атаковал, но все его выпады и попытки захвата не достигали цели – асура жестко и умело пресекал атаки или же молниеносно уворачивался. Однако, Равана также был достаточно ловок и быстр, и не допускал ошибок, позволивших бы его противнику захватить его. Так они кружили по залу, видя лишь друг друга, существуя лишь друг для друга, и движения их напоминали танец, исполненный жестокой красоты...

Наконец, Равана, чувствуя, что силы его иссякают, решился на хитрость. Он сделал вид, что усталость уже полностью овладела им, стал двигаться неловко, а потом и вовсе споткнулся, делая очередной выпад. И Бали попался на эту уловку, приблизился, открылся, пытаясь схватить ракшаса. В тот же момент Равана сам подхватил асуру под плечи своими могучими руками и швырнул оземь. Бали упал на спину, но при этом потянул Равану вниз, на себя... Десятиглавый только и успел заметить, как вдруг приблизилось к нему лицо Бали и взгляд его волшебных глаз... А через мгновение руки Бали обхватили его, асура резко выгнулся, перебросил тело Раваны через себя... И вот уже Равана лежит на спине, а его противник сидит на нем верхом, победно усмехаясь. Руки ракшаса при этом оказались намертво прижаты к полу за его головой. Волшебные глаза Бали снова совсем близко, но на этот раз смотрят сверху.

– Сдаешься?

Равана не верит, что побежден, он не хочет сдаваться. Он никогда и никому не сдавался. Он первый, он лучший, он непобедим... Он рычит, пытаясь сбросить с себя Бали, пытаясь освободить хотя бы руки... Но тщетно. Длинные сильные руки крепко держат его запястья, Бали вжимается в него грудью, стискивает бедрами, наклоняется к нему – Равана чувствует на своем лице горячее дыхание.

– Сдаешься?

Иссиня-черные волосы пахнут цветами мангового дерева... Даже сквозь доспехи и одежду Равана чувствует жар гибкого сильного тела асуры... В глазах цвета поздних сумерек – отражение огненных волос Раваны... Между жемчужных зубов показывается коралловый язык, влажно скользит по губам... Сердцу Раваны становится тесно в груди, и так сухо во рту... испить бы... эту влагу с алых губ...

– Сдаешься...

Шепот – поцелуем в приоткрытый рот Раваны. Последний робкий протест – «Это неправильно, это я должен быть сверху!» – сметается движениями быстрого настойчивого языка, «тысяча ядовитых змей» жалит так больно, так сладко...

– Да... сдаюсь... да...

И в объятиях Бали он вкушает вино поражения – острое, изысканное, пряное...

... – Ни одна апсара не сравнится с тобой.

Они только что предавались любовным играм в воде, в купальне, усыпанной лепестками цветов. И теперь лежали, разнеженные, на просторном ложе. Взор Раваны, полный восхищения, блуждал по обнаженному телу возлюбленного. Дар красивой и благопристойной речи обошел стороной царя ракшасов, и его попытки выразить любовь и восхищение словами выглядели, по большей части, нелепо. Однако, косноязычие любовника вовсе не сердило Бали, наоборот, было очевидно, что неловкая речь Раваны даже нравится царю асур и ещё больше распаляет его желание.

– Ты сравнил меня с апсарами? По-твоему, я похож на женщину? – спросил Бали, глядя на Равану с притворной строгостью, взял при этом павлинье перо и принялся водить им по шее ракшаса.

– Нет, я не это хотел сказать... Ааа...

... перо сползло на грудь и двигалось теперь вокруг сосков Раваны...

– Я хотел сказать, что ты лучше женщины... – Десятиглавый чувствовал, что опять говорит глупости, но подобрать нужные слова так трудно, особенно, когда...

... перо спустилось к животу и щекотало пупок...

– То есть, я хотел сказать, с тобой мне не нужна женщина... ооох...

... перо переместилось в пах...

