* * *

– Помещение в отвратительном состоянии, – сказал мистер Карсон, поднимаясь по лестнице и морщась от стона ступенек, прогибавшихся под тремястами фунтами живого веса. – Просто отвратительном, простите мне, мэм, столь резкое выражение!

– Это очень старый дом, сэр. Он построен ещё до второй мировой войны. Осторожней, тут низкая притолока...

– Ах! – сказал мистер Карсон, втемяшившись лбом в эту самую притолоку. Миссис Дейли принялась сбивчиво извиняться, но мистер Карсон лишь мрачно поглядел на неё, потирая ушибленную кость, и шагнул дальше. Крайне сдержанная реакция, надо отдать ему должное, но чего ещё ждать от человека, который, получив по лбу, способен сказать только: "Ах"?

– Когда здесь в последний раз был ремонт?

– Довольно давно, ещё при предыдущем директоре. Он был прекрасный, замечательный человек...

–...Но никакущий хозяин. Это я уже понял. А что было здесь? – угреватый нос мистера Карсона просунулся в щель между очередным косяком и очередной дверью – ни один косяк и ни одна дверь в доме не минули этой участи с той минуты, как мистер Карсон переступил порог. Это больше всего походило на обыск и было столь же утомительно, сколь и унизительно, но у миссис Дейли не было, увы, совершенно никакого выбора.

– Это была спальня мальчиков, сэр.

– Такая большая? Сколько кроватей тут стояло?

– Восемь.

– Восемь кроватей в такой огромной комнате! Ну и ну, я начинаю понимать, почему вы прогорели.

"Мы прогорели, сэр, потому что провинциальное благотворительное заведение держится на дотациях родителей и педагогов, а не денежных мешков, от лица которых вы сюда явились", – ответила бы миссис Дейли, если бы была лет на двадцать моложе, и если бы за школой не числился долг в девяносто тысяч долларов. Но не в её годы и, тем паче, не в её положении было указывать другим их место. Поэтому она только молча приоткрыла дверь спальни шире, чтобы мистер Карсон мог её как следует осмотреть.

– В последнее время у нас было не очень много учеников. Мы...

– Здесь можно поставить по меньшей мере дюжину кроватей. Двуспальных кроватей, мэм! И столик с ночником возле каждой. А это ещё что такое?

Огромный старый шкаф, покрытый синими чехлом (миссис Дейли невольно улыбнулась, не без грусти, правда, вспомнив, как собственными руками сшила его восемь лет назад, когда было решено закрыть эту спальню), до последнего прятался в самом дальнем и тёмном углу, но и это не спало его от безжалостного взора мистера Карсона.

– Это самый один из самых старых предметов обстановки во всей школе, сэр. Его купил ещё мистер Гибсон, первый директор Иствуда, и потому...

– И потому вы поставили его здесь, чтобы он собирал пыль, – беспощадно констатировал мистер Карсон и с презрением отвернулся. – Хлам, всюду хлам, запустенье и бесхозяйственность, мэм. Простите, что говорю вам это, но в Библии ясно сказано, что леность – смертных грех, и потому неугодна Господу.

– Да, сэр, – опустив голову, ответила миссис Дейли.

– Посему, вы сами понимаете, с учётом состояния здания, я никак не могу согласиться с ценой, которую вы просите... послушайте только, как тут скрипит паркет! Нет, вы послушайте! А это ещё что?.. Почему свет мигает? Что-то с проводкой?

– Не знаю, сэр, – оглядываясь, удивлённо проговорила миссис Дейли. – Когда я проверяла в последний раз, всё было в порядке.

– Значит, надо было лучше проверя...

Миссис Карсон повернулась к выключателю, поэтому не сразу поняла, что происходит. Вопль мистера Карсона заставил её подскочить и инстинктивно шарахнуться в сторону – вовремя, чтобы пропустить старый платяной шкаф, тот самый платяной шкаф, покрытый чехлом, который шила она сама. Шкаф летел через пустую комнату, словно бейсбольный мячик, брошенный гигантской рукой, прямо на вопящего мистера Карсона, и синий чехол развевался на нём подобно шали в ветреный день. Впечатав мистера Карсона в противоположную стену, шкаф переступил с ножки на ножку и остановился.

Миссис Дейли всё ещё держала руку на выключателе.

