Никому не доверяй

Наших самых страшных тайн,

Никому не говори,

Как мы умрем.

Сплин

«Бонни и Клайд»

Ровный рокот мотора гудением отдавался в ребрах, острым пронизывающим пульсом пересвистывая в голову. Боль странно придушенно затупилась, но мышцы вареными сардельками отказывались повиноваться ему.

– Посмотри, он, кажется, приходит в себя, – издалека, из другой вселенной, прозвучал глубокий мужской голос. Голос, от которого все испуганно и восторженно затрепетало внутри.

Скрипнуло сиденье, рваная тень упала на веки.

– Вряд ли.

Еще один голос. Голос друга, чуть смешливый, уверенный. Видимо, все-таки не сон.

Имя приходит как вздох, поднимаясь в сознание, светлой вспышкой.

«Зак!»

Звуки речи вплетается в шум машины, и где-то на самой поверхности плавает смысл того, о чем его друг говорит с его богом.

– Ты вообще молодец, Сеф. Ты бы его еще сильней долбанул, мы сейчас бы парня в багажнике везли. Без неудобств.

– Хватит уже, а? – бог спокоен, и это только чудится в рокоте машины, что он раздражен и, кажется, самую малость неуверен. Хотя как такое может быть? – Ты же видел: мальчишка сам полез мне под руку.

– Так ты бы смотрел, куда ты своим дрыном отмахиваешь. А если бы я там стоял?

– Ты бы там не стоял.

Ресницы подрагивают. Хочется видеть их. Смазанный свет путается в волосах, упавших ему на лицо, спинки передних сидений укрывают его, лежащего на заднем, ненадежной вечерней тенью. Черные стрелы вздыбленных прядей Зака торчат над подголовником пассажирского кресла. Стальной наплечник играет рыжим бликом за краем соседнего.

– А если бы все-таки это был я?

– Зак, не глупи. Ты профессионал. Ты сам знаешь, что любой объект, двигающийся у тебя за спиной, во время боя воспринимается, как угроза.

Зак громко, с явным сожалением в голосе усмехается.

– Дурак ты, Сеф. Он же спасать тебя хотел.

Щекам становится жарко, и хорошо, что оба солджера не видят его лица. Получить ранение от руки генерала Сефироса, которого ты пытаться спасти от гигантского песчаного монстра, когда ему это было совсем не нужно. Позор. Стыд и позор!

Поделом тебя не приняли в солджеры.

– Хорошо хоть ты его до смерти не зашиб.

– Ему просто повезло.

– Зря ты так суров. Парнишка хороший.

– То-то я заметил, ты в последнее время всюду его с собой таскаешь, – в низком голосе Сефироса слышны отзвуки подкрадывающейся грозы.

– Ты на что намекаешь? – подчеркнуто легкомыслен Зак.

– Я не намекаю. У вас что-то было?

– А если да?

Вся кровь от лица Клауда отливает к ушам. Но быстрее, чем это происходит, черная молния мелькает между передними сиденьями, и Зак начинает хрипеть. Машина идет юзом, спинка кресла сотрясается от невидимой Клауду борьбы. Надо что-то делать! Надо сказать генералу, сказать, что ничего не было. Но все прекращается также внезапно, как и началось.

– Извини, Зак, погорячился.

– Не за что, – сипит и перхает Зак. – Прикольно знать, что ты так ревнуешь.

Оба молчат. Молчат хорошим, спокойным молчанием, уверенных друг в друге людей. Боевых товарищей. Близких друзей. Любовников...

Клауду хочется завыть... или опять забыться. Он лишний.

– Я его ни разу не трогал, – наконец, будто в подтверждение невысказанного, но уже заранее принятого опровержения, произносит Зак. – Он классный парень, он мне нравится. Но он прется только от тебя.

Если бы можно было как хамелеон слиться с обивкой и растаять!

– Совершенно башку от тебя потерял. Втюрился по уши.

– И тем не менее, стиль причесочки он попер с тебя.

– А ты прикинь, как весело в казарме отращивать волосы ниже жопы? Самое оно, а? – смеется Зак и с неожиданной мягкой серьезностью добавляет. – Тебе, быть может, трудно понять такое Сеф, но очень сложно равняться на божество. Куда сложнее, чем на другого человека.

Сефирос молчит, и Клауду кажется, он чувствует взгляд его кошачьего зрачка, через отражение в зеркальце заднего вида у себя на боку и бедре.

А Зак наклоняется к металлу наплечника, и его шепот с почти звериным воркотанием на самом дне, на пределе слышимости вибрирует в сознании Клауда:

– Гораздо проще подражать человеку, который близок твоему божеству.

Насыщенная электрическими флюидами секса пауза вибрирует в воздухе.

– Позже, Зак, – голос Сефироса, когда он прерывает молчание, звучит железной волей и обещанием.

– O’k, – коротко усмехается Зак, прежде чем снова вернуться на свое место.

Клауду неловко и зябко от подслушанных слов. Конечно, он знал, что замечательный потрясающий весельчак Зак, не понятно с чего взявший над ним шефство, наверное, единственный, кто может похвалиться «особыми» отношениями с безупречным генералом Сефиросом, но стать свидетелем их почти что интимного общения друг с другом.... Это было как-то уж слишком. Слишком для того, кто действительно, как сказал Зак, «по уши втюрился» в Сефироса.

Чрево машины урчит у него под ухом, баюкая, амортизаторы сиденья укачивают его на неровностях старой заброшенной дороги. Лекарство в крови убеждает тело, что нужно спать. И Клауд уже не понимает, зачем он борется сам с собой.

Клауд уже спит.

* * *

– Давай, давай. Давай.

Глухое энергичное бормотание с резким выдохом на каждую пару слогов.

Темно-красный и золотой закатный свет хочет сварить Клауду глаза.

Мотор молчит, и в тесном салоне густым коктейлем смешиваются другие звуки: поскрипывает переднее кресло, мягко хлопает ткань, двое дышат ртом и, не сбиваясь с ритма, сшибаются тела.

Спасаясь от обжигающего света, Клауд еще сонно поворачивается к спасительной тени, лицом на звук. Но тень движется, набегая и убегая, заставляя его поморщится, открыть глаза.

Над подголовником он видит сапог. Громоздкий черный сапог на рифленой подошве. Сапог качается в такт звукам.

– Зак, блядь... Зак...

Голос Сефироса стал совсем глубоким, грудным, и какие-то странно беспомощные интонации звучат в нем.

– Ну же, давай, детка! Давай!

Зак довольно смеется.

И Клауд с неожиданной четкостью видит перчатку Сефироса, его затянутые черной кожей пальцы, судорожно вцепившиеся сзади в сиденье, у самого лица Клауда. Кажется, что они вибрируют натянутой струной, продолжая музыку дыхания и ритма с первых сидений.

«Отлично, – с непонятной немой холодной злостью думает Клауд. – Лучше самых моих смелых фантазий. Следует, наверное, подрочить. А то когда еще выпадет такая возможность, что я буду лежать на заднем сиденье, в то время как на передних Зак будет трахать Сефироса».

– Зак, сбавь.

– Ну что? Не хочу.

– Зак серьезно. Мальчик очнулся.

