1. Берег. Итака.

Этой ночью море было спокойным. Только легкий ветерок играл волнами, они с шумом и плеском набегали на песчаный берег и, недовольно шипя, откатывались назад. Звезды освещали черные скалы. Лунная дорожка на темной глади воды будто манила, звала в неведомый мир...

Царь Итаки в молчании сидел на берегу. Взгляд его, задумчиво-печальный, был обращен на море. Он словно пытался разглядеть далекий берег, к которому отправился когда-то, много лет назад. Отправился за славой и богатством...

2. Берег. Троя.

Даже на берегу чувствовался запах гари, морской ветер не мог отогнать его. Ахейцы отплывали, оставляя за спиной страшное зарево и поднимавшиеся к небу клубы дыма. Самый могущественный город в Азии перестал существовать.

А возле кораблей царила радостная суматоха. Позади осталась долгая осада и жаркие кровавые схватки. Позади были и раздоры, неизбежно возникающие при дележе добычи. Теперь предстояло возвращение домой. В славе и богатстве. Как и рассчитывали.

Золото, серебро, разную утварь, скот, красивых и не очень пленниц грузили на корабли. Особенно богатая добыча досталась Одиссею, царю Итаки. Собравшаяся возле его кораблей толпа с интересом наблюдала за погрузкой. Нет, никто и не думал оспаривать права Одиссея или злословить в его адрес, все признавали его особый вклад во взятие Трои. Просто с любопытством рассматривали доставшиеся царю Итаки трофеи и обсуждали их с воинами Одиссея. Хорошее оружие, молоденькие троянки... Но один из трофеев Одиссея удостоился особого внимания – Гелен, сын Приама, троянский царевич.

– Что же, Одиссей и его берет с собой? Зачем?

Воины прославленного царя Итаки лишь недоуменно пожимали плечами. Они бы и сами хотели знать – зачем?

Зачем Одиссей с таким трудом выследил и захватил Гелена, было понятно: ходили слухи, что юный царевич обладает даром провидения. Вот Одиссей и предположил, что Гелен может знать, при каких условиях падет Троя. Толку от этой затеи было мало. То есть, захватить-то захватили, и Одиссей даже, якобы, узнал что-то от пленника. Но завоевать город это не помогло. Да ладно уж, чего об этом вспоминать – царь Итаки потом сам придумал способ взять Трою, без всяких провидцев управились.

Но ведь ещё до этой идеи с конем Одиссею предлагали хороший выкуп за Гелена... Отказался царь от выкупа, оставил Гелена при себе. Конечно, если порассуждать здраво, то и этому можно было найти объяснение: если Одиссей и так рассчитывал хорошо поживиться в Трое, то выкуп он мог счесть недостойным внимания. А Гелен... Ну, что ж, война есть война, суровые походные будни каждый старается скрасить, как может. Вон, Ахилл с Агамемноном чуть в глотки друг другу не вцепились из-за красивой пленницы. А царь Итаки в своём праве был, с пленником мог делать всё, что заблагорассудится. Так ведь – нет же! Не тронул он мальчишку, в этом все были уверены. Поглядывал только, точно Менелай на свою беглянку-жену, со смесью восхищения и сожаления.

Было б, чем восхищаться... Нет, Гелен – юноша миловидный, желание вызывает, но не более того. Высокий не по годам, мышцы под гладкой кожей, словно стальные канаты. Упрямый подбородок, горделивая осанка. Но до мужественной красоты Гектора ему далеко. Тонкий стан, точеные черты, мягкие локоны спадают волнами на плечи. По-девичьи нежная кожа, чувственные губы. Но с томной красотой Париса не сравнить. Что же нашел в нем Одиссей? Глаза, разве что, необычные. Большие, миндалевидные, тёмно-карие... Только смотреть в эти глаза страшновато. Будто в омут затягивает. Или правдивы слухи, и Гелен видит скрытое?

Так или иначе, ахейцы предпочитали избегать взгляда троянского пленника. Все, кроме Одиссея. Царь Итаки и богов-то не боялся, что ему какой-то юнец! Только, видать, крепко затянул сына Лаэрта этот тёмный омут, раз решил он взять пленника с собой в Итаку.

3. Одиссей.

Вот и отплыли. Наконец-то... Домой! Ветер раздувал парус, хлестал в лицо солеными брызгами. Одиссей любил море. Но сейчас он больше всего желал поскорее увидеть родной берег Итаки, черные скалы, оливковые рощи. Как там справляется верный друг Ментор, которому он поручил заботу о своем доме, жене Пенелопе и сыне Телемахе? Телемах уже подрос...

Одиссей прикрыл глаза, подставив лицо ветру. Он вспоминал, как тоскливо было покидать дом и только что родившегося сына. Но теперь он возвращается победителем, везет богатые дары старику-отцу, матери, жене, сыну... Но кое-что оставит для себя. Только для себя...

Царь Итаки встряхнул головой, разом сбросив с себя пелену воспоминаний, и посмотрел туда, где сидела его самая ценная добыча. Молчит... Взгляд затуманенный, лицо отрешенное. Так он себя ведет с тех пор, как заполыхала Троя. Хоть бы плакал, что ли... Нет, даже слезинки не проронил. И молчит...

Впрочем, гибель родного города Гелена потрясла. Это было ясно по тому, что он стал отказываться от пищи и воды. Но в планы Одиссея не входило, чтобы троянский царевич уморил себя голодом, и царь Итаки впервые повысил голос на пленника. Тот только вскинул на Одиссея свои странные глазищи, ничего не ответил... и послушался. Эта отрешенная покорность и настораживала, и, одновременно, возбуждала Одиссея, вызывала чувства, до сей поры не свойственные царю Итаки: щемящую нежность, желание приласкать, защитить, утешить. Но ничего этого Одиссей не делал, понимая, что ласки его пленник не примет. Пока не примет. Но вода, как известно, камень точит, а хитроумный Одиссей умеет добиваться своего. Когда-нибудь Гелен ответит на его чувства... Чувства? Неужели?

... Первый раз Одиссей увидел его, когда был отправлен посланником в Трою. Очередные переговоры, завершившиеся очередным провалом. Но Одиссею было важно узнать настроения троянцев – не надломила ли их дух долгая осада? Убедился, что не надломила. Пока с ними Гектор...

А этот юноша стоял рядом с Гектором. Черты лица похожи, только тоньше, мягче. Брат? Сопровождавший посланников знатный троянец Антенор проследил взгляд Одиссея:

– Это Гелен, сын царя Приама. Он наделен даром провидения...