– Я хотел сказать... я... ООО...

... перо скользило вверх-вниз по стволу восставшего, налитого орудия Десятиглавого...

– Так что ты хотел сказать, мой ракшас?

– ВОЗЬМИ МЕНЯ!!!

И Бали тотчас же исполняет его просьбу.

... Огненные пряди переплелись с черными – как сполохи пламени в ночи. Поцелуи – жадные, неистовые, в губы, в глаза...

– Пойдем со мной, – шепчет Равана прямо в пылающий рот возлюбленного, будто желая, чтобы Бали вдохнул эти слова, как воздух, чтобы они проникли в его легкие, его кровь, снова целует этот драгоценный рот, снова шепчет:

– Пойдем со мной... Тебе не место здесь, в этом унылом и мрачном мире... Я же чувствую, как горяча твоя кровь, как жаждет твоё сердце сражений и побед... Ты и я... Вместе мы непобедимы, никто не сможет противостоять нам... Даже боги... Даже сам Брахма... Ты и я... Мы одолеем богов, мы отомстим им за твое поражение, за долгое изгнание... Все миры будут у наших ног, все живущие в них покорятся нам, мы будем править до конца времен... Ты и я...

Вздрагивают, поднимаясь, черные крылья ресниц, и в сияющих сумерках глаз Равана уже видит ответ... Но не хочет верить, не хочет слышать, понимать. Продолжает шептать, то требовательно, то умоляюще:

– Пойдем со мной! Пойдем со мной...

Но ответ прозвучал, и короткое «Нет!» стрелой вонзилось в грудь Раваны.

Царь ракшасов не был бы самим собой, если бы отступил без боя. Он упрашивал, умолял, презрев собственную гордость. Затем взывал к гордости Бали, напоминая, кем был когда-то легендарный царь асур. Но тщетно. И тогда в речи Раваны зазвучало презрение.

– Про тебя говорят, что ты силен и бесстрашен. Но это неправда! Ты слаб. Одно-единственное поражение сломило твой дух. И ты труслив, ты боишься снова проиграть богам. Тебе дорог твой роскошный дворец, ты полюбил жизнь, полную удовольствий плоти, – к чему тебе теперь сражения?! Но вот что я скажу тебе, Бали: хоть ты и победил меня в поединке, но я сильнее тебя, я завоюю все миры и прославлюсь на все времена, а твоим уделом станет забвение!

На последних словах презрение в голосе Раваны сменилось отчаянием. Обидными словами он хотел вызвать гнев Бали. Пусть будет, хотя бы, гнев. Ведь гнев – это тоже страсть... Но Бали хранил холодное молчание, он даже не смотрел в сторону ракшаса.

... Равана вихрем пронесся через покои дворца, стремительно преодолел цветущий сад и одним прыжком оказался в своей колеснице. Он не оглядывался, опасаясь, что, если посмотрит хоть раз назад...

«Нет же, нет! Я не хочу вернуться к нему, не хочу остаться с ним. Он жалок, а я – могущественен. И, даже если я оглянусь...» Но он не оглядывался. И понимал, что лжет самому себе, что невозможное для него, всё же, есть, что вино победы больше никогда не будет таким сладостным, как прежде... Что во дворце, который остался далеко позади, он потерпел самое страшное поражение, проиграв не власть, не свободу и даже не жизнь, но своё сердце.

* * *

Он сидел в саду, у фонтана, в котором плескались разноцветные рыбки: красные, лазурные, золотые, изумрудно-зеленые, пестрые – вода словно переливалась яркими огоньками... Вино до краев заполняло чашу, но он так и не выпил ни глотка.