– Мистер... Карсон... Мистер Карсон?! МИСТЕР КАРСОН!!!

Мистер Карсон ничего не ответил. Шкаф тоже. И миссис Дейли рассудила, что в данной ситуации не будет ничего странного, постыдного или неестественного, если она очень громко и очень пронзительно закричит.

* * *

– К большому сожалению, сейчас у нас проблема со свободными номерами, – сказала, очаровательно улыбаясь, хорошенькая рыженькая лисичка на рецепшене. Дин плавился от её улыбки, как сосулька в весенний день, и даже не пытался это скрыть. – Это всё из-за интерната, приехало очень много родителей, ну, вы понимаете, формальности занимают несколько дней, так что...

– А что, здесь что-то случилось? Родители забирают детей из интерната? – Сэм, как обычно, талантливо изображал вежливую заинтересованность вкупе с искренней тревогой. Убойное сочетание – Дин так не умел и страшно ему завидовал.

– Забирают, да... но ничего не случилось, с чего вы взяли? – лисичка снова посмотрела на Дина, и её дивная улыбочка стала ещё неотразимее.

– Так у вас есть номера? – возвращая ей улыбку, он надеялся, столь же неотразимую, спросил Дин.

– Обычных – нет. Но остался номер для молодожёнов, – радостно сообщила лисичка и засияла, как майское солнышко.

Улыбка Дина так и примёрзла к физиономии. Чёрт! Ещё одна из этих! Как же они его достали в последнее время!

Лисичка заметила его горькое разочарование и испугалась.

– Вам не подойдёт?

– Подойдёт, конечно. Сколько? – Сэм толкнул Дина бедром, прильнул к нему и взял под руку. Лисичка снова засияла и защебетала, выписывая номер и поглядывая на них совершенно счастливыми глазами.

– Ваши имена, пожалуйста.

Дин так расстроился, что ответил правду:

– Сэм и Дин Винчестеры.

– О-о! Вы женаты! Боже мой, какая прелесть! – взвизгнула лисичка, и на какую-то жуткую секунду Дину почудилось, что сейчас она попросит у них автографы.

– Типа того, – выдавил он, пропуская мимо ушей сэмово: "Ой, милый, у тебя перхотинка в волосах, дай я сниму". Расписавшись в регистрационной карточке и получив ключ, Дин машинально послал лисичке прощальную улыбку и поволок Сэма к лестнице.

– Задом можно вихлять чуть поменьше? – прошипел он, когда они скрылись из виду проклятой гомофилки, провожавшей их обожающим взглядом. – И на хрена надо было говорить про перхотинку?!

– Прости, не удержался, – бесстрастно сказал Сэм, выпуская его локоть. – Думаешь, она бы отдала нам этот номер, если б ты опять завёл своё: "Нет-нет, мы всего лишь братья"? Чёрта с два! Подождала бы парочку настоящих геев, которые приехали забирать из интерната приёмного сынишку. А про перхотинку было чистая правда, к тому же я хотел убедиться, что эта цыпочка уже точно на тебя не позарится.

– Сцуко, – сообщил ему Дин – ну, мало ли, вдруг Сэм успел забыть, кто он есть. И ненавидел Сэма целых два лестничных пролёта, пока они поднимались на второй этаж и искали номер 208.

Когда они его нашли, Дин сделал вид, будто у него развязался шнурок, и передал ключ Сэму. Тот доверчиво отвернулся и отпер номер. Как только дверь качнулась внутрь, Дин резко выпрямился и, без малейшего предупреждения, стремительно и подло схватил Сэма на руки.

Сэм, как и следовало ожидать, заорал от неожиданности.

– Что ты творишь?! Поставь меня!

– Это номер для молодожёнов, – напомнил Дин, перетаскивая его через порог и только там ставя на ноги. – Чёрт, ну ты и тяжёлый, чувак!

Сэм посмотрел на него, тяжело дыша. Дин, не оборачиваясь, ногой закрыл дверь.

А потом они ухмыльнулись – оба, одновременно представив, что подумала лисичка, услышав снизу сэмов крик.

– Ну ты и придурок, – сказал Сэм, шагая к Дину и обнимая его за шею. Дин быстро подался вперёд и успел поцеловать его первым. Это у них было что-то вроде игры, и Дин был уверен, что она никогда ему не надоест.