Юноша встретил взгляд царя Итаки. Он смотрел прямо в глаза Одиссею, гордо, чуть вскинув голову. Большие карие глаза, казалось, плавили кожу, проникали внутрь тёмным, сладостно-тёплым пламенем.

«Вот как... Гелен, сын Приама... Провидец... Он будет моим». Одиссей чуть усмехнулся своим мыслям, не отрывая взгляда от того, кого уже наметил себе добычей. «Что ж, если есть в тебе дар провидения, ты поймешь, о чем я сейчас думаю. И поймешь, что я уже принял решение и не отступлюсь от него». Показалось, или Гелен и в самом деле вздрогнул?

... Удачный момент наступил вскоре после гибели Гектора. И Ахилла. Воины Одиссея, бывшие в разведке в окрестностях Трои, сообщили своему вождю, что видели царевича Гелена, который направлялся в храм Аполлона на горе Иде. И Одиссей решил, что не станет ждать падения Трои...

Бой был коротким, но тяжелым. Одиссей хорошо подготовил засаду, однако, троянцы защищали своего царевича с отчаянной храбростью и не собирались складывать оружие или спасаться бегством, несмотря на численное преимущество ахейцев. Доблестные воины, они полегли все до единого, прихватив с собой в Аид нескольких лучших бойцов Одиссея. Сам царевич, несмотря на юный возраст, весьма умело обращался с мечом – брат Гектора, как-никак. Гелен, защищаясь, сразил насмерть двух опытных воинов. Но, возможно, произошло это потому, что Одиссей заранее отдал приказ захватить царевича живым и невредимым. Наконец, одному из ахейцев удалось оглушить Гелена тяжелым щитом...

Одиссей осуществил эту дерзкую вылазку, не посоветовавшись с другими вождями, и теперь ему предстояло как-то оправдаться. Да и своим воинам не мешало бы объяснить, ради чего они рисковали. Идея возникла быстро – ведь все слышали, что Гелен обладает даром провидения. И все устали от длительной осады... Хитроумный царь Итаки сам придумал историю про оракулы, которые охраняют Трою, и которые, якобы, сообщил ему Гелен. Одиссей посвятил в свои замыслы лишь тех, чья помощь была ему необходима – Агамемнона и Калхаса. Царь Агамемнон был его давним должником, красноречие Одиссея недавно помогло предотвратить бунт, назревавший в стане ахейцев. А жрец Калхас... Его расположение и помощь всегда было легко купить.

Так и получилось, что Одиссей в очередной раз выслушал похвалы и славословия в свой адрес – Калхас не пожалел высокопарных слов, и про «волю богов», конечно, не забыл. И Агамемнон поддержал его, понимающе усмехаясь. Словом, всё прошло, как надо. А потом, после застолья, устроенного в его честь, Одиссей, сгорая от нетерпения, направился к своему шатру, где ждал его желанный трофей.

... Гелен сидел прямо на полу, обхватив руками колени. Длинные черные локоны почти скрывали лицо. Он не был связан – и так никуда не денется. Вскинул глаза на вошедшего Одиссея, во взгляде – растерянность, беспомощность. «Да» – удовлетворенно отметил про себя сын Лаэрта. – «Во дворце Приама ты не так смотрел». Но Одиссей не любил грубости и решил разыгрывать роль гостеприимного хозяина. Пока позволяют обстоятельства...

– Не бойся, – ласково заговорил он с пленником. – Я не причиню тебе вреда.

– Уже причинил, – было ему ответом. Не вызывающе, нет. Скорее, печально.

Одиссей понимающе кивнул.

– Я захватил тебя, да. Но... мы ведь противники, не забыл? Впрочем, – Одиссей многозначительно оглядел фигуру пленника, – Я воюю с мужами, не с мальчиками.

Пленник прикусил губу. На лице его читалась обида.

– Тебе не хватает рабынь? Царю Итаки прискучили наложницы?

Вот теперь, пожалуй, вызов. «А он дерзок. Но эта дерзость лишь больше пробуждает желание. И к лучшему, что он так ясно видит цель моих действий. Проще будет договориться».

– Может, и прискучили, – Одиссей спокойно улыбнулся, будто и не заметив дерзости пленника. – Но мы сейчас говорим не обо мне...

Одиссей сделал паузу, потом продолжил деловито, словно договаривался о покупке лошадей:

– Если будешь поласковей и ответишь на мои желания, я мог бы отпустить тебя без выкупа. Разумеется, если останусь доволен.

Теперь в карих глазах был только гнев.

– Ты лжешь, Одиссей! И, кроме того, я не продажная девка, а сын царя. Как смеешь ты назначать мне цену за мое тело? Твои речи недостойны настоящего мужа!

Ох! Глаза горят, от ярости румянец на щеках появился... Какой же он сладкий сейчас! Не желает по-хорошему? Слишком гордый? Не беда. Так даже лучше выйдет. Схватить, повалить на ложе, долго сопротивляться не сможет... Но... Так поступают только с пленницами, с женщинами. А Одиссей так и с женщинами не привык поступать... Неважно! Лишь бы увидеть поскорей, как выгибается под ним это юное тело, услышать стоны... Не боли, нет! Он, Одиссей, заставит самолюбивого троянца стонать от страсти, таять от желания... Сейчас же!

Одиссей уже сделал решительный шаг по направлению к пленнику... и застыл. Мысли путались под пристальным взглядом. Глаза – раскаленная ночь... «Не могу... Не хочу с ним – так!» Схватив кувшин с вином, Одиссей покинул шатер.

Уже на берегу, отхлебывая вино из кувшина и слушая шум прибоя, он успокоился, привел мысли в порядок. А что, собственно, случилось? Ну, не получилось сейчас. А куда торопиться? Царь Итаки всегда добивался своего. Рано или поздно. «Он мой. И моим останется. Какой бы не предложили выкуп – не отдам! А дальше... Как знать. Время есть, а значит, и случай представится».

... Корабли победителей причалили к противоположному берегу Геллеспонта. И там решено было разбить лагерь. Три дня продолжался веселый пир. Прежде, чем расстанутся, прежде, чем каждый из царей отправится домой, они поднимали кубки с вином, вспоминали славные подвиги, хвалили друг друга и чествовали павших...

На утро четвертого дня Неоптолем, сын Ахилла, заявил, что ему явился призрак отца и требует себе в жертву одну из пленниц. Поликсену, дочь Приама.

Назревал очередной конфликт. Поликсена была пленницей Агамемнона, и расставаться с ней он не хотел. Да и Неоптолем Агамемнону не нравился. Впрочем, он вообще мало кому нравился. Одиссей тоже терпеть не мог юного сына Ахилла – доблестью он никогда с отцом не сравнится, зато жестокостью превосходит многократно. Вот и сейчас... Крови ему, молокососу, захотелось.