Все звуки сразу же прекратились и через мгновение над подголовником сверкнули ясные темные глаза Зака:

– С пробуждением, спящая красавица! – улыбнулся он, впрочем, почти сразу отвел взгляд.

Измученное кресло снова застонало под ними, Зак буквально скатился на место водителя и в ручьях спутанной серебряной челки на него взирал Сефирос.

– Ты как?

– В порядке, – соврал Клауд, прежде чем сообразил почувствовать свое тело и сообразить, что он, и правда, в порядке.

– Можешь пошевелиться?

Клауд сосредоточился, напряг локти и приподнялся.

– Ага, могу.

Желая доказать этим спокойным зеленым глазам, что он уже оправился от удара по голове, Клауд бодро рванулся вперед, намереваясь сесть.

Небо в окнах машины, затылок Зака над сиденьем, мелкие бисеринки пота на лбу Сефироса дружно кувырнулись.

– Эй, не так резво, – засмеялся Зак.

А жесткие пальцы уже впились в плечо Клауда, удерживая его от падения. Удерживая почти на весу. И это лицо, эти запредельно прекрасные черты, эти губы оказались вдруг слишком близко. Так близко, что можно почувствовать его дыхание на своих губах, запах его кожи, легчайшую ласку его мягких волос.

Не было сказано ни слова, Сефирос только медленно кивнул, едва заметно опустив и приподняв подбородок. Клауд потянулся к ним, между сиденьями, туда, где все пахло их телами. Их сексом.

Взгляд глаза в глаза, почти робкий (можно мне?), почти дерзкий (думаю, можно), и, дурея от собственной смелости, Клауд устремился рукой между узких бедер генерала, где багровел ненасыщенной страстью (прекрасней, чем в самых мокрых его снах, ибо настоящий!) член Сефироса.

Прикосновение – как ожог – через руку стирающее последние остатки мысли в мозгу. Вспышка. И Клауд уже не понимал, в какой момент Сефирос вытянул его к себе и опрокинул спиной на Зака, а сам навалился сверху, расчетливо, жестоко и жадно целуя в рот. И смех Зака вибрировал под его ухом:

– Эй, парни, тут и двоим тесновато.

И Сефирос отпускает его в лепешку смятые губы, оставляя во рту вкус своей слюны и слюны Зака и его пота. Одно движение головы и дверь за спиной Зака уже открыта. Двигаясь синхронно и мягко, будто две охотящиеся львицы из одного прайда, солджеры извлекают не успевающего помогать Клауда из салона, Зак снимает с Сефироса плащ и расстилает его прямо на земле, в сухую выжженную солнцем траву на обочине этой давно заброшенной старой дороги через забытые богом пустоши. И вот уже Клауд лежит на спине на скрипящей коже, с головой захлебнувшись в запахе Сефироса. А сам Сефирос и Зак ловко и бесцеремонно сдирают с него одежду, попеременно то целуясь до кровавых засосов друг с другом, то пожирая поцелуями его собственные губы, шею, бока и плечи.

– Подержи его.

– Аккуратнее. Держу пари, ты у него первый.

Короткая пауза в жаркой целенаправленной активности по переустройству его ноги через бедра Сефироса и немного в обхват. Пьяный от невозможности происходящего, от их поцелуев, запаха и вколотых раньше анаболиков, Клауд упрямо продолжает пытаться довести начатое дело до конца. Веская шершавая ладонь Сефироса без труда удерживает его на месте.

– Он выглядит вполне взрослым, – в голосе Сефироса звучит откровенное сомнение, почти недоверие.

– Понимаешь, Сеф, мы с тобой, пожалуй, не показатель, – огрубелые пальцы Зака по-хозяйски играются плоскими сосками Клауда, – в плане возраста приемлемого для начала бурной однополой половой жизни.

На секунду ладонь на бедре Клауда будто бы становится нежнее. Расплывающийся вытянутый овал лица в кайме сбегающего вниз серебра обращен к Клауду. Как я хотел бы видеть тебя отчетливо и любоваться тобой, мой бог! Но через мгновение пальцы сжимаются крепче.

– Что ж тем интереснее. Держи его крепко.

Давление, напор и победоносное вторжение Сефироса в его тело не оставляют ничего, кроме слепого инстинкта – защититься от боли. Но руки Зака, на чьих коленях он лежит головой, с силой давят на грудь, удерживая на месте. И вес Сефироса почти полностью на нем сверху, его лицо у самого лица Клауда, узкие зрачки, расширенные от удовольствия и желания. Ему все можно! Его невозможно не хотеть. Совершенство, равно желанное для обоих полов. Его волосы рекой текут на тебя сверху. Он в тебе. Внутри. Клауд воет от переизбытка животного беспомощного счастья, и губами, зубами ловит губы Сефироса. Завладеть, удержать, слейся со мной, будь во мне!

– Как тебя зовут?

Кишечник протестует против движения такого большого чужеродного объекта внутри, но это он, и уже от одной только мысли, что тебя трахает Сефирос, мученье превращается в чудо.

– Клауд... Страйф.

– Хочешь что-то сказать мне, Клауд?

– Люблю тебя. Еби... еби меня, Сефирос.

Сверху смеется Зак, трется собственным жарким членом то о щеку, то о плечо Клауда.

И Сефирос тоже улыбается, сверкая зубами, и, запрокинув голову, Клауд видит, как они целуются прямо над ним, в то время как Сефирос безжалостно, быстро, жестко вколачивается в его тело.

Его движение внутри рвет и режет. Это почти невыносимо, но Клауд весь содрогается под ними: он хочет еще и еще.

– Ну, ты, сволочь, ты бы хоть приласкал мальчишку, – осуждающе шепчет Зак между поцелуями. И жесткие пальцы Сефироса, только что до синяков сжимавшие его ногу, уверенно смыкаются на вспухших от всех этих переживаний яичках Клауда, настойчиво, пугающе мягко, мнут их в горсти.

Это невозможно. Грань наслаждения пульсирует, мерцает совсем рядом, приближаясь с каждым новым рывком в его теле. Клауд не видит и не понимает, что вцепляется скрюченными пальцами в руки Сефироса, в его бока, спину, волосы, желая лишь одного – глубже притянуть к себе и в себя.

Еби меня. О, черт. Не останавливайся. Заеби досмерти.

Сефирос!

– Ага, ага! – дышит сверху Зак. – Давай, детка, давай.

Пальцы Сефироса также прямолинейны и беспощадны, как его плоть. И в слепой агонии прогибаясь всем телом ему навстречу, Клауд кончает, кончает и кончает. Бессмысленные животные конвульсии судорог выламывают его немыслимыми углами, и двоим солджерам снова силой приходиться удерживать его на земле, пока обессиленный и выжатый невероятной разрядкой, он не слабнет под ними сбитой птицей, трофеем на ненасытившемся оружии Сефироса.

Зак смеется.

Две пары рук ловко перемещают обессилевшего Клауда в сторону, и он словно во сне наблюдает хищную грубую жадную схватку двоих самцов, проиграв в которой, Зак с какой-то веселой азартной радостью раздвигает колени для Сефироса, и они совокупляются на расстоянии вытянутой руки от него, рыча, ругаясь и яростно целуя друг друга.

Они прекрасны!