– Чёрт, с самого Колорадо... – пробормотал Сэм ему в шею, просовывая пальцы в задние карманы диновых джинсов.

– Да, я тоже жутко соскучился, – шепнул Дин, лихорадочно возясь с его ремнём.

– Это всё ты виноват, – Сэм вцепился в его рубашку, две пуговицы отлетели разом. – "Только не в Импале, только не на Импале"!

– Сэм, Импала – девочка. Она не должна этого видеть. – У Сэма на рубашке – кнопки, а не пуговицы, это очень удобно, расстёгивается одним рывком.

– Дин, Импала – это машина! Она не живая!

– Поговори у меня ещё, – сказал Дин и заткнул ему рот поцелуем, хватая за крепкие, горячие предплечья, отпуская, снова перехватывая повыше, подталкивая вперёд, к кровати...

О-о-о, какая тут была кровать!

– Дин...

– М-м? – отозвался Дин, методично целуя его от ключицы к левому соску.

– Дин... ох... кажется, тут водяной матрац.

– М-м...

– Ди...ин... где твой нож?

– М-м-м?

– Если ты зацепишь им матрац, я тебя убью.

Дин резко выпрямился, так же резко рванул на Сэме джинсы вместе с трусами, выпуская его член, готовый к бою.

– Ты меня слушаешь?!

– Нет, – сказал Дин и, стиснув бёдра Сэма коленями, заглотил головку. Сэм тихо застонал и перебрал волосы у Дина на затылке, слишком короткие, чтоб можно было запустить в них пальцы, но благодаря этому Дин ощущал, как кончики сэмовых пальцев прикасаются к коже на его голове. Когда ему было семнадцать, он однажды кончил только от одного этого прикосновения. Он подозревал, что Сэм тоже помнит тот раз. Самый первый, может быть, не помнит, а тот – помнит точно, потому что тогда они ждали отца с минуты на минуту, и это дико заводило их обоих, хотя они и понимали, что, если их застукают, обоим наступит полная жопа. Но они любили, гм, жопы, всегда любили – любили в них вляпываться и... не только вляпываться. "Есть такая работа – подставлять задницу неприятностям и любимому брату", – говаривал Сэм, усмехаясь и нехорошо блестя глазами. И обычно он, сцуко, говаривал это там, где Дин никак не мог немедленно претворить его слова из теории в практику – в людных местах, в засаде, когда они оба сидели с пушками наготове, в Импале... В Импале было хуже всего, потому что иногда, говоря это, Сэм клал ладонь Дину на промежность и сжимал его яйца. Но Импала – девочка! При девочках нельзя материться и трахаться с собственным братом. Дин был так воспитан.

Он отсосал у Сэма, потом задрал ему ноги и засадил от всей души, припомнив и перхотинку, и паясничанье перед лисичкой на рецепшене. Водяной матрац под ними булькал и перекатывался, так что их всё время заносило из стороны в сторону. Сэм подмахивал, вцепившись Дину в плечи в отчаянной попытке сохранить равновесие, и хохотал, как ненормальный.

– Я понял. Это мормонский номер для молодожёнов. Дабы не впали они во грех, а впав, пожалели об этом, – сказал Дин, кончив и свалившись наконец на бок. Он весь обливался потом. Сэм уже не смеялся – просто не мог больше, – только постанывал Дину в подмышку. Дин взъерошил ему волосы, перевёл дух и сел в кровати.

– Спорим, в холодильнике тут только апельсиновый сок и вода без газа, – мрачно сказал он, потянувшись за своей рубашкой.

– Ставлю десятку на детский суп-пюре.

– Придурок. Это номер для молодожёнов.

– Сам придурок. У мормонов разрешено многожёнство. Они въезжают в такие номера вместе со всеми своими шестью предыдущими жёнами и дюжиной ребятишек. И водят вокруг постели папы и седьмой мамы ритуальные хороводы.

– Чё, правда? – изумился Дин, и Сэм, откинув голову и прижав ладонь к глазам, заржал во весь голос. Дин чертыхнулся, шлёпнул его по заднице и встал.

– Ну ладно, считай, номерок обмыли, – проворчал он.

– Чур я сплю на кровати, – сказал Сэм, перекатываясь на бок.