Однако, надо было что-то решать. Ведь Неоптолем требовал именем отца, а Ахилла все уважали. Ну, или делали вид, что уважали... Хотя, Одиссей сильно сомневался, что Неоптолем в самом деле говорил с погибшим отцом. Скорее всего, юнец просто вина перебрал...

После долгих споров и препирательств Агамемнон был вынужден согласиться. Потребовал, правда, чтобы сын Ахилла взамен Поликсены отдал ему трех своих пленниц, которых Агамемнон сам выберет. На том и порешили.

После собрания царей Одиссей вернулся в свой шатер, усталый после трехдневных возлияний и недавнего жаркого спора, в котором ему пришлось выступать посредником между конфликтующими сторонами. Отдохнуть бы как следует! Ведь предстояло ещё долгое путешествие на родину. Царь Итаки растянулся на ложе и закрыл глаза...

Легкий шорох вырвал его из дремотного состояния. Гелен? Стоит рядом, смотрит испытующе. Исхудал-то как, глаза на осунувшемся лице кажутся огромными. Так близко... От этой близости по телу Одиссея поползла сладостная истома. Что за власть у этого мальчика, что за чары? Каждую ночь после пиршества Одиссей брал к себе в шатер самых красивых пленниц, но и в их объятьях не мог избавиться от наваждения по имени Гелен. Эти тёмные глаза, эти по-детски пухлые губы, эти мягкие кудри, небрежно разбросанные по плечам, преследовали его, не отпуская ни на миг. Спал ли он, бодрствовал – образ троянского царевича был и в мыслях, и в желаниях. И вот Гелен здесь. Пришел. Сам. Только протяни руку... Но Одиссей усилием воли набросил на лицо привычную жесткую маску.

– Ну? Зачем пришел?

– Поликсена. Моя сестра. Она должна умереть завтра, – сорвалось с губ еле слышным шепотом.

Царь Итаки вздрогнул. Откуда?.. Ведь даже простые воины не знают ещё о предстоящем жертвоприношении, только цари... Правда, провидец? Или смог узнать откуда-то? Нет... не это сейчас важно... Важно то, что... Вот он, случай!

– Так ты хочешь, чтобы я спас твою сестру? – Одиссей усмехнулся. Победно. – Почему ты решил, что я могу это сделать?

Гелен сжался под его взглядом. Опустил глаза, затем вскинул снова. Что там, в темном омуте? Надежда... сомнение... снова надежда...

– Ты можешь. Только ты и можешь.

«А ведь он прав. Только я и могу». Как смог погубить Паламеда, обвинив его в предательстве. Как смог завладеть доспехами Ахилла после его гибели, подменив жребий...

– Я хочу, чтобы ты спас... Я хочу, чтобы ты отпустил её, дал ей свободу.

– Свободу? – Одиссей удивленно приподнял брови. Затем нахмурился, задумавшись. – Хм, это будет трудно...

На самом деле, вовсе не трудно. Неоптолем не знает, как выглядит Поликсена. И другие цари наверняка не знают – Агамемнон не любит показывать своих пленниц. Если найти другую рабыню... На всякий случай, похожую на Поликсену... А дальше – лишь вопрос цены. С Агамемноном договориться несложно – он же ничего не теряет, потом всё равно получит плату с Неоптолема. К тому же, хитрый царь Микен уже провернул однажды такой трюк, когда перед самой войной потребовали принести в жертву дочь Агамемнона – Ифигению, чтобы просить богов об удаче в походе. Тогда «боги» заменили девушку на лань. Да, Одиссею хорошо известно, что это были за «боги». Жрец Калхас после того случая сильно разбогател... Калхасу придется хорошо заплатить, очень хорошо. Хотя, за Поликсену жрец, пожалуй, возьмет поменьше, чем за дочь Агамемнона... Одиссей прикинул, с какой солидной долей добычи ему придется расстаться. Цена высокая, но и награда... Ммм... Гелен... Решено. И нечего тут жадничать.

– Хорошо, – Одиссей благодушно улыбнулся пленнику. – Я исполню твою просьбу.

Он всё-таки протянул руку. Взял в ладонь длинные тонкие пальцы, чуть сжал – мягко, но по-хозяйски властно. Пленник не отдернул руку, не отстранился. Но и не приблизился. Хорошо, пусть так. Одиссей сначала выполнит свою часть сделки. А потом... Гелен не говорил о цене своей просьбы, но всё было и так яснее некуда.

... Всё прошло, как и было задумано. Без особых неожиданностей. Если, конечно, не считать того, что Неоптолем решил сам взяться за жертвенный нож. Одиссей с нескрываемой брезгливостью наблюдал, как загорелось от возбуждения лицо сына Ахилла, когда кровь брызнула на алтарь. «Будто в Трое ему мало было крови!» Подмены жертвы Неоптолем не заподозрил. Пожалуй, он не обратил бы внимания, даже если бы вместо прекрасной Поликсены на алтарь и вовсе взошла какая-нибудь горбатая старуха. Так велика была в нем жажда убийства...

Настоящую же Поликсену оставили на попечение жрецов в местном храме Аполлона. Аполлона – покровителя Трои. Бога, который так и не смог (или не захотел?) защитить город...

Нет, была ещё одна неприятная неожиданность. Когда Одиссей уже направлялся в свой шатер, к нему подошел Калхас. Сморщенное лицо старика было багровым, глаза безумно горели.

– Одиссей, постой... подожди... – сбивчиво заговорил жрец. Так непохоже на его обычную величественную манеру общения.

– Что стряслось? – встревожился царь Итаки. – Наш обман раскрыт?

– Нет, но... Одиссей, боги... Боги! Они гневаются, – голос старика стал истеричным и дребезжащим.

– Боги? – с усмешкой спросил Одиссей. – С каких это пор ты стал бояться богов?

«Уж не решил ли хитрый жрец потребовать дополнительную плату за свои услуги? Нет, вроде, не похоже...»

– Мне было видение, – жрец суетливо прятал в складках одежд трясущиеся руки. – Я, ты, Агамемнон – мы прогневали их... Я видел огненную колесницу... И занесенный меч... И был голос, сказавший, что чаша терпения богов переполнена... И гнев их падет на нас, подобный тяжелому мечу...

Воспаленные глаза Калхаса слезились. Одиссею внезапно стало жаль старика, он попытался утешить Калхаса. Сказал, что, возможно, по прибытии домой стоит принести жертвы, возвести новые храмы... С богами тоже можно договориться.