Так прекрасны, что у Клауда в животе что-то сжимается холодным мокрым комком, и становится так невыносимо пусто и грустно, что жить не хочется. И раненое плечо охотно отзывается вернувшейся болью и вдвое охотнее вторит ему, медленно, но верно набирая обороты, давящая тяжесть в голове.

Забытье накатывает, как поезд, подвернув зябнувшего Клауда себе под колеса и намотав на них.

– Нужно вколоть ему еще дозу, – невозмутимо звучит с затянутых бурыми тучами небес голос серебряного бога.

– Ты уверен? Мне кажется, ему и так уже...

Поезд гудит, не давая Клауду разобрать окончание бессмысленной фразы.

* * *

Ровный рокот мотора. Вибрация механического нутра отдает в костях каким-то фарфоровым, стеклянным, посудным дребезгом. В коробке между ушей как будто плещется молоко, вяло размышляя, а не свернуться ли ему в простоквашу. Правая рука и плечо ватные, как будто тупые.

В салоне машины темно, в салоне пахнет мужчинами.

Клауд обеими ноздрями втягивает этот запах с легким подтекстом подвыветрившегося курева, что странно, ведь ни Сефирос, ни Зак не курят, и почти с удивлением, будто встретив и не узнавая старого знакомого, ощущает саднящую резь на выходе из своего тела. Прислушивается к ней, будто к чему-то невероятному.

«Фига, – думает Клауд, – значит, все было. Меня сегодня оттрахал Сефирос.»

Это звучит настолько же невероятно, как если бы ему дали орден или старый Артур Шин-Ра вдруг объявил его своим единственным законным наследником. И в то же время, так и есть. И Клауд тупо невыразимо счастлив от этого, не зная, что сказать или сделать.

За рулем отчетливо вздыхает Сефирос.

– Сменить тебя?

– Не надо.

– Не дури, ты устал.

Молчание.

– Я думаю, нам всем не помешает сделать привал.

Слабые блики света отражались в светлом металле волос Сефироса.

– Как тебе вон та развалюха у горы?

– Этот маленький храм древних?

– Ну, да. Клауд, глянь, – Зак повернулся, пихнул его в бок. – Поддержи меня. Надо склонить генерала к здоровому сну и плотному ужину.

Клауд приподнялся и посмотрел в окно. Над черно-слюдяными горами дышало холодом антрацитовое небо. Очертания прижавшегося к отрогам, частично разрушенного здания по началу даже сложно было найти среди нагромождений камней.

– Да, пожрать бы неплохо, – не очень-то уверенно, скорей просто мрачно подтвердил Клауд. На Сефироса он взглянуть не решался.

– Значит, привал, – согласно хмыкает Сефирос.

Завизжав раненым кабанчиком, машина резко поворачивает на месте, не ожидавший этого Клауд валится обратно на сиденье, вспышка светящихся глаз в лобовом стекле, шумный задорный смех Зака.

Вернувшись обратно в сидячее положение, Клауд наклонился вперед между передними креслами (в духоте салона смесь запахов топлива, мужского пота, недавнего секса, легкий привкус невозможного неправдоподобного сигаретного дыма от волос Сефироса). Бело-желтый свет фар весело прыгал вместе с их машиной по кочкам и ухабам приветливого бездорожья. Контур почти полностью обрушившейся гротескной постройки отделился от горы, будто бы выдвигаясь к ним навстречу. Причудливо блеснули, поймав отсвет фар декоративные элементы уцелевшей половины фасада.

– Надеюсь, хотя бы часть крыши цела, – уже не так оптимистично прокомментировал Зак, по-свойски обхватив Клауда рукой за шею.

– На месте узнаем. Сначала надо разобраться с жильцами.

– Что-то чувствуешь?

– Да, обычная дрянь.

– Много дряни?

– Много, но мелкая, – Сефирос на минуту отвлекся, повернулся к ним, шокировав Клауда искренне веселой, почти заговорщической какой-то быстрой улыбкой. – Так, поразвлечься перед сном.

«Развлекаться» Клауда не взяли, оставив сидеть в машине, как раненого и «вообще надо кому-то сторожить барахло». Клауд почти собрался обидеться, но, созерцая в мощных лучах дальнего света, направленных теперь прямо внутрь уцелевшего чрева постройки, легкие естественные движения обоих солджеров, вдруг вспомнил о том, что еще в начале этой недели, он и мечтать не мог, хоть на мгновение, хоть случайно оказаться рядом с блестящим генералом Сефиросом, и чтобы тот опять же хоть на мгновение скользнул по нему взглядом. Теперь же он расположился на сиденье водителя, все еще пахнущем кожаным плащом Сефироса и самим Сефиросом.

А старшие товарищи в это время с удовольствием исполняли изящный танец мужчин с ножами. С очень большими ножами. И тени, которые они спугнули в развалинах, ошметками грязи разлетались во все стороны от двоих профессионалов. С легкостью обращаясь со своими огромными мечами, с почти что подростковым задором летая в ослепительном свете, в какой-то момент они чуть было не налетели друг на друга. И успевший коротко и болезненно испугаться Клауд, с чувством острого разочарования понял, что они сделали это нарочно, потому что глубокий дикий и невероятно страстный поцелуй, которым они обменялись при этом случайном столкновении, выглядел настолько хорошо отработанным, что исполнялся явно не впервые.

Сефирос.

Зак.

Клауд оперся локтями о торпеду, положив голову на руки. Восторг, упоение, гордость, нежность мешались в его слегка еще затуманенном лекарством мозгу.

Если все это сон, я не хочу просыпаться!

После оперативной зачистки, машину загнали прямо в основной зал храма (без одной стены и действительно вообще без крыши – остатки выгнутых балок ребрами торчали в ночное небо). Ночевать предполагалось в уцелевшем помещении за алтарем.

– Я тебя научу этой связке, – левой рукой прижимая к себе спальные мешки, Зак ловко вращал в воздухе тяжеленным широким мечом. – Это просто. Так, так и так. И тааааааааак.

– Да, при вашей с Заком комплекции это подходящий удар, – рассудительно одобрил Сефирос, сидящий на корточках возле разожженной газовой плитки из их походного инвентаря. Отсветы синего огня текли по его коже, сияющей глади волос, глянцевитой коже плаща и сапог, шевелились в отражениях на оплечьях. Даже сейчас, по-хозяйски просто разогревая им быструю пищу, он был пугающе, не по-людски красив.

– Клауд, не тормози, – вырвал его из завороженного созерцания Сефироса Зак. – Садись сюда. Надо посмотреть твою руку.

Прикосновения Зака уютные и родные, как свои собственные, будто Зак всегда был с ним рядом: ни тени, ни мгновения неловкости и дискомфорта.

– Так не больно?

– Ёй!

– Нормально, заживает, как на собаке!

У Зака темные лучистые глаза. Очень хорошие глаза, умные и добрые. Насколько могут быть добрыми глаза солджера первого класса. А ведь могут!

– Так, а что у нас с головой?

Колено Зака вплотную к его бедру, теплый живот Зака у самого лица Клауда, уверенные пальцы в его волосах. Собирание паразитов из шкуры сородичей не только является проявлением симпатии у высших приматов, но также укрепляет социальные взаимоотношения.