Когда ракшас... Его ракшас, неразумный, грубый, хвастливый... нет, наивный, страстный, отчаянно-смелый... Когда Равана произнес: «Пойдем со мной», Бали будто вновь услышал шум сражения – звон оружия, крики ярости – прекраснейшую из мелодий, будто почувствовал одуряющий запах крови – прекраснейший из ароматов. Биться, побеждать, снова биться, наслаждаясь собственной силой и властью. Мчаться в колеснице во главе войска, сметая всё на своем пути, подобно урагану. Ликуя, видеть, как солнце играет на лезвии меча, занесенного над головой врага...

Равана мог вернуть ему это, вернуть его жизнь. Бали отчего-то был уверен, что они смогут беспрепятственно выйти из дворца и покинуть подземный мир. И поэтому отказал Раване.

«Ты прав, Равана, моя кровь так же горяча, как твоя. И блеск славы манит меня не меньше, чем тебя. Но... На пути к победе и власти я не захочу быть вторым. А это значит, мой неистовый ракшас, что тебе не быть первым. Или мне придется уничтожить тебя, или день за днем я буду наблюдать, как ты угасаешь, растворяешься в моей тени, как умирает в тебе всё, что составляет твою сущность, всё, за что я полюбил тебя. «Сражайся со мной или покорись мне!» – так ты говоришь. И это правильно. В любви, как в битве, нет равных. Есть победитель и побежденный, тот, кто покоряет, и тот, кто покоряется. И воля одного – оковы для другого».

* * *

Великан-страж бесстрастно наблюдал, как царь ракшасов покинул дворец и умчался к своему войску. Затем, когда растворился в воздухе пыльный след от колесницы Раваны, страж тихо рассмеялся, отбросил в сторону свою палицу и... исчез. А на его месте появился прекрасный обликом бог Вишну. Какое-то время он стоял, прикрыв глаза, словно прислушиваясь, потом направился в сад, прямиком к фонтану с разноцветными рыбками.

... Вишну чуть отодвинул прядь иссиня-черных волос, коснулся губами нежной кожи за ухом. Звякнули длинные жемчужные серьги, Бали склонил голову набок, подставив шею для поцелуев... Вишну вздохнул, отметив про себя, что любовник повинуется, скорее, привычке, чем желанию. «Я построил для него прекрасный дворец, а он видит лишь золотую клетку. Я называю его желанным возлюбленным, он же чувствует себя побежденным пленником...» И, всё же, бог решил не останавливаться, освободил плечи Бали от расшитой серебром рубашки, пощекотал кончиками пальцев его соски, погладил ключицы. Затем, когда почувствовал, что тело любовника ожило и отзывается на ласку, запрокинул его голову, посмотрел сверху вниз в аметистовые глаза.

– Этот ракшас так забавен! Я надеялся, что он развеет твою тоску. Но вижу в твоих глазах ещё больше печали...

– Развеет тоску... – задумчиво проговорил Бали. – Да, ему почти удалось. Знаешь, он звал меня с собой?

Вишну не отвечал, всё так же внимательно глядя в глаза Бали

– Знаешь... – продолжал асура. – Ты всегда всё знаешь... И ты бы отпустил меня... Рассчитывая, что вскоре я отберу у своего спасителя либо власть, либо жизнь... Равана – непредсказуем, неуправляем, тем он и опасен для богов. Иное дело – я. Однажды ты уже победил меня и смог бы это сделать снова... Таков был твой замысел, мудрый Вишну? Потому ты и заманил Равану сюда, потому и пропустил его во дворец?..

Вишну рассмеялся, погладил Бали по щеке.

– Милый мой асура, тебе так приятно думать, что ты расстроил мои замыслы? Что, будучи пленником, ты так и не покорился и одержал, пусть ничтожную, но победу надо мной? Что же, я признаюсь тебе, что ты был прав в своих подозрениях. Лишь бы увидеть хоть малую долю радости в твоих прекрасных глазах!

И бог-хранитель притянул Бали к себе, заключив в крепкие объятья. «Так или иначе, Бали, но я доволен твоим решением. И я в любом случае в выигрыше!» – думал Вишну, увлекая царя асур в спальню.