Калхас лишь махнул рукой в отчаянии и удалился.

Одиссей не мучил себя долгими размышлениями. Жрец уже стар. Не были ли его видения страшным призраком приближающейся смерти? А если нет... «Я прогневал богов?» Одиссей не испытал трепета при этой мысли. Он верил в себя, в свою знаменитую хитрость и в свое верное оружие гораздо больше, чем в божественную волю.

Да и что ему гнев богов, если той же ночью Гелен, сын Приама, скинул перед ним одежду.

... «Не спешить... Медленно, как пробуют на вкус хорошее вино...» Одиссей сидел обнаженный на своем ложе. Пленник, тоже нагой, стоял перед ним.

Золотистая кожа, нежная, гладкая. Смоляные кудри – черным покрывалом на плечах. Дрожит... Не от холода – тут тепло. «Не бойся, мальчик, я буду ласков с тобой».

– Подойди, – голос Одиссея стал низким и хриплым от нарастающего желания.

Одиссей поставил его между своих коленей, положил ладони на стройные бедра. Теплый, дурманящий запах юного тела... Руки царя Итаки ушли вверх, по плоскому животу, к груди. Огрубевшие пальцы лишь слегка коснулись маленьких розовых сосков, а губы пленника приоткрылись, выпустив еле слышный стон. О, эти глаза! Беспокойные озёра тёмного пламени... Обещание огненного шторма... Набухшее естество Одиссея уже требовало. Но – нет. Медленно... «Я буду брать тебя медленно... Как принимают драгоценные дары...» Пальцы коснулись приоткрытых губ, и руки снова опустились вниз. Одна рука Одиссея провела между бедер Гелена, поднялась к паху, пальцы обхватили плоть юноши. И одновременно другая рука нашла путь между ягодиц Гелена к горячему входу в его тело. Пальцы проникли внутрь... Одиссей ласкал его, внутри и снаружи. Тело царевича трепетало, отвечая на ласки, стоны – всё громче – рвались с губ. Гелен прикусил руку, чтобы сдержаться.

– Нет, не делай этого, – не останавливаясь, мягко приказал Одиссей. – Я хочу слышать, как ты стонешь.

Стоны... Музыка сладострастия...

Наконец, когда тело юноши пылало, и плоть налилась силой, Одиссей уложил его.

Медленно... Как возлагают жертву на алтарь...

Одиссей целовал дорожку, ведущую в пах, щекотал языком пупок, дразнил, покусывая, соски, а руки... Руки не давали царевичу ни мгновения свободы, вырывая все новые и новые стоны из его груди. А потом Одиссей накрыл тело Гелена своим телом, а его губы – своими губами, и пил эти стоны...

Медленно... Как пьют ледяную воду из горного ручья в жаркий полдень...

Когда он понял, что терпеть дальше невозможно, и Гелен уже готов принять его, он положил ноги юноши себе на плечи и вошел в него. Так входит меч в слишком тесные для него ножны. Но слишком ценные, чтобы повредить их... Осторожно, лаская, поглаживая, позволяя свыкнуться, но всё более усиливая напор, всё глубже и настойчивее. Пока желанное тело не выгнется дугой, пока сладостная мука не исказит лицо, пока прокушенные до крови губы не начнут шептать бессвязно, сплавляя воедино «Нет!» и «Да!» И тогда меч войдёт по самую рукоять, начнет скользить в тугих ножнах, которые будут всё крепче обхватывать его, пытаясь сделать объятья ещё теснее...

Стремительнее... Как бег от настигающей лавины...

Гелен закричал. И излился горячим потоком на живот Одиссея, который за секунду до этого направил свой поток внутрь его тела...

... Одиссей нежно гладил взмокшие тёмные локоны. Во взгляде Гелена была растерянность. Казалось, он и сам не понимал, как такое могло произойти с ним, почему удовольствием стало то, что он полагал мучением. «Он ещё не понимает себя. Изумлен, отчего так легко рухнул барьер невинности. Неопытный, ему пока ещё трудно прислушаться к зову своей плоти, раскрыться... Но я помогу».

– Ты восхитителен, мальчик мой.

Теперь он уже точно мог назвать Гелена своим. Он не просто овладел телом юноши, но пробудил в Гелене чувственность, дал ощутить вкус наслаждения. С какой готовностью принимало юное тело неведомые ему до тех пор ласки! Да, сейчас юный троянец по-настоящему принадлежал Одиссею. Но одновременно царь Итаки осознал, что в этой битве нет победителя и побежденного. Теперь и его собственное наслаждение зависело от Гелена. Никогда Одиссей ещё не испытывал такой радости от обладания, никогда деливший с ним ложе не был столь отзывчив на его желания. Гелен... Им невозможно пресытиться...

Одиссей смотрел на царевича со смешанным чувством восхищения и тревоги. Покров стыдливости придавал юноше особое очарование и прелесть. А за этим покровом, в глубине темных глаз, неистово полыхала едва сдерживаемая страсть. И Одиссея тревожило, что он не находил в себе сил противиться желанию окунуться в эту страсть, погрузиться с головой, подчинить ей свой холодный расчетливый разум. «Он отдался мне, я отдал ему себя. Я завладел его телом и, вероятно, его чувствами. Он же владеет моими мыслями». Сейчас в нем словно жили два Одиссея. Первый – хитроумный и властолюбивый, искушенный в интригах – убеждал его, что в возникших к царевичу чувствах может таиться опасность, что необходимо поскорее избавиться от пленника. Второй – суровый воин, уставший от битв, крови и смертей – говорил ему: вот оно, то, что необходимо тебе, чтобы снова ощутить радость бытия, снова видеть жизнь яркой, чувствовать её свежесть... Не упусти этот случай, возможно, он последний. И Одиссей прислушался ко второму голосу, заставив первый замолчать.

Он обнял Гелена, крепко прижав к себе. И почувствовал, как тёплые ладошки робко легли на его спину...

... Его корабли шли в Итаку. Настроение у всех было приподнятым – от предвкушения встречи с родными берегами, со своими семьями. Одиссей шутил и смеялся вместе со всеми. Его не смущало, что воины, приметив его утомленный вид, весело переглядывались и отпускали вполголоса весьма двусмысленные замечания. Одиссей, и вправду, чувствовал себя уставшим. Но это был самый приятный из всех видов усталости: он предавался любви вплоть до самого отплытия, не оставив себе времени даже на сон. Да и у Гелена пролегли темные круги под глазами. Но только ли от усталости? «Это ведь мы возвращаемся домой, а для него Итака – чужая враждебная страна...» Одиссей подошел к юноше, который в задумчивости смотрел на море, привлек его к себе и сказал как можно более ласково:

– Не стоит грустить, сердце моё. У тебя будет всё, чего ты пожелаешь.