– Что ж, не так плохо. Скажи спасибо своему шлему, – еле слышно бормочет сверху Зак, и на этот раз в голосе его слышна озабоченность

– Шлему? – Клауд морщиться, не в силах вспомнить. – А где мой шлем?

– Нет больше у тебя шлема, – тихо усмехается Зак, обрабатывая широкую ссадину на башке какой-то пахучей липкой хренью. – Не придумали еще такого шлема, чтобы выдерживал удар Масамуне. Даже такой, как ты схлопотал – скользящий, на замахе. Эй, Клауд, ты что, забыл, как спасал Сефироса?

От стыда хотелось под землю провалиться. Придурок. Позорище.

– Не грузись, забей. Ты бы видел, сколько я дров наломал в свое время, – для пущей выразительности Зак только коротко присвистнул, и еще на полтона тише добавил. – Зато, в конечном счете, все к лучшему обернулось, ведь так? Я же обещал тебе, что помогу тебе подружиться с Сефом.

Зак весело подмигнул, и, сгорая от стыда, Клауд понял, что снова неудержимо краснеет. Похоже, они с Заком по-разному понимали слово «подружиться». И вообще речь, кажется, шла все-таки о «познакомиться».

Ну, да какая теперь, собственно, разница.

Клауд не выдержал и улыбнулся в ответ.

– Спасибо, Зак. Ты самый лучший.

– Самый лучший сводник, ты имеешь в виду? – рассмеялся Зак, в заключение процедуры мазнув Клауда липким лекарством по носу. – Да, похоже, ты открыл во мне новый талант. Хотя, если честно, – Зак заговорщически наклонился вперед, почти задевая губами ухо Клауда. – Ты мне уже давно приглянулся. Да и с Сефом, я подумал, вдвоем справляться легче.

Клауд зажмурился, крепко сжимая кулаки. Движения, запах, прикосновения, голос, бесстыдные слова Зака – все это вместе необратимо возбуждало, даже вопреки по-прежнему упорно ноющей заднице.

– Эй, вы там про меня шепчитесь? – окликнул их Сефирос, и себе под нос пробубнил. – Блин, я им тут еду готовлю, а они меня там за глаза обсуждают.

– Сеф, упакуй параноика обратно и лучше тащи жратву сюда, к нам, – Зак обернулся к Сефиросу, разом лишая Клауда их опасной волнительной близости. – Я все спальники рядом положил. Места до хрена.

Звучно скрипнув кожей плаща, Сефирос послушно поднялся и, прижимая к груди три банки разогретого рациона, доставил ужин прямо на их импровизированное ложе.

«До хрена места» хватило как раз для того, чтобы ему устроиться рядом с ними, практически вплотную. Принимая у него из рук свою порцию, Клауд понял, что снова потерял все слова и не знает, что и сказать. Только молча кивнул в знак благодарности, не решаясь взглянуть в глаза, и лишь мельком успел заметить улыбку на губах Сефироса. Теперь он уже и поверить не мог, что еще совсем недавно решился на такую невозможную смелость, как поцеловать генерала.

Впрочем, оба солджера явно придерживались правила, что за едой разговаривать не стоит, на протяжении всего ужина усердно работая челюстями.

И Клауд неожиданно понял, что ему невероятно уютно и легко в этом молчании. Рядом с двумя людьми, которых он считал самыми потрясающими, самыми чудесными на всем белом свете. С ними он чувствовал себя, будто дома. Будто они были одной единой семьей.

Зак справился со своей порцией первым, запустил смятой банкой куда-то в угол и решительно придвинулся к Сефиросу, привычным жестом убрал длинные волосы в сторону и прижался губами сзади к его шее.

– Подожди, я же ем.

– Ну, не хочешь, как хочешь. Мы с Клаудом и без тебя разберемся. Правда, Клауд?

И быстрее, чем он успел что-либо ответить, Зак выбил у него уже почти опустошенную банку и повалил Клауда на спину возле сапог Сефироса.

– Зак, – Клауд не успел ни возмутиться, ни даже понять, а хочет ли он на самом деле возмущаться. Просто теплая тяжесть Зака, его запах, его темные веселые глаза оказались вдруг так одуряюще близко. Его жесткие волосы задели Клауду щеку.

А целовался он также жадно, грубо и целенаправленно, как и Сефирос.

Его самый дорогой, самый замечательный друг. Зак.

Клауд обхватил его плечи и голову руками, прижимая Зака к себе. От его поцелуев не сшибало крышу напрочь, как от Сефироса, но просто с ним было хорошо и приятно.

– Наглый ублюдок, – пророкотал сверху голос генерала, и Зак был стащен с Клауда и сам опрокинут на спину, – считай, что ты доигрался.

– Ох, как я, блин, боюсь, – усмехнулся Зак, начиная стаскивать с плеч Сефироса плащ.

– Лежать, – оседлав бедра Зака, Сефирос запрокинул его руки за голову, спутав запястья его собственной задранной наверх водолазкой-безрукавкой. – Иди сюда, Клауд.

Рывок за запястье здоровой руки, и он снова в объятиях Сефироса, и генерал шепчет, губами задевая его губы:

– Давай, Клауд, покажи мне, что мы можем сделать с нашим неугомонным Заком.

Клауд не выдерживает, впиваясь губами в жесткий рот генерала.

– Так нечестно! Занимайтесь мной, хватит целоваться, – возмущенно рычит под ними Зак, и вот Клауд уже опрокинут ему на грудь и прижат сверху ладонью Сефироса.

На вкус их кожа такая разная, Клауд лижет, целует и кусает шею, плечи и грудь Зака, в то время, как Сефирос весьма организованно избавляет себя и их от одежды. Телом к телу гораздо слаще и лучше.

– Сейчас я научу тебя, как сделать Зака совсем послушным, – прижимаясь сзади и сверху, ласково дышит между лопаток Клауда склонившийся над ним Сефирос, и его волосы ласково щекочут юноше бока и загривок.

Увлекаемый генералом, Клауд вместе с ним спускается к бедрам Зака.

– Смотри, как он любит.

Щека Клауда на животе Зака, он лежит на боку, чуть свернувшись и коленями обнимая его ногу. Его пальцы переплетены с пальцами Сефироса, ласкающими покрасневший и набухший орган в сантиметрах от его лица. Дыхание Зака вздымает плоский живот под его щекой, а нечеловеческие глаза Сефироса сияют, как у хищного зверя, пока он не закрывает их, пробегая языком по открывшейся головке, припадая губами к члену Зака.

Хрип и дрожь тела черноволосого солджера через кожу отдаются внутри у Клауда, и он почти неосознанно тянется губами к заветному плоду. Целует пальцы Сефироса и свои, раздвигая их языком, чтобы добраться до горячей плоти в их крепком захвате. Поднимается губами к губам Сефироса, прижимаясь к ним, отвлекая их, чтобы отобрать и себе часть их добычи.

– Клауд, зубы! – дергается под ним Зак.

– Клауд, осторожнее. Смотри, как я делаю, – Сефирос отстраняется, но в темноте почти ничего не видно и он подносит пальцы Клауда к своему лицу, вбирая их в рот и позволяя изнутри ощупать то, как завернутые внутрь губы могут защитить от зубов.

