Это должно было случиться. Такова была воля судьбы, а с нею никто не может спорить. Звезды загораются и гаснут, а их свет через тысячелетия достигает человеческих глаз.

Но иной раз небесные светила, влекомые неодолимым притяжением, сходят со своих путей.

799 КЭ/490 РК/1 НР 24 мая.

В бесконечной пустоте космоса крепость Изерлон была действительно чем-то меньшим, чем даже песчинка. А корабли тогда, наверно, вообще стоило считать какими-то молекулами. И тем не менее вот уже полторы сотни лет эти самые молекулы долбились о песчинку и друг о друга, причем без видимых полезных результатов. А перебрасывание Изерлона, как мячика, из одних алчущих рук в другие приводило только к регулярным расходам на обдирание враждебной государственной символики и замену ее своей. Правильной.

В свете предстоящих переговоров самым лучшим решением, наверное, было бы оформить антураж серединка наполовинку – с одной стороны имперские орлы (густо зачеркнуто, переправлено на ЛЬВЫ!) и каменные статуи, с другой – альянсовские пятиугольники и голый конструктивизм... Но Высокие Договаривающиеся Стороны ни за что бы не договорились, чья символика должна преобладать на центральном командном пункте крепости, и переговоры издохли бы, не успев начаться... А после последней взаимной трепки при Вермиллионе стрелять никому не хотелось. Хотелось поговорить.

Судьба сказала свое слово. Два величайших полководца Галактики наконец-то должны были встретиться лицом к лицу, и не на поле сражения...

Они молча смотрели друг на друга. В первый раз... Нет, конечно, благодаря портретам, газетам и видеозаписям каждый прекрасно знал, как выглядит другой. Но даже на самой лучшей видеозаписи не разглядишь, какие, оказывается, у твоего врага длинные ресницы, и как ярко блестят его глаза.

Они заговорили. Наверное, им следовало обсуждать какие-нибудь очень важные вопросы галактического значения. Наверное, они даже честно пытались. Но почему-то сейчас для них самым важным оказалось говорить совсем о другом. А потом паузы в беседе становились все длиннее, комнату все плотнее заполняла тишина, и бесшумно поднимался дым над тонкими фарфоровыми чашками с протокольным чаем...

"А чай все-таки вкусный", – подумал Вэньли.

"А вино все-таки вкуснее", – подумал Райнхард.

Тишина. Молчание. Взгляд – глаза в глаза. По прямой. Без каких-либо расчетов сложных траекторий. Тишина...

За "столом переговоров", конечно же, положено сидеть по разные стороны. Но так получилось, что эти двое оказались на соседних креслах с одной стороны. Точнее, в соседнее кресло плюхнулся Вэньли, которому как всегда было, во-первых – плевать на этикет, и, во-вторых – ломы обходить стол. А Райнхард почему-то не стал его поправлять. Может быть, ему тоже было плевать на этикет. А может...

... Ни по одной самой совершенной системе связи ты не сможешь услышать, как дышит твой враг. Не сможешь увидеть, как в такт дыханию дрожит и переливается серебряное шитье на черном мундире.

– Я понимаю. Вы всеми силами стремитесь к победе, и ничто другое вам не важно. Но вряд ли вы убедите меня в своей правоте.

– Вы уверены? Побеждать тоже можно по-разному. Можно – вот так, – и ладонь, едва касаясь, скользит по щеке, – а можно – и так...

Все-таки они сидели очень близко. Почти соприкасаясь коленями. Это совершенно не соответствовало протоколу, а то, что последовало дальше, вообще не лезло ни в какие дипломатические ворота. И Райнхард, и Вэньли славились неожиданностью своих тактических решений и стоили один другого, но нынешний ход явно остался за золотокудрым кайзером. Вряд ли кто-то еще в этой Галактике попытался бы победить своего врага с помощью объятий и поцелуев.

"И что ты теперь сделаешь, адмирал Ян?"

Ответ Райнхард получил сразу же, почувствовав встречное движение чужих губ.

В бесконечных просторах Вселенной случаются столкновения двух звезд. Это порождает вспышку невероятной силы и яркости, видимую за миллионы световых лет.

Через бесконечно долгую минуту они разомкнули губы.