Гелен ответил взглядом, исполненным печали.

Царь Итаки вспомнил, как после ночи наслаждений он надел на руку Гелену тяжелый золотой браслет – самый красивый, какой он только смог отыскать. И троянец тут же попытался снять украшение.

– Мне это не нужно, – произнес Гелен. Как показалось Одиссею, с укором.

– Это подарок, – нахмурившись, сказал ему Одиссей. Он чувствовал себя неуютно – его знак внимания отвергали.

– Пожалуйста, не надо, – царевич смотрел умоляюще.

Браслет Гелен, всё-таки, снял. Но назад его Одиссей не принял, немного раздраженно сказав троянцу, что теперь он может делать с его подарком всё, что захочет. Пусть хоть выбросит. Есть ли такой дар, что порадует Гелена?

«Всё, чего пожелает... Я солгал ему» – подумал Одиссей. «Если он пожелает свободы, я не смогу ему дать её. Не смогу с ним расстаться. И кто из нас чей пленник?»

4. Гнев богов.

Буря разразилась внезапно. Сколько она длилась? Никто не смог бы ответить. Они потеряли счет дням и ночам. Было лишь нависшее над ними черное небо, неистовые завывания ветра, жалобно трещавшие снасти и волны... Волны, огромные, страшные. И каждая грозила опрокинуть корабль и унести их в царство Аида.

Наконец, море перестало бушевать. Но теперь они не знали, где находятся и в какой стороне их дом. И у них давно закончились запасы еды и воды. Поэтому все несказанно обрадовались, когда показался берег. Все, кроме пленного троянского царевича.

– Там что-то... нехорошее... Нельзя туда, – сказал он Одиссею.

На лице царя Итаки отразилось сомнение. Трудно принять решение... С одной стороны – все они измучены жаждой и голодом, и кто знает, сколько ещё им блуждать по морским просторам? С другой – туманное пророчество о неведомой беде...

– Не слушай его, – обратился к царю один из его верных воинов. – Возможно, так он хочет отомстить нам за гибель любимой Трои.

«Нет, не мести он добивается» – подумал Одиссей. – «Не таков он, мой Гелен... Но, может, он просто ошибается? От пережитых бед, от неизвестности у нас у всех тревожно на душе... А если даже он и прав, и этот берег сулит нам опасность... Неужели мы не сможем с ней справиться?»

– Не переживай, мой мальчик. Нас много, и все мы вооружены. Будет позором, если мужи, закаленные в боях, станут трусливо избегать опасности.

Гелен лишь горестно покачал головой.

... Они продвинулись вглубь берега и разбили лагерь в лесу. Удачей было, что они смогли найти ручей и добыть немного дичи. Одиссей послал отряд разведать окрестности и стал готовиться к ночлегу, не забыв выставить караульных. Шум разбудил его среди ночи. Вернулся один из разведчиков. Только один. И он был весь покрыт страшными ранами.

– Они едят людей, – только и смог он сообщить перед тем, как умолкнуть навсегда.

А потом на них напали. Многие из воинов Одиссея так и не успели проснуться... Дикари огромного роста, в звериных шкурах и с раскрашенными лицами нападали из-за деревьев, разя не успевших опомниться ахейцев стрелами, копьями и топорами...

Спастись и покинуть страшный берег удалось только небольшой горстке воинов во главе с Одиссеем. Из двенадцати кораблей у него остался только один.

... Через несколько суток они снова увидели сушу. Пустынный и скалистый берег. Но теперь пустынность радовала их: нет людей – нет опасности. От корабля далеко не отходили – так надежнее.

Проверив ещё раз, достаточно ли безопасно то место, где они остановились, и убедившись, что враги (если таковые найдутся) не смогут подобраться к ним незаметно, изнуренный Одиссей лег спать поодаль от своих спутников, расположившихся возле костра у подножья скал. Ему снилось... Темные, мрачные скалы превратились вдруг в величественный дворец, возвышавшийся над морем. Из дворца вышел муж благородной внешности в богатых одеждах и повелительным жестом указал Одиссею следовать за ним. «Он не человек» – подумал Одиссей, войдя в поражающие красотой и роскошью чертоги.

– Ты прав, Одиссей, сын Лаэрта, – со смехом отозвался хозяин дворца. – Я – Эол, бог ветров. И я должен передать тебе волю богов.

– Волю богов? Что за дело богам до жалкого смертного, вроде меня? – удивился Одиссей.

– На то она и воля богов, чтобы смертные её исполняли, – усмехнулся Эол. – А ты, Одиссей, богов прогневал. Ты ведь слышал уже об этом. Но не поверил словам Калхаса.

– Так это была правда?! – воскликнул царь Итаки в изумлении. – Чем же я прогневал богов? И чего они хотят теперь?

– Все по порядку, Одиссей, всё по порядку... – снова усмехнулся бог ветров. – В первый раз вы – ты, Калхас и Агамемнон – пренебрегли волей богов, когда отправлялись в Трою. Чтобы что-то получить, надо что-то дать взамен. И, чем больше хочешь получить, тем больше и цена за это. Ты ведь хорошо знаешь, что такое сделка, Одиссей? А боги тоже заключают сделки... Так вот, Агамемнон хотел добыть славу и богатство, взять неприступную Трою. И боги потребовали достойную цену – его дочь, Ифигению. А что сделали вы? Агамемнон не захотел жертвовать дочерью, ты подсказал ему идею, как этого избежать, Калхас... ну, да ты и сам всё помнишь.

– Но... – растерялся Одиссей. – Трою же, всё-таки, взяли...

– Да, – согласился Эол. – Боги выполнили свою часть сделки. К тому же, у них были кое-какие претензии к Парису... Но вот насладиться плодами желанной победы Агамемнон уже не сможет...

– Как? Почему?

– Потому, что он потерял власть. Вместе с жизнью, – Эол продолжал улыбаться, будто говорил о чем-то забавном. – Калхас вовремя опомнился и внял предупреждению. Теперь очередь за тобой. Ты же хочешь остаться в живых и вернуться домой?

– Что я должен сделать? – царь Итаки невольно сбился на привычный деловой тон.

– После взятия Трои должны были принести в жертву Поликсену. По твоей просьбе жертву заменили... Но дело не в Поликсене. На алтарь должна была пролиться троянская кровь... Кровь царского рода... Ты можешь исправить эту... ммм... ошибку.