Клауд стонет от этой ласки и с удвоенной жадностью принимается за член Зака.

– Вот, умничка, – свободная рука Сефироса ненавязчиво гладит его по спине до самых ягодиц. – Будем двигаться дальше.

Их переплетенные пальцы отпускают горячий ствол, спускаясь на мохнатые сферы под ним.

– О, еще так.

Бедра Зака выгибаются под ними, толкая пульсирующий член глубже Клауду в рот, изнутри вжимаясь ему в щеку.

– Зак очень любит это дело, – довольно шепчет над ухом Клауда Сефирос. – Попозже я, может быть, тебя научу, как брать в рот сразу все его хозяйство.

Под ласково скользящей по спине рукой Сефироса Клауд сам уже сотрясается от сладкого предвкушения и дрожи.

Он хочет, хочет их. Их обоих.

А сплетенные руки устремляются еще ниже, к излучине между ягодиц, ищут и находят там алчно приоткрытую дырочку.

– Иногда случается, что есть терпение повозиться и быть с ним нежным, – Сефирос медленно ласкает пальцами Клауда снаружи отверстия, прижимает кончики внутрь и тут же отстраняется вновь.

– Сеф, сучка, ну не мучай меня! – задыхаясь почти что молит Зак.

– Но чаще мы не очень-то церемонимся, – завершает свою мысль Сефирос, сложив Клауду два пальца вместе и перехватив его за запястье, резким движением вводит эти пальцы в задницу Заку.

С резким выдохом тот еще шире раздвигает ноги, сам насаживаясь бедрами на руку Клауда. Он очень жаркий внутри. И очень тесный. Так и сдавливает, сжимает пальцы Клауда, то ли не желая пускать их внутрь, то ли не желая их отпускать.

Зак стонет, Сефирос смеется, и его собственная вторая ладонь по-хозяйски ложится на ягодицы Клауда, раздвигает их.

– Я помогу тебе сравнить ощущения, – шепчет Сефирос ему в плечо и целует. Задница еще протестует после недавнего акта любви, но для Сефироса Клауд согласен на что угодно и сам открывается навстречу его требовательно вжимающимся внутрь длинным фалангам.

Он даже не может осознать свое счастье: быть настолько полностью во власти Сефироса, принадлежать ему целиком и полностью и чтобы каждое твое движение принадлежало не тебе, а ему.

– Сеф, давай же, Сеф, – хрипит Зак.

– Я не могу сейчас бросить Клауда без внимания, – ласково тянет слоги Сефирос и, отпустив запястье Клауда, чуть ли не за загривок отдирает его от сладко сочащегося органа Зака и тянет к себе, рот в рот, губы в губы.

– Сеф, не будь сволочью, отдай парня и трахни уже меня наконец, – рычит Зак, выгибаясь под ними.

– Ну, что, Клауд, пожалеем его? – горящие глаза Сефироса так страшно, так пугающе близко.

– Все, что скажешь, – почти не в силах оторваться от его губ, шепчет в ответ Клауд, жадно насаживаясь на жестокие пальцы Сефироса внутри и неосознанно сам продолжая иметь Зака рукой и тереться пахом о его колено.

– Хорошо, – улыбается Сефирос и отталкивает Клауда прочь от себя и сверху на Зака, который тут же поймал и обхватил его своими связанными руками, целуя его лицо и мокрые губы. А потом хрипло и страстно застонал, не пытаясь скрывать того, как Сефирос втиснулся в его тело. Клауд обернулся через плечо и в слабом свете увидел ногу Зака, закинутую на плечо Сефироса, и светлый поток волос, стекающих от движения к ним в пах, и оставленный без внимания член Зака, трущийся о живот генерала.

Это зрелище прямо заворожило Клауда, и, забыв обо всем на свете, он высвободился из кольца рук черноволосого солджера и пополз, потянулся губами к этой дрожащей плоти, прижался щекой к лохматой внутренней поверхности его ноги.

– Да, Клауд, да!

А потом солджеры снова взяли инициативу в свои руки, и не переставая трахаться и не давая Клауду оторваться от Зака, переместили его сверху «валетиком» и теперь уже Клауд готов был завыть от удовольствия, почувствовав рот Зака на своем собственном члене. Зак каким-то образом сумел освободить руки и теперь во всю помогал себе пальцами, беспардонно манипулируя ими там, где уже успел разжечь и помучить его Сефирос.

Сгорая и желая вечно гореть в этом пламени похоти и страсти, Клауд сам не понимал, как ему удается попадать в дикий ритм рывков Сефироса, он ничего не соображал, припав ртом к члену Зака с такой яростью, будто оттуда должен был забить источник жизни, без которого он бы погиб. Их запах проникал в него сквозь поры, их движения вращали его мир. Он захлебывался в ощущениях их тел, он хотел их так, хотел их обоих.

Густая струя семени ударила ему в глотку, заставляя подавиться и поперхнуться, и жадно лизать бьющую фонтаном головку, пока тело Зака конвульсивно содрогалось под ним.

Сефирос выгнулся и хрипло застонал следом и тут же сжал волосы Клауда в кулаке:

– Клауд, хочешь еще порцию?

И еще твердый член генерала требовательно упирается ему в подбородок, мокрый и негигиеничный, но Клауд хочет и его тоже и охотно впивается в него ртом, с ненасытной жадностью глотая и давясь горьковатой спермой Сефироса.

– Потише, потише, малыш, – дыхание Сефироса сбивается, и он беспорядочно ласкает спину Клауда ладонью. – Хороший мальчик, не давись, здесь осталось еще немного.

И снова пальцы в его волосах, и Клауда носом утыкают в открытый, истекающий спермой анус Зака. И только на самой грани сознания это неприлично и стыдно, но если они делают это и хотят этого от него, то Клауд только счастлив лизать вязкое семя Сефироса, животом чувствуя, как вздрагивает от его прикосновений Зак и трахать, трахать, трахать его в рот, в послушно открытое, сжимающееся горло.

В поисках остатков семени Сефироса, Клауд совсем зарывается лицом между раздвинутых ягодиц Зака, просовывает язык ему внутрь и шевелит им.

– Молодец, Клауд, ты все еще держишься, – хрипло смеется Сефирос, его волосы касаются спины Клауда, и он больше не может, он кончает, он взрывается, он стреляет собственным семенем Заку в рот и в лицо, и стонет, и вскрикивает, и воет от нечеловеческого восторга.

– Ну, что ж, получилось сумбурно, но в целом весьма неплохо, – лениво целуя Клауда в плечо, заключил Сефирос.

– Я бы мог возмутиться и сказать, что я собирался вставить Клауду по самые гланды, но по правде, мне все понравилось и так, – хмыкнул Зак и потерся разом о них обоих.

Клауд не мог пока ничего им ответить. Клауд дышал. Клауд утопал в ощущении их плотно прижавших его потных тел, их локтей, их боков, их дыхания, их запаха.

Лучше он не мог ничего представить.

* * *

Крик застрял в горле, пережав дыхание, не давая ни глотнуть, ни перхнуть. Клауд дернулся, вырываясь из тисков оцепенения, и мгновенно ослеп от яркого солнечного света, льющегося сквозь распахнутые настежь алтарные врата.

