Походная палатка Александра Даниловича Меньшикова не отличалась аскетичностью.

На полу лежал персидский ковер, маленький чайный столик карельской березы примостился у низкого бархатного пуфа, а на опорных столбах были развешаны разноцветные стеклянные фонарики, которые светлейший князь привез из самого Антверпена.

Сам хозяин сидел на ковре, стянув неудобный парик и изредка проводя ладонью по коротко остриженным, почти черным волосам. Рядом с князем стояло блюдо со свежайшей клюквой – нынче ягода созревала рано. А кисловатый привкус оседал на губах, отгоняя жару.

Рядом с Меньшиковым, положив голову ему на колени, растянулся во весь свой немалый рост Григорий Воронов.

Сержант лейб-гвардии нимало не смущался, изредка отщипывая пару ягод с тонкой веточки и ухитряясь проделывать все это с закрытыми глазами.

– Гриша, – тихонько позвал Меньшиков.

В ответ донеслось невнятное: «Угу».

– Гриша... – Александр Данилович осторожно убрал светлую прядь, которая пролегла поперек лба и щекотала Воронову нос.

– А? – все так же лениво отозвался сержант, не открывая глаз.

– Гриша, у нас тут проблемка объявилась...

Перемена, произошедшая с гвардейцем, была столь разительна, что князь поневоле вздрогнул. Воронов быстро, по-кошачьи, потянулся, тряхнул давно не мытыми волосами, отчего светлая прядка снова упала ему на глаза, и внимательно уставился на Меньшикова.

– Нападают у нас на курьеров с письмами. Солдат – на тот свет, Господи, прости мя грешного, а письма тоже куда-то постоянно деваются, – светлейший с сожалением натянул парик и искоса глянул на собеседника.

– Совсем неладно стало в этих краях. Третий курьер пропадает. Поезжай-ка ты, Гришка, туда да погляди, что к чему. Может, и письма разыщутся? Негоже письмам в чужих-то руках оказываться...

Воронова не было нужды просить дважды. Он скупыми, но четкими движениями застегнул ремень, одернул рубаху и надел камзол.

– Ой, спасибо тебе, Сашка! – с чувством высказался Воронов, доставая шляпу из-за пуфа и распрямляя помятую тулью.

Он был готов ехать хоть на край света, лишь бы не киснуть в лагере. Для него служба была смыслом жизни, и выжидательное ничегонеделанье не уживалось с непосредственной, деятельной его натурой.

– Гриша, ты бы себя-то поберег, а? – светлейший князь легко поднялся на ноги, – Ты ведь не кот, девяти жизней у тебя нету.

Вороной широко улыбнулся

«Девять не девять, а двум смертям не бывать», – читалось в его прозрачных серых глазах.

Меньшиков тяжело вздохнул и отдернул полог палатки.

Ночь шла своим чередом, словно деготь тягуче переливаясь мелкими колючими огоньками звезд.

Сержант вышел следом, мурлыча себе под нос: «Судьба моя, судьбинушка».

– Что это ты, Гриша? – встревожился вдруг Меньшиков.

– Ничего... – Григорий перевел на князя беспечный взгляд, и тот, хоть и было темно, понял: улыбается приятель. – Все сделаю, Сашка, не волнуйся. Не впервой... Погляди лучше, ночь-то какая...

Александр Данилович запрокинул голову и задумчиво пробормотал:

– Чудная ночь. Глаз не отвести.