«Троянская кровь... Царского рода... Это значит...» Сердце Одиссея сжалось, он побледнел.

– Гелен... – вырвалось у него.

– Я всегда знал, что ты догадлив, – снова засмеялся Эол. И продолжил снисходительно – Плата высока, да. Но я ведь предупреждал: боги не заключают мелких сделок.

Мысли Одиссея пришли в смятение. Родная Итака... Телемах... Дом, семья, царство... И Гелен... Взгляд больших темных глаз – то гордый, то беспомощный, то страстный... Доверчиво прижавшееся к нему тело... теплые ладони на спине... Собственными руками, каким-то богам?! «Не отдам!»

– Нет! – таков был ответ царя Итаки посланцу богов.

– В своем ли ты уме, смертный? – наконец-то, изумление и возмущение сменили на лице Эола маску безмятежности. – Решил померяться силой с богами? Да кто ты таков?! Песчинка, букашка...

– А ты, – насмешливо ответил ему Одиссей, – Ты – всего лишь мой сон. Стоит мне пробудиться – и нет тебя!

И он пробудился. «Что это было? Ночной кошмар? Или...» Мягкое прикосновение... Руки нежно обвили шею... Горячее дыхание и поблескивающие миндалевидные глаза, будто наполненные внутренним светом...

– Гелен! – выдохнул, привстав, Одиссей. – Что ты...

– Не надо ничего говорить, – прошептал юноша и, опустившись на землю рядом с Одиссеем, увлек того за собой, заключив в крепкие и неожиданно сильные объятья...

... Наутро, пополнив запасы пресной воды, они покинули остров. Едва отплыли от берега, на море снова разразился шторм. Корабль их кидало, как щепку, и конца-края было не видно их испытаниям... А потом буря неожиданно утихла. Словно и не было её. Море снова было ласково, светило солнце, и небо было ясным. Одиссей с остальными долго приводили в порядок то, что шторм оставил от их корабля. А потом вдали снова показался берег. И они смогли разглядеть на нем дев, полощущих белье. Одежды дев были так похожи на те, что носят женщины Итаки.

«Если и не дома, то почти дома» – сердце Одиссея наполнилось ликованием. – «Видишь, Эол, я выиграл! Боги не сломили меня! Вы не смогли помешать мне вернуться домой и не смогли отобрать у меня Гелена... Гелен?..» Только тут Одиссей спохватился, что после бури он ни разу не видел троянца...

Корабль был не так уж велик, чтобы вести долгие поиски. И Гелена на нём не было.

– Гелен!!!

Он звал, он кричал, обращаясь к морю, небу, богам, которых теперь ненавидел... И безмятежная тишина была ему единственным ответом.

5. Гелен.

Он не помнил точно, когда это начало происходить с ним. Когда он был ещё совсем маленьким, случалось – покров реальности будто, дрогнув, чуть сдвигался, приоткрывая ему... Что? Это было трудно понять. Ещё труднее – объяснить. Нечеткие, расплывчатые образы, чуть слышный шелест звуков, прикосновением легкого ветерка – едва уловимые ощущения... Это пугало его, и он не мог понять, почему.

Однажды отец ласково гладил его по голове. И он вдруг увидел страшную рану на руке Приама. Тогда он закричал, отпрянув. Отец был растерян и озадачен его поведением. С недоумением он разглядывал руку, на которую, плача, показывал его маленький сын... Гелен понял, что видит то, чего не видят другие. А через несколько дней Приам упал с коня и сильно распорол руку об острые камни. Гелен понял, что видения его могут сбываться. Позже, когда он немного подрос, он однажды увидел... Увидел тем самым, другим зрением обломки рухнувшей стены дворца, погребенные под этими обломками многочисленные тела слуг и домочадцев. Он сказал об этом отцу и тот, помня случай с раненой рукой, приказал внимательно осмотреть стену. И оказалось, что возведена она непрочно и прогнила вся. Стену переложили, и никто не погиб. Так он понял, что увиденное может быть лишь предупреждением, но так и не стать реальностью. Но большинство из того, что он пытался предотвратить, всё же происходило. Как бы Гелен ни пытался этому помешать. И происходило всегда самое страшное...

Как он пытался уберечь свою любимую няньку, которую однажды увидел умирающей под колесами колесницы! И ведь женщина послушно внимала его предостережениям и убиралась с дороги, лишь едва завидев лошадей. Но однажды, когда она возвращалась с городского базара, двое горожан на дороге заспорили, затем подрались, и один метнул нож в своего противника. Этот нож и угодил случайно в няню Гелена. Под колеса проезжающей колесницы она упала уже мертвой...

– Ты не мог ничего поделать. Такова была, видно, её судьба. А судьбы не избегнет никто. – так утешал его старший брат, Гектор.

Гектор... Все, включая царственного отца, считали видения Гелена даром богов, говорили, что он особо отмечен божественной волей и этим надо гордиться. И только Гектор понимал, как тяжело приходится его младшему брату – видеть беду и не иметь возможности предотвратить её, как страдает он от своего непрошенного дара, какая невыносимая скорбь таится в открывающемся ему сокровенном знании. Гектор всегда находил нужные слова, чтобы утешить и поддержать.

Гектор был его единственным другом, в то время как остальные сторонились юного прорицателя, хотя и почитали его. К Гектору он приходил со всеми своими бедами и радостями, старшему брату он мог поведать всё. Кроме одного – как сильно Гелен любил его...

Он никогда не признавался Гектору в своих чувствах. И не из боязни возмущения или насмешек – Гелен был уверен, что не услышит ни того, ни другого. Гектор любил его как младшего брата, заботился о нем и оберегал его. А другой любви Гектор подарить ему не мог – это Гелен знал. И понимал, что если откроется старшему брату, тот будет страдать. А Гелен не мог допустить, чтобы тот, кого он любит, страдал по его вине.

И Гелен довольствовался счастьем видеть улыбку брата, говорить с ним, слышать его смех, чувствовать объятья сильных рук, когда Гектор учил его борьбе или владению мечом. Хотя, эта близость любимого была подчас невыносимо мучительной из-за необходимости сдерживаться и хранить свою тайну. Но Гелен смирился. Любовь ведь тоже называют даром богов. Что ж, видно, боги насмешничают над ним, посылая дары, приносящие ему одни лишь страдания...

... Это случилось, когда Гелену уже исполнилось пятнадцать. Война была в самом разгаре. Троянцы в очередной раз отступили, укрывшись за крепостными стенами. Но битва на этом не закончилась: со стены Гелен видел, как приближается к Трое на своей колеснице Ахилл. Гектор вышел ему навстречу, приказав закрыть за собой ворота. Все знали, что предстоит поединок. Гелен во все глаза смотрел на брата. И тогда он увидел...