В этом сиянии одиноко танцевала с длинным мечом знакомая статная фигура. И грива волос просвечивала на свету.

– Се... Се... Сефирос, – придушенно прохрипел Клауд.

– Да, это он. Как всегда, непробиваем.

Голос Зака под боком у Клауда заставил его вздрогнуть и почти что с ужасом посмотреть на мирно развалившегося на своем спальнике солджера.

– Зак! Зак ты жив!

Против обыкновения Зак не улыбнулся, только очень пристально посмотрел на Клауда внимательным испытующим взглядом:

– Значит, ты тоже видел эти сны?

– Зак! Зак, – только и мог повторять Клауд. Боль плескалась в груди, не давая поверить в то, что все хорошо.

– Да, это я. Я жив, – пощадил его Зак, по-хозяйски привлекая Клауда к себе, сжимая в надежных объятиях.

– Зак, – Клауд изо всех сил вцепился в него, оседлав бедра солджера и зарывшись лицом в его плечо.

– Да, это я, я. Успокойся, – Зак ласково потрепал Клауда по загривку. – Все в порядке.

– Нет, – прошептал Клауд, не поднимая лица. – Держи меня крепко, чтобы я понял, что это был просто сон.

Зак поднял к себе его лицо и по-прежнему без улыбки коротко поцеловал Клауда в губы.

– Я знаю, Клауд. Я тоже видел... плохие сны.

– Ты погиб, погиб, – не в силах удержать весь этот ужас в себе зашептал Клауд, хаотично гладя ладонями жесткие черные патлы, лицо, руки Зака, – А я... я убил Сефироса. Он сошел с ума, убил Айрис. И других людей убивал. И я убил его. И убил еще раз. И еще раз. И его детей тоже убил. Я всех, всех их убивал. Я не мог наубивать его вдосталь.

Клауда трясло.

Зак молчал и гладил его по спине.

В солнечном свете упражнялся с Масамуне неуязвимый Сефирос, многократно убитый Клаудом во сне. Длинное лезвие со свистом рассекало воздух, скрипела петлями уцелевшая где-то ставня.

– Скажи мне, что это был просто сон, – очень тихо, очень серьезно попросил Клауд. – Скажи, или с ума сойду я.

– Клауд, я не хочу врать, – дыхание Зака коснулось его волос, но голос был еле слышен. – Я вижу эти сны уже... довольно давно. Не всегда так ярко, как сегодня, но... я не знал, что ты увидишь, как... увидишь смерть Сефироса.

– Он всех убил, – Клауд чувствовал, как его трясет, хотелось яростно вцепиться в Зака, в живого Зака и держать его так, чтобы он никогда, НИКОГДА не посмел умирать. – Зак, он же не человек.

Долгий выдох взъерошил Клауду волосы на макушке.

– Я знаю, – очень спокойно, очень тихо прозвучало ему в волосы. – Но понимаешь, он, – снова долгий выдох, – самый мой близкий человек. И так просто я его не отдам.

Миролюбиво, даже радостно свистел, рассекая воздух, Масамуне, Сефирос оттачивал связку боевых выпадов с видом человека, которому просто хорошо.

– Клауд, послушай меня, – Зак отстранился, посмотрел в лицо, – мне очень нужна твоя помощь.

Свистел в воздухе Масамуне, Клауд смотрел на свое лицо, отраженное в зрачках Зака, и видел незнакомые суровые, злые морщинки недоверия, оставленные ему болезненной реальностью сна.

– Знаешь, мне показалось, ты все-таки по-настоящему любишь его самого, а не его имя, – голос Зака звучит совсем-совсем тихо, странно ласково, но при этом так твердо. И на мгновение Клауду кажется, что если Зак решит, что он ошибся и Клауд не соответствует его чаяниям, он убьет его. Убьет без труда и сожалений, бережно охраняя тайну и любовь Сефироса. Потому что, как ни страшно, как ни тяжело это признать, Зак любит Сефироса. Именно его, а не Клауда.

И проблеском нелепого удивления приходит понимание того, что еще вчера он млел и молился на Сефироса, в то время как Зак был всего лишь старшим другом, в чем-то примером, настоящим солджером, но никак не... И совершенно непонятно, как какой-то дурацкий, пусть даже и совершенно дикий сон, который с каждым мгновением вспоминался все труднее и неохотней, мог перевернуть всю картину отношений с ног на голову.

– Ты поможешь мне? – прямо спросил Зак.

Клауд, не раздумывая, кивнул.

– Да. Ради него и ради тебя. И ради себя.

– Хорошо, – мышцы Зака ощутимо расслабились, он рассеянно почесал растопыренной пятерней перепутанные со сна волосы. – Понимаешь, я не все знаю. Проще говоря, почти ничего. Сеф не рассказывает, а не в моих правилах давить на людей. Но я верю, что эти сны неспроста. Сеф, он... – Зак посмотрел на тренирующегося Сефироса, и в чертах его лица появилось нечто очень странное, как будто бы он видел не непревзойденного во всех боевых искусствах генерала, а птицу со сломанным крылом, – он действительно может всех убить. Только он в этом не виноват.

Огни горящего Нибельхейма, короткая растерянность на лице Айрис, тело которой насквозь пронзило лезвие Масамуне, его собственная боль, и ужас, и непонимание произошедшего – отголоски сна пронеслись сквозь мысли Клауда, заставляя усомнится в правоте Зака.

Метрах в трехстах от них по другую сторону алтарных врат грациозно двигался, оттачивая удары двухметровым мечом, Сефирос. Яркий солнечный свет восхищенно оглаживал его идеальное нагое тело, ласкался к длинным тяжелым волосам.

– Опять же я знаю очень мало, – они вместе смотрели на Сефироса, и дыхание Зака чуть касалось лба Клауда. – Я только знаю, что если хищника с рождения растить в неволе и приучать к человеческому мясу, не следует потом удивляться, если, вырвавшись на свободу, он сожрет тех, кто держал его на поводке.

Клауд молчал. Все, о чем он мог думать сейчас, это о том, что даже если сон и был вещим, то пока – ПОКА – Сефирос еще ничего этого не совершил. И еще о том, что утром он еще прекрасней, чем вчера ночью.

– Клауд, ты пойми, пусть я и кажусь бесстыдным, мне не так просто было решиться на то, чтобы фактически самому заманить третьего в нашу жизнь. Но ты нужен нам, нужен мне. Потому что я боюсь, один я не справлюсь.

– Что мне нужно делать? – только и спросил Клауд.

– Две вещи. Любить его всем сердцем, не щадя ни души, ни тела, как ты делал это еще вчера. Так чтобы он постоянно чувствовал нашу любовь, чтобы ему было о ком заботиться, за кого сражаться.

Зак замолчал.

– А вторая?

Так двигаться умеют только солджеры. Клауд и не заметил, как его запястья оказались крепко стиснуты в кулаках Зака, губы, чей вкус Клауд еще помнил на своих губах, произнесли очень сурово и сухо.

– Убить его, если я не справлюсь. Как можно быстрее и как можно надежней.

Образ из сна – лицо Сефироса с текущей по лбу и заливающей глаза кровью – снова мелькнул перед глазами Клауда, и он почувствовал, как его начинает буквально физически трясти в крепком захвате Зака.