– Неплохой аргумент, – улыбнулся Вэньли.

– Ты... Помнишь? – Райнхард не собирался ослаблять объятий. – Ты когда-то уже был также близко ко мне.

– Да. Помню, как я тебя тогда держал.

– А сейчас я тебя держу, – прошептал Райнхард. " И я не отпущу тебя теперь. Так и знай".

Вслух он этого не сказал. Он сам еще не до конца осознал странное, непонятное, но постепенно полностью овладевающее им желание – никуда и никогда не отпускать от себя этого человека. Зарыться руками в пушистые темные волосы. Утонуть в сияющих черных глазах.

"Я не отпущу тебя". Если бы Райнхард мог знать, сколько раз за последующие годы он будет говорить Вэньли эти слова – вряд ли бы он сейчас промолчал. А в эту минуту – обещание было высказано. Цель поставлена. А Райнхард никогда не давал невыполнимых обещаний.

"Я уничтожу старый Рейх. Я спасу сестру. Я завоюю эту Вселенную. Я

никогда не отпущу тебя, Ян Вэньли."

– Я держу тебя, – почти неслышно пробормотал Райнхард, закрывая глаза. И услышал ответный шепот:

– Я тебя – тоже.

Как давно этого не было – чужие руки, обхватившие за шею. Нет, не чужие – в теплых объятиях Вэньли Райнхард чувствовал себя на удивление спокойно и ...правильно. И можно было, не размыкая век, уткнуться в обтянутое зеленым сукном плечо, не думая о дневных делах и ночных кошмарах.

Райнхард еще что-то неразборчиво прошептал и затих. Вэньли осторожно гладил его по голове, пропуская между пальцами тяжелые золотые пряди. "Как я не хочу продолжать эту войну... Против тебя – не хочу. Но сможем ли мы..."

Относительно плавный ход мыслей оборвался. Поступательное движение времени было разорвано нетерпеливыми, почти судорожными движениями, жадными объятиями, горячими, ищущими губами. Сейчас ничего нельзя было ни осмыслить, ни рассчитать.

Переговоры за закрытыми дверьми вряд ли предусматривали даже нечаянное опрокидывание на пол кресел и валяние по этому полу представителей Высоких Договаривающихся Сторон. Тем не менее, одно из кресел действительно оказалось ножками вверх на полу. Представители – тоже...

– Райнхард, что ты ж ты делаешь, ты, сумасшедший!

– Вэньли, незачем было лезть в мое кресло!

– Ты сам меня туда потащил!

– Ну, если я не могу убедить тебя другими методами...

Впрочем, сейчас они вряд ли думали о том, что им надо в чем-то убеждать друг друга. Гораздо более важным представлялось подробнейшее изучение очерка губ соперника, а также то, какими способами, кроме грубого разрыва, можно расстегнуть высокий воротник мундира.

– Райнхард...

"Райнхард. Райнхард фон Лоэнграмм. Тот-кто-думает-также-как-я. Райнхард..."

Тонкая фигура, затянутая в черный с серебром мундир. Тонкие пальцы, легко скользящие по щеке. Золотая грива, в которую, оказывается, так здорово можно зарыться...

Добрая душа, предусмотревшая наличие в комнате дивана, вряд ли предполагала, что этот диван хоть когда-нибудь будет использован. Тем более – подобным образом. Все-таки они нашли в себе силы подняться с пола и переместиться на более удобную поверхность. Белый плащ, белый шарф и несколько оборванных застежек к тому времени уже неприкаянно валялись на ковре, а двое гениальнейших тактиков этой Галактики были поглощены изучением особенностей реакции противника в нестандартных условиях. Например, опытным путем было выяснено, что противник может испустить совершенно восхитительный стон, если его осторожно и нежно прихватить зубами в основании шеи. Или что дыхание противника заметным образом учащается, когда посторонние руки, наконец, справились с застежкой на его брюках...

– Вэньли. Пошло все к черту. Я гашу свет.

Ответом Райнхарду было невнятное, но утвердительное мурчание из-под диванной подушки.

В космосе не бывает дней и ночей. Время для сна и бодрствования определяют сами люди. И в эту условную ночь на борту флагмана имперского флота противостояние двух государств застыло в неустойчивом равновесии, когда двое решающих судьбы Галактики стали единым целым.