... Страшная рана от копья на шее. Гектор силится что-то сказать, но вместо слов кровь изливается изо рта...

– Нет! Ты не должен... – крикнул он брату.

Гектор услышал. Посмотрел на него, улыбнулся. Губы брата шевелились, он что-то произнес. Расслышать было невозможно, но Гелен знал, что было сказано: «Никто не избегнет судьбы...»

Гелен сидел, беспомощно привалившись спиной к крепостной стене. Он крепко зажмурил глаза, он зажал руками уши... Но дар его был в этот раз особенно беспощаден к нему – он видел всё: пронзенное копьем горло, муки агонии на любимом лице, прекрасное тело, привязанное за ноги к колеснице. Он плакал и не желал стыдиться своих слез...

Плакал Гелен и тогда, когда огонь погребального костра пожирал тело его любимого. За этим костром он внезапно увидел другое пламя – то, в котором скроется его родной город.

Он поехал в храм Аполлона на Иде и там снова содрогался в рыданиях у алтаря – от отчаяния, от бессилия, от невозможности что-либо изменить, и умолял богов забрать у него этот страшный дар. Или забрать жизнь, чтобы не увидел он, как станет явью то, что открылось ему за тайным порогом... Но боги не вняли его мольбам, они продолжали жестоко забавляться со своей живой игрушкой...

... «Одиссей». Гелену не нужно было терзать свою память, он сразу узнал царя Итаки. И сразу понял, что нужен хитроумному ахейцу вовсе не ради богатого выкупа. И не в качестве прорицателя. Гелен хорошо помнил, как обжег его пристальный взгляд Одиссея, когда тот прибыл посланником во дворец Приама. Царь Итаки смотрел на него так... Как в его несбыточных мечтах всегда смотрел Гектор – с восхищением и вожделением. Гелен словно чувствовал прикосновения его рук к своей обнаженной коже... А сейчас, когда Гелен был в его власти, взгляд Одиссея сделался ещё откровеннее. Тонкая завеса снова приоткрылась на мгновение: шатер, ложе, два обнаженных тела, слившихся в объятии...

«Это будет?! О, боги, нет! За что?.. Зачем?.. Не надо...»

Его не связали. И оставили без присмотра... Он мог бы попытаться наложить на себя руки. Или мог бы заставить их убить его... Но он этого не сделал. Почему? Ведь сам в храме просил богов послать ему смерть... Но... Как же трудно оказалось решиться... Да, Гелен боялся. Ран, боли, смерти... Но только ли страх останавливал его? Он убеждал себя, что дело лишь в страхе, он укорял себя за трусость. А потому разговаривал с Одиссеем нарочито дерзко. Ему показалось, что царь Итаки разозлен его словами и уже готов силой добиться того, чего не добился переговорами... И тут вдруг Гелен почувствовал, что ожидание грубого и, возможно, жестокого насилия вызывает в нём... Нет, не только страх и омерзение – всё это было на поверхности. А в самой глубине заплескалось, забилось что-то мутное, тёмное, жаркое... Но он не хотел ни понимать, ни осознавать этих странных желаний. Он запер эту дверь, даже не пытаясь заглянуть за неё. Гелен сказал себе: «Я всего лишь хочу, чтобы это побыстрее закончилось».

Одиссей тогда не тронул его. И Гелен не нашел этому объяснения. Казалось, царь Итаки растерялся...

А потом запылала Троя. Гелена не было там, но он видел. Как кричали его сестры, тщетно пытаясь вырваться из грубых похотливых объятий... Как Неоптолем вонзил меч в грудь его старого отца. Как, вырвав из рук матери, сбросили с крепостных стен маленького сына Гектора... Его семья, его город, его мир – уходили в небытие, сгорая на огромном погребальном костре. И у него уже не было слез, чтобы оплакать...

Видений потом долго не было – словно боги сжалились над ним. Гелен молча отказывался от пищи и воды. Не потому что хотел уморить себя голодом. Жизнь и так будто покинула его. Пустота... Равнодушие ко всему происходящему... Одиссей приказал ему есть. Что ж, пусть будет так. Но чего хочет, чего добивается Одиссей? «Ответишь на мои желания...» Разве теперь это возможно?! А было ли возможно прежде?.. Во взгляде царя Итаки, обращенном на него, виделась нежность... Зачем? Какой в ней смысл?.. «Мне не нужна твоя нежность и забота. Мне вообще от тебя ничего не нужно. Разве ты не понимаешь?..»

На другом берегу Геллеспонта его дар снова вернулся к нему. Когда среди пленниц Агамемнона он заметил Поликсену. Он увидел – жертвенный нож пронзает белоснежную грудь... И было другое – бледными, едва заметными штрихами – Поликсена нянчит младенца, поёт колыбельную, что всегда пели детям троянки... Значит, жертвоприношение – лишь вероятность, которой можно избегнуть? Он снова внимательно посмотрел на сестру, и ему снова открылось: да, она носит под сердцем дитя. Это дитя завоевателя, насильника, но когда оно появится на свет, Поликсена воспитает его в любви и ласке. Так будет – если он, Гелен, позволит этому быть...

Его дар вернулся. И вернулась необходимость жить. Гелен отправился в шатер Одиссея...

... Обнаженный, он стоял перед Одиссеем, открытый его жадному взору, его прикосновениям. «Это плата. Это всего лишь плата» – говорил он себе. Тогда откуда это волнение, откуда дрожь, которую никак не унять? Страх? Но чего же он на самом деле боится? Одиссея? Себя? Почему его тело так послушно прикосновениям огрубевших ладоней? Вопросы, вопросы... А ответ – он так близко, там, за запертой дверью... И умелые настойчивые пальцы Одиссея вот-вот снесут эту дверь как нелепую преграду. Руки, губы, язык... «Неужели это мои стоны?! О, боги, почему?!» Всё, нет больше преград... Затопило жарким потоком и тело, и мысли... Шатер, ложе, два обнаженных тела, слившихся в объятии... Шаг в пропасть, и можно только вниз, вниз... И, прежде, чем встретит последней болью удар о камни, можно почувствовать... можно насладиться... безумием высоты... беспомощной легкостью собственного тела... тем, как замирает дыхание и кружится голова от стремительного падения...

... Ночной мрак смотрел на них сквозь приоткрытый полог шатра. Гелену чудился в этом мраке взгляд отца. И Гектора. Как было бы просто, если бы Одиссей был груб с ним, если бы думал лишь о собственном удовольствии... Гелен предпочел бы боль наслаждению. Тогда он смог бы найти оправдание для себя. Но Одиссей закрыл ему этот путь.