– Поверь мне, такой, как сейчас, он будет за это благодарен.

Клауд сглотнул, крепко сжал челюсти и кивнул.

Длинная тень упала на них обоих.

– Так я и знал, – прислоняя Масамуне к косяку, пробурчал Сефирос, – стоит их на минуту оставить, и они уже опять сплетничают про меня.

Сверкая своей идеальной наготой, генерал подошел к ним и расслабленно повалился на лежаки рядом с Клаудом. На его коже таился сладковатый дразнящий аромат здорового пота, испарившегося под лучами солнца.

– Уже поделили, блядь, кто меня убивать будет?

Сефирос явно старался, чтобы осуждение в его словах звучало, как можно натуральнее, но смешливая ирония и искреннее удовольствие от всего, что происходит, так и проступали сквозь интонации его речи. Клауд поднял лицо, не зная, что делать, почти просительно заглянул в глаза Заку. И понял, что лучше бы он этого не делал. Безмолвная боль стояла в зрачках Зака. Боль, которой никогда не должно было быть там. Только не Зак. Кто угодно, но не самоуверенный, жизнерадостный и в чем-то даже легкомысленный Зак.

Клауд вздрогнул, почувствовав хозяйское прикосновение руки Сефироса на своем бедре, обернулся, неосознанно как бы закрывая Зака от Сефироса. Встретился взглядом с невыносимо спокойными, будто оценивающими кошачьими глазами.

– Ну, что ж, мой будущий победитель, может, попробуешь для начала воткнуть в меня хоть что-нибудь?

С вызовом выгнутая бровь, дразнящая усмешка тонкого рта – ледяной огонь, сбегающий по жилам, вслед за взглядом Сефироса так целенаправленно соскользнувшим ему в пах.

Клауд всем телом отреагировал на этот вызов, потянулся к Сефиросу, не замедлившему с довольным смешком перекатиться на живот. Серебристая грива дождем рассыпалась по его спине, обнажая гладкие выступы лопаток, ложбинку в середине спины.

Ужасы сна, скорбно отступили вглубь памяти, уступая место огромному восторгу, и восхищению, и вожделению, затопившим мысли Клауда от этого зрелища.

Шалея, он наклонился над Сефиросом и припал губами, прижался лицом, уткнулся, зарылся лицом ему в спину, сквозь кожу ощущая ровный ритм дыхания, пульс крови, надежную географию мышц и сухожилий.

«Мой Сефирос!»

Сефирос вздохнул, расслабляясь под ним, и Клауд понял, что может кончить прямо так, даже не двигаясь. Просто потому что этот человек – Сефирос, и он может касаться Сефироса.

Совершенное тело под ним чуть пошевелилось, не настаивая на немедленной активности со стороны Клауда, но как бы намекая, напрашиваясь.

Бесстыдно застонав от вседозволенности и обожания, Клауд буквально набросился на покорного Сефироса, пожирая поцелуями его шею и плечи, путаясь в вездесущих длинных волосах, и безжалостно наматывая их себе на руку почти до локтя, и ненасытно впитывая ладонями тепло, рельефы, фактуру его кожи.

Сам не понимая, хочет ли он растянуть эту упоительную прелюдию до бесконечности или немедленно перейти к делу, Клауд приподнялся, погрузив основание ладоней в симметричные углубления на поджарых ягодицах Сефироса, уверенно провел по ложбинке большими пальцами. Генерал не дал ему долго раздумывать, похотливо подавшись навстречу, пуская Клауда внутрь себя. Клауд сам не знал почему, он ожидал встретить больше сопротивления со стороны этих мышц, на самом деле скорее затягивавших его, нежели боровшихся с его вторжением.

Не думая, ни о смазке, ни о дальнейшей подготовке, Клауд подтянул бедра Сефироса ближе и с неожиданной агрессией ворвался в него.

Сеф резко, но не без удовольствия выдохнул под ним. Дрожь пробежала по его коже. Он шевельнул локтями, будто хотел подняться на руках, но передумал, и только как-то странно всхлипнул горлом, мокро и незнакомо. Как шлюха.

– Хочу тебя, – хрипло, дико выдал Клауд, уткнувшись лицом в спину своего идола. – Хочу тебя.

– Так бери, – прошипел, прогибаясь, Сефирос.

Внутри он был обжигающе горячий, и весь подвижный, и жадный.

Это был вызов, который Клауд не мог проигнорировать.

– Не дрожи так. Я покажу тебе, как он любит, – шумное дыхание Зака уютно коснулось его затылка, умелый рот нашел ухо.

Зак тоже и не подумал подготовить его, но он был влажный, и с чувством растерянности и смущения Клауд позволил ему повалить себя на спину Сефироса и вдавиться внутрь.

– Давай, детка, – знакомо простонал сзади Зак, и Клауд задрожал, беспомощный между ними, зажатый между их самыми великолепными в мире телами, снаружи и изнутри него, вцепился в руки Сефироса.

– Тихо, малыш. Не мельчи, я поведу тебя.

Клауд всегда слушал Зака. И был только рад послушаться его члена внутри себя, следовать ритму ровных, глубоких, с оттягом движений, которыми Зак входил ему в задницу, одновременно толкая его внутрь Сефиросу.

Сеф без стеснения стонал и хрипел под ними, то и дело пытаясь перевернуться лицом к Клауду. Но Зак грязно ругался на него, не позволяя этого сделать, и судя по коротким жадным судорогам внутри Сеф только заводился от этого еще острее и больше.

– Вжарь ему, детка, – как-то особенно резко прохрипел Зак, даже болезненно, и в то же время совершенно одуряюще упоительно сладко, вламываясь в него, и Сефирос в ответ снова сдавил орган Клауда внутри, будто упрашивая его кончить там. И выдерживать это двойное жадное трение, двойную похоть, двойной запах и двойное давление их тел стало просто невыносимо. Клауд честно попробовал удержаться, продержаться еще хоть немного, не потерять лицо, не...

Он кончил в нестерпимой агонии всхлипов и хаосе коротких рывков, излившись в зад Сефиросу мучительно мощной струей желания, обожания и счастья.

– Детка, детка, – шептал ему сзади в шею Зак, сдерживаясь, чтобы не кончить вместе с ним.

– Зак, сдай назад, – плотоядно усмехнулся Сефирос и, воспользовавшись незамедлительным подчинением товарища, ловко выбрался из-под Клауда. – Хороший мальчик, – дразняще короткий поцелуй мимо губ, почти в нос, и Сефирос встает над ними в свой полный рост.

– Давай, Клауд, повернись ко мне, – Зак вертит послушного расслабленного Клауда, как ему захочется, устраивает лицом к себе с задранными до ушей лодыжками, при этом краем глаза не переставая настороженно и жадно следить за Сефиросом.

Солджеры не кончили, и эта пауза вибрирует между ними, как дрожит палец на давно и верно взведенном курке, удерживая на поводке заготовленную смерть. Мягко, не торопливо Сефирос придвигается почти вплотную к стоящему на коленях Заку, и его великолепный возбужденный член покачивается у самого лица черноволосого солджера.