– Не спишь?

– Нет... Мне хорошо.

– Мне тоже. Только холодно. Одеться, что ли...

– Да ну... Лень. А диван действительно какой-то холодный. И узкий. Не пинайся!

Невнятное шевеление, тихий смех.

– Зато ты теплый. Извини, никто не предполагал, что нам захочется здесь... выспаться. Придется греться друг о друга, или нет... Подожди, я сейчас!

Райнхард скатился на пол. Но когда он, вытащив из беспорядочно сваленной груды одежды свой плащ, попытался вернуться обратно, то обнаружил, что это невозможно. Наглый республиканец за какие-то десять секунд умудрился занять весь диван и не высказывал ни малейшего желания изменить позицию.

– Вижу, ты решил уступить мне место и спать на коврике? Дааа, вот это будет истинное торжество демократии!

– Не дождешься. Подвинься! Требую немедленного возвращения незаконно захваченных территорий!

– Не могу удовлетворить ваши требования, Ваше Величество. Эти территории мне жизненно необходимы для спокойного сна... ой!

Больше сказать он ничего не успел, потому что его тело оказалось втиснутым в спинку дивана, а рот запечатан крепким поцелуем.

– Ты в блокаде, Вэньли, – преувеличенно-мрачнно прошептал Райнхард, когда поцелуй, наконец, завершился. – Сдавайся!

– На каких условиях?

– Полной и безоговорочной капитуляции!

– Хм... А если я сейчас укушу тебя за нос? Вот так...

– Ооох...

Укус как-то быстро трансформировался в поцелуй. В нос, в щеку... потом губы мягко обежали контур подбородка, коснулись тонкой кожи на горле...

– Вэньли... – хрипло выдохнул Райнхард. – Предлагаю отложить обсуждение... на некоторое время...

Слов он не услышал. Тесно прильнувшее к нему горячее тело само по себе являлось положительным ответом.

Практически любые переговоры могут идти неоправданно долгое время. Поэтому никто из верных сподвижников с той или другой стороны не стал поднимать тревогу и ломиться в запертую дверь. Впрочем, если бы беспокойство за судьбы любимых вождей возобладало над чувством долга и повиновением приказам, то рискнувшие сорвать запоры стали бы свидетелями весьма неожиданного зрелища...

Крепко обнявшись, спрятавшись от холода под белым кайзеровским плащом, примирившиеся и усталые, они, наконец, заснули. У них оставалось несколько часов приглушенного света и бестревожной тишины.

Райнхард даже во сне лежал вытянувшись, словно по стойке смирно, а Вэньли по привычке пытался свернуться в клубок, почти с головой забравшись под покрывало. Вряд ли в эту ночь к ним могли подобраться дурные сны. Потому что стоило чуть сбиться дыханию одного, как второй, не просыпаясь, только сильнее сжимал объятия. Сейчас у них была одна Вселенная – одна на двоих. И ее нерушимыми границами были белый плащ, спинка дивана, едва слышное – такт в такт – дыхание, и перемешавшиеся на подушке пряди золотых и черных волос.

Нет, никто из них не хотел, чтобы эта ночь длилась вечно. Но только сейчас не имели значения долги прошлого, и ни к чему не обязывала неизвестность будущего. Никогда после их уединение не было столь защищенным...

Проснулись они, как и засыпали – почти одновременно. Открыли глаза, обменялись успокоенно-удовлетворенными взглядами – тот, кто должен быть рядом – на месте. Никто никуда не сбежал. Одновременно потянулись друг к другу губами – благо, тянуться пришлось недалеко. Одновременно попытались подняться...

– Отпусти мои волосы!

– Слезь с моей руки!

Плащ, всю ночь исправно выполнявший функцию одеяла, был безжалостно сброшен к остальным предметам одежды, валяющимся на полу в безобразнейшем и недопустимом беспорядке. Через мгновение там же оказались и оба гениальных тактика. Катались по полу клубком и хохотали, как сумасшедшие...

Все хорошее и плохое когда-нибудь заканчивается. Во Вселенной нет ничего вечного. Завершилась и эта невозможная ночь...