«Гелена, что был царевичем Трои, нет больше. Ты убил его, царь Итаки. Тот Гелен, что делит с тобой ложе и бесстыдно отзывается на твои ласки, достоин презрения. Но ты не презираешь... Ты победил, но не торжествуешь... Зачем ты так нежен со мной? Почему ведешь себя так, будто мои чувства что-то значат для тебя?..» Гелен растерянно смотрел на Одиссея, который ласково гладил его волосы, шею, плечи... Очень трудно было признаться себе, что ему нравится то, что с ним делают. Но это было так. Непристойные мысли, тайные желания... Всё, что он тщательно загонял внутрь, всё, о чем не позволял себе думать... Гелен – сын, брат, прорицатель, отмеченный богами. И только. Вот тот путь, что был предназначен ему. Затаённую страсть, жажду плотской любви, крепких объятий, сжимающих тело, откровенных взглядов, прикосновений, терзающих губы поцелуев – этого не видел никто. Даже тот, кого он любил... Но тот мир ушел, сгорел дотла вместе с родной Троей. Взамен боги дали ему вот это – неистовые ласки врага, захватившего его. Врага, который, возможно, тоже устал чувствовать себя лишь царем и воином...

Одиссей обнял Гелена, плоть его снова была полна сил. И тело Гелена в ответ запылало жаром. К чему противиться? Вниз, вниз... До дна ещё далеко... Есть куда падать... Ладони Гелена легли на спину царя Итаки, погладили... Словно незримая нить в тот же миг протянулась меж ними, связала тугим узлом.

... Гелен смотрел на море. Оно было спокойным, и погода, вроде бы, ясная. Но тревога не покидала его с тех пор, как они отплыли. Словно тень какая-то окутала корабли Одиссея. И никто не чувствовал этого, кроме него. Как всегда... Но, может, и нет никакой угрозы? Может, виной всему его тягостное настроение? Одиссей возвращается домой... Кем станет в Итаке сын Приама? Рабом царя, его драгоценной безделицей? Как тот браслет, который лежал сейчас за пазухой Гелена...

Браслет его тоже тревожил. Когда Одиссей надел ему на руку золотое украшение, Гелен почувствовал... Темно... Холодно... Страшно... Он ничего не увидел, как ни старался. Только тьма... Только страх... Только холод, сковывающий тело... Одиссей обиделся, когда он попытался отказаться от подарка. Он не понимал... Гелен и сам не понимал. И не знал, как объяснить. Да и возможно ли объяснить это тому, кто не имеет такого дара? Пришлось взять браслет – на лице Одиссея читалось почти что отчаяние.

А теперь вот эта тень... Предупредить? Но о чем? Он ведь ещё ничего не видел. И поверят ли?

Одиссей подошел к нему. Обнял, говорил ласково. Он почувствовал тревогу Гелена, но не понял её причины. «У тебя будет всё, чего ты пожелаешь» – так он сказал. Гелен взглянул в пронзительно-голубые глаза царя Итаки. И увидел: Одиссей, сгорбившись, точно старик, бредет по берегу. Измученный, в лохмотьях, оставшихся от одежд. Точно снегом, припорошены сединой густые темные волосы... «Всё, чего пожелаешь». Гелен печально покачал головой. «Не обещай того, чего не сможешь исполнить, Одиссей».

... А потом была буря, долгая и страшная, которая занесла их неведомо куда. Хуже всего стало, когда у них кончились запасы пресной воды. Люди начали сходить с ума от жажды. А Одиссей отдавал Гелену свою долю воды и закрывал его своим телом от пронизывающего ветра... «Все, чего ты пожелаешь»...

Берег, к которому они причалили, казался уютным и красивым. Золото песка и буйная зелень деревьев. Но у Гелена снова было видение: окровавленные тела, искаженные криками рты... Он пытался предупредить... Ещё одна беда, которую он не смог отвести...

... Когда их встретил скалистый остров, Гелен снова видел то, что было скрыто от остальных – воля богов привела их сюда. «Никто не избегнет судьбы»...

Он смотрел на спящего Одиссея, и видения, необычайно яркие, четкие плыли перед его взором. Боль от удара мечом, и кровь – его, Гелена, кровь – хлещет из раны на наскоро сооруженный жертвенник... Одиссей радостно сходит на берег, где встречает его семья... А затем это видение исчезло, растворилось, вытесненное ещё более ярким: «Нет!» – твердо произносит царь Итаки... Корабль, разбитый о скалы... Тело Одиссея погружается в морскую пучину... На мертвом лице застыла гримаса ужаса и боли...

Гелен слишком долго учился разгадывать загадки своих видений. И теперь он всё понял. И всё решил. Его дар на этот раз не будет бесполезен. Эту беду он сможет предотвратить.

Улыбкой он встретил удивленный взгляд пробудившегося Одиссея... Руки, губы, язык... Жар сплетенных тел... Сладкий сок поцелуев... Одна ночь... Только одна ночь, чтобы отдать то, что он так долго хранил... Чтобы принять и разделить великий дар – любить и быть любимым...

... Море бушевало. Гелен спокойно смотрел на тщетные усилия Одиссея и его спутников справиться со стихией. Он ждал. И, когда понял, что на него никто не смотрит, подошел к борту. Там, внизу, разинула жадную пасть черная бездна... Темно, холодно, страшно...

«Одиссей. Тот, кто погубил Трою. Тот, кто любит меня. Тот, кто причинил мне боль. Тот, кто подарил мгновенья счастья. Враг. Любимый. Ты отдал мне себя. Я отдаю за тебя всё, что у меня осталось – мою жизнь... Примите, боги, эту жертву!»

Он надел на руку золотой браслет и прыгнул вниз. Холодные волны сомкнулись над ним.

6. Берег. Итака.

Одиссей не захотел сразу вернуться домой. Не мог он так просто сдаться. Он скитался ещё несколько лет. Даже в Аид нашел дорогу... Пытался найти, вернуть... Или, хотя бы, просто увидеть... Умолял равнодушных богов... Всё было тщетно.

В конце концов, ему пришлось вернуться ни с чем. Измученным поседевшим странником он пришел к родному дому...

... Он смотрел вдаль. Где-то там, за бескрайним простором моря, берег, к которому он устремился когда-то в поисках славы и богатства. И навсегда потерял покой...

Лунная дорожка – как тропа в неведомый мир... Когда-нибудь, когда дни его подойдут к концу, он пройдет по ней. И возможно... возможно...