– Ну, что, Зак, рот или задница? – пугающе ласковым тоном интересуется Сефирос, и Клауд чувствует, как член Зака внутри него дергается в ответ на этот вопрос. Взгляд Зака будто прилип к органу Сефироса. Не в состоянии выбрать, он рассеянно облизывает губы, и в эти мгновения на его лице такое очаровательно несчастное выражение, что его хочется зацеловать до безумия. Сефиросу, похоже, тоже нравится эта картина, длинные пальцы зарываются в черные лохмы, запрокидывая голову Зака назад.

– Сеф, блядь, кобелюка, решай сам, – хрипит он, и видно, как у него в горле дергается кадык.

– О’k, – мурлычет Сефирос и чуть ли не швыряет Зака лицом вниз в объятия Клауда, и сам опускается позади него.

Они ебутся так, что у Клауда крышу сносит. Зак хрипит и рычит, чуть ли не раздирая лежак скрюченными пальцами, и член его так бешено вколачивается в Клауда, что уже нет сомнений, что они его все-таки порвали: человеческие мышцы просто не способны выдержать такой темп. Но Клауд все равно балдеет под ними и крепко обнимает Зака за плечи, то и дело получая жаркие жестокие поцелуи от Сефироса через плечо насилуемого им Зака.

А потом они оба рычат и кричат, кончая, и этот звук многократным эхом отдается в развалинах и в грудной клетке Клауда.

Это же сдохнуть можно, как хорошо!

Сквозь распахнутые алтарные врата и торчащие кверху пряди Зака, видно как по синему небу стремительно бегут облака, то воруя солнце, то вновь возвращая его свет.

Зак лежит сверху на Клауде, тяжелый и мокрый, самый родной на свете, и Клауд чувствует, как из задницы вытекает семя, и думает, что с Заком сейчас происходит фактически тоже самое.

Рядом шумно и глубоко дышит Сефирос.

– Я откроюсь, – вдруг говорит он и, когда Зак и Клауд одинаково тупо смотрят на него, с непроницаемым лицом поясняет: – Если я и правда сойду с ума, и вам придется драться со мной, я обещаю, что откроюсь. Хоть на мгновения, но я дам вам шанс. И тогда бейте без колебаний.

Клауд чувствует кивок Зака и ему страшно, потому что так легко, так чудесно было поверить, что и сны, и жуткий договор с Заком ему причудились.

– Хорошо, – соглашается Сефирос и задумчиво добавляет. – Только надо Клауда подучить.

Сефирос садится, потягивается, и его волосы текут за ним, как река. Ничего красивей нет в мире.

– Ладно, парни, хватит балдеть. Моем жопы и собираемся.

Зак, похоже, почти без сожаления разгибается над Клаудом, сияющий и бодрый, как ни в чем не бывало.

Всего несколько минут – и оба солджера не только полностью одеты и успели вновь закрепить свое оружие на крыше машины, но к тому же уже убрали все следы своего маленького привала. Злясь на себя за неловкую раненую руку и общую скованность движений, не говоря уже о походке (в силу вполне понятных причин), Клауд еще только еле-еле заканчивает одеваться.

– Эй, малыш, – жмурясь от солнца, Зак улыбается ему всеми зубами. – Может, еще укол?

Клауд не хочет соглашаться, не хочет снова спать, но Заку так трудно сказать «нет».

– Не понимаю, – недовольно хмыкает в нескольких метрах от них Сефирос, в руке его черная рация телефона. – Почему ни хрена нет связи?

– Забей, – отвлекается на него Зак. – Тут ехать-то не больше суток осталось.

Сефирос хмуриться, трясет безответный аппарат и, наконец, смирившись, соглашается с Заком.

– Залезай, – кивает он Клауду. – Пора ехать дальше.

* * *

– Блядь.

– Что?

– Не смотри налево, а то расстроишься.

– Что, опять?

На этот раз за рулем сидел Клауд, и тем не менее первым заметил вычурные очертания разваленного храма все-таки Зак.

Сложно сказать, который уже раз они возвращались к этому месту.

– Не понимаю. Не может такого быть. В этот раз мы ехали строго по карте. Мы уже давно должны были добраться в город.

Сидевший сзади Зак с размаху долбанулся лбом о спинку переднего пассажирского сиденья. Сефирос промолчал.

– Одна дорога! Совершенно прямая. Почему мы ездим по кругу??? Где этот гребаный городишка? Ну вот, блядь, опять забыл, как он называется.

– Гонгага, – невозмутимо ответил Сефирос, философски разглядывая измусоленную с краев карту.

– Гонгага, – без выражения повторил за ним Клауд. – Я там родился.

– Так давай же, найди дорогу! – похоже, устав от собственной вспышки, Зак откинулся обратно назад, скрестил руки на груди и сказал в окно. – Надеюсь, там хоть пожрем по-человечески. Меня уже блевать тянет от этой тушенки.

Хищный силуэт храма неотвратимо приближался по правому борту. Сефирос молчал и рассеянно мял карту, а Клауд молчал о том, что по всем разумным подсчетам последние консервы должны были закончится несколько дней назад, но они, кажется, даже не убывали.

Машина ехала по заброшенной дороге через сожженные солнцем пустоши, не в состоянии никуда приехать. С регулярностью примерно раз в три дня, иногда чаще, они напарывались на монстров, убивали их (Сефирос и Зак все чаще заставляли драться с чудовищами Клауда, черство называя это между собой тренировками) и ехали дальше. Раздобытая материя кувыркалась в багажнике, элексиры, по большей части, сразу шли в дело, поскольку получалось у Клауда пока что не очень. Некоторые из элексиров действовали странным образом: Клауд хмелел, и без того не слишком внятный мир вокруг становился еще более сумбурным, и Зак возвращал его в более менее нормальное состояние с помощью все тех же уколов, ампулы для которых тоже давно уже должны были кончиться. Они убивали, жрали на привалах опостылевшие консервы и трахались по три-четыре раза в день, как молодые в медовый месяц.

Два дня назад в коротком приступе гнева Сефирос сломал и выбросил телефон. По его мнению, их должны были искать вертолеты Шин-Ра, но не искали.

И как минимум раз в пять дней они выезжали все к одному и тому же храму древних.

И даже если не ночевали там, то в эту ночь Клауд (и Зак) видели сны, в которых Сефирос сходил с ума, и убивал, и убивал, и убивал, а потом Клауд начинал убивать его.

Честно сказать, эти сны были единственным плохим моментом в окружающей его действительности. Сны – и тени боли и страха, которые появлялись из-за них в глубине зрачков Зака, и тупая холодная обреченность, прячущаяся за невозмутимым молчанием Сефироса.

Впрочем, все трое уже хорошо знали лекарство – они трахались. Трахались до крови и криков, забывая и себя, и все грядущие беды в телах друг друга.

И Зак все-все понимал, а недостижимое совершенство Сефироса было теплым и надежным и влажно таяло под ладонями Клауда.

– Так как называется это гребанный город?

– Гонгага.

– Я уже говорил, что я оттуда родом?

– Да. Надеюсь, хоть пожрем там нормально.

У Клауда болело плечо, саднила растраханная задница и гудела голова, но он был счастлив. Он сам не понимал, почему он надеется, что они никогда никуда не приедут.

Конец

15-27.10.2006