Не слишком торопясь, но и не медля, они поднялись и оделись. При этом сумели найти и не перепутать все необходимые детали обмундирования. И даже сделать незаметными для постороннего глаза последствия поспешного сдирания друг с друга этого самого обмундирования.

Вэньли недоверчиво принюхивался к остаткам вчерашнего чая, прикидывая, можно ли ЭТО пить. Райнхард присел в кресло и застыл, задумавшись о чем-то.

– Нет, пожалуй, ЭТО уже не чай, а отрава какая-то! Пора выбираться, странно, что до сих пор в дверь не ломятся.

Райнхард пожал плечами.

– Был приказ – не тревожить. А приказы должны выполняться.

– Ну что... пойдем?– Вэньли, наконец, оставил в покое несчастный чайник и взглянул на своего собеседника. Противника. Врага. Любовника.

– Вэньли. Подожди.

– Да?..

Эта непобедимая недосказанность – замерший на подъеме шаг, взгляд через плечо – удивленно распахнутые глаза, насмешливая и в то же время растерянная улыбка...

– Райнхард?..

Имя – единым выдохом. И в ответ – одним движением – рвануться, достичь цели, не отпускать, никогда-больше-не-отпускать...

– Вэньли...– едва слышным шепотом. – Вэньли, не уходи. Останься со мной.

– Я... Райнхард, зачем?..

" Не уходи. Я все равно никогда не отпущу тебя".

... – И ты же знаешь, что это невозможно.

– Ты говоришь – невозможно? Разве для тебя есть что-то невозможное, чудотворец?

– Райнхард... – Вэньли мягко, но решительно высвободился из обнимающих рук. – Я должен вернуться домой. Должен.

– А ты можешь предположить, что там с тобой будет?!

Не пускать. Удержать. Руками. Словами. Любой ценой. Нет, не ложью – правда, к сожалению, сейчас гораздо хуже. Неужели он не понимает?!

– Ну... – и снова эта невозможная, растерянная улыбка. – Наверное, наконец-то примут мою отставку?

– Вэньли... Твое любимое демократическое правительство не умеет быть благодарным. Да, возможно, ты им сейчас не нужен. Но ты думаешь, что тебя так легко отпустят? И оставят в покое? Ты слишком важная фигура, хочешь ты того или нет. Вспомни. Тебя уже пытались обвинить, и... – Райнхард резко оборвал сам себя. – Вэньли. Полетели со мной. Я прошу тебя.

– Райнхард...– шаг навстречу, поближе, и ладони ложатся на плечи каким-то совсем привычным, почти домашним жестом. – Ну, я же все знаю. Но разве бы ты сам на моем месте так сделал?

– Нет.

– Вот именно. Райнхард, нет. Я не могу.

"Ты... Ты смеешь говорить мне "нет"? Я все равно не отпущу тебя, Вэньли. Я никогда тебя не отпущу".

Райнхард чувствовал, как им овладевает холодная злость. Ничему не помогающая. Абсолютно бессильная.

– Это безумие какое-то! Ты сумасшедший, Вэньли!

Пожимает плечами.

– Я знаю. Мне это много раз говорили.

Они все еще обнимали друг друга, но между ними снова вырастала невидимая стена, становившаяся все прочнее и выше с каждой секундой. У них все еще была одна – на двоих – Вселенная, но теперь им снова приходилось делить ее...

Снова – противостояние.

– Ты очень скоро поймешь, что я был прав, адмирал Ян, – бросил Райнхард, направляясь к выходу.

... Единство Вселенной было разрушено резким ударом распахнутой двери.

Каждый был прав. И у каждого была своя правда. Их по-прежнему разделяли недели полета и миллионы километров космического пространства. Их по-прежнему объединяла война (которая вовсе не закончилась, несмотря ни на какие подписанные мирные договора), и общие воспоминания, и...

– Адмирал Ян?

– Да? Что, Юлиан?

– Я принес вам чай.

– Спасибо...

– Вы совсем простужены, адмирал Ян, укрывайтесь как следует... ой, что это? Новый плед?

– А, это... – рука скользнула по тяжелым белым складкам. – Ну да, Юлиан. Именно так. Новый плед.