– Ещё чего! Тут места хватит на шестерых... ты, похоже, прав, это действительно мормонская кровать.

– Я не буду с тобой спать в одной постели, – заявил Сэм. – Ты расшвыриваешь руки и ноги от стены до стены, а левая пятка у тебя обычно торчит из окна.

– Жалюзи опустишь, и не будет торчать. А если такой умный, то давай "камень-ножницы-бумага", кто на кровати, а кто на полу.

Сэм согласился подозрительно охотно. И, разумеется, выиграл.

– Чёрт!

– Ха-ха. Я сразу так и сказал.

– Урод! Я спал на полу в прошлый раз, в Небраске!

– Ты лучше скажи спасибо, что я не требую вот так же решать, кто из нас будет сверху. А то бы давно...

– Ща я тебе покажу, кто сверху, – прорычал Дин, но Сэм успел увернуться и через секунду оказался с другой стороны кровати.

– Не прямо сейчас! Работа, – напомнил он. – Ты ещё помнишь, зачем мы сюда приехали?

– Зануда.

– Леность – смертный грех, Дин, это тебе подтвердит любой мормон.

– Ненавижу тебя.

– Я знаю. Где мой ноутбук?

...Новость о крутой мормонской шишке из Солт-Лейк-Сити, которую чуть не прибило шкафом в иствудской школе-интернате, попалась Сэму на глаза случайно, когда он привычно просматривал по интернету заголовки новостей штата, через который они проезжали. От отца вестей не было никаких, стоящих дел не попадалось уже пару недель, они оба успели слегка заскучать, потому и ухватились даже за такую, казалось бы, невдохновляющую зацепку. Ну мало ли сколько народу ежедневно попадает под шкафы? Учитывая, что примерно пять процентов американцев весят больше, чем шестьдесят процентов шкафов. Но Ллойд Карсон, директор департамента культуры и образования международной штаб-квартиры Церкви Иисуса Христа Святых последних дней (мормонская шишка, проще говоря), весил хотя и порядочно, судя по фотографии, но всё же не настолько, чтобы зацепить и свалить на свою тушу пятисотфунтовый дубовый шкаф. С другой стороны, именно собственная массивность спасла ему жизнь – Карсон отделался трещиной в ребре и свороченным набок носом. Подробностей в местной газетёнке почти не было, видимо, редакция сочла инцидент не заслуживающим особенного внимания. А может быть, иствудское сообщество просто стыдилось неподобающего поведения своей мебели, за которую ему непременно придётся отвечать на Страшном Суде.

Так или иначе, дело пахло полтергейстом.

– Этот интернат открыли ещё до второй мировой, – рассказывал Сэм, когда они перебрались за стол – водяной матрац был приспособлен для комфортного просмотра файлов ещё меньше, чем для секса. Дин жевал холодный чизбургер и понимающе кивал. – Специально для детишек местных фермеров. Тут же страшная глушь, до ближайшего города-стотысячника – двести пятьдесят миль, а название "Солт-Лейк-Сити" большинству местных вообще ни о чём не говорит. Фермы друг от друга отделяет не меньше двадцати миль, тут даже телефоны не всюду есть... Слушай, отодвинься немного, а?

– А чё такое? – спросил Дин, усиленно жуя.

– Во-первых, ты прижимаешься ко мне бедром, и у меня опять встаёт. Во-вторых, и это важнее, ты роняешь крошки на клавиатуру.

– Ну и ладно, – обиженно сказал Дин, отодвигаясь. – Я думал, тебе нравится.

– Вычищать крошки из клавиатуры? Нет, совершенно не нравится.

– Ладно, что там сейчас с этой школой?

– Так, поглядим... В местных газетах за последний месяц – три упоминания о странных происшествиях в Иствудском интернате. В большом зале внизу во время сбора комитета по продаже муниципальной недвижимости рухнула люстра... правда, никто не пострадал. Неделей позже на втором этаже внезапно треснул пол. Элеонор Свонсон, страховой агент из Солт-Лейк-Сити, провалилась в неё ногой и сломала щиколотку. Ну и мистер Карсон на прошлой неделе. Атакован шкафом. Пострадали ребро и нос.

– Слушай, какая тут классная капусточка, – проговорил Дин, обкусывая чизбургер с другой стороны. – Я такой ещё нигде не ел... хочешь попробовать? Нет?.. Э-э... О чём мы говорили? А, да. Ребро, нос и щиколотка – как-то слишком мелко для разгневанного духа, не находишь? Ни одного трупа, даже серьёзных травм – и то нет.

– Да, это немного странно для полтергейста.

– А может, просто обычные несчастные случаи? Здание-то старое, в старых зданиях иногда что-то валится кому-то на голову и без участия призраков.

– Ага, бывает. Вот только все три жертвы так или иначе были связаны с грядущей продажей школы.

– А, так интернат продаётся?

– За долги. Я сказал, отодвинься, перестань уже чавкать у меня над ухом!

– Ой, какие мы нежные... Кто покупатель?

– Сейчас, – пальцы Сэма пробежались по клавишам. Дин жевал чизбургер, глядя не на монитор ноутбука, а на эти пальцы, и представлял, как оближет их, засасывая, слегка прикусывая каждый...

– Дин?

– М-м...

– О чём ты думаешь?

– Я тебе вечером покажу, о чём. Ты что-то сказал?

– Я вообще-то много чего сказал. Блин, с тобой вообще невозможно работать стало в последнее время! Ты постоянно думаешь о сексе!

– А ты будто нет, – ухмыльнулся Дин.

– И я, – не стал отпираться Сэм. – И именно поэтому прошу тебя отодвинуться и не пялиться так на меня. Мы обещали папе, что будет работать, как прежде.

– И давно ты стал так старательно выполнять папины приказы?

– Дин...

– Ладно, ладно. Я стараюсь, ты же видишь? Вот, я уже даже доел чизбургер.

– Вытри руки.

– И как ты только в постели обходишься без салфеток и зубочистки, а?

– Дин, это мой ноутбук! Я его люблю почти как ты Импалу!

– Ага, вот почему ты так вопил, когда я завалил тебя на него, не заметив... Правильно, нечего нашим малышам смотреть гейскую порнуху, они ещё маленькие. А Импала – вообще девочка.

– Я иногда не могу понять, то ли ты ещё больший придурок, чем мне кажется, то ли просто псих.

– Сэмми. Я опять тебя хочу. Видишь?..

– Не вижу, – яростно сказал Сэм, упрямо глядя в монитор. – Так... ещё раз: иствудский интернат пожелала приобрести местная мормонская община. В этом здании собираются открыть школу для мальчиков.

– Однополая школа в двадцать первом веке! Абзац. Бедные дети.

–...Из мормонских семей, разумеется. Договор купли-продажи уже составлен, улаживают формальности. Дело, стало быть, решённое. Всех прежних учеников из школы исключают. Так вот почему сейчас в отелях такой аншлаг...

– Что ж, дело ясней ясного, – заявил Дин, отряхивая ладони. – В интернате обосновался какой-то дух, и ему очень не нравится, что школу продают.

– А может, ему не нравится, что она перестанет быть смешанной? – предположил Сэм, и они уставились друг на друга, как делали всегда, когда им одновременно приходила в голову одна и та же мысль. Потом заговорили наперебой:

– Девчонка.

– В школе для мальчишек ей нельзя будет оставаться.

– Для неё это всё равно как если бы дом снесли!

– Вот она и мочит всех, кто к этому причастен.

– Запугивает.

– Точно, – сказал Дин, поднимаясь на ноги и потягиваясь. – Ну что, Сэмми, наведаемся в обитель знаний? Я там лет десять не бывал. А тебя так вообще должно прошибить на слезу при виде парты и грифельной доски.

– В современных школах в основном электронные доски, Дин.

– Да? Ну, один фиг. Едем?

– Погоди... тут что-то ещё... ч-чёрт...

– Сюрприз?

– Ещё какой. В 1958-ом году в Иствуде разразилась эпидемия дифтерии. Её тогда ведь совсем не умели лечить... Погибло две трети учеников, прежде чем школу закрыли. Это... ни фига себе... шестьдесят два человека.

Дин присвистнул.

– Стоп, машина. И нашим духом может быть любой из них, так?

– Ну, вроде да...

– Будем надеяться, хоть бы часть из них кремировали, иначе мы застрянем тут на месяц.

– Спать на полу полезно для позвоночника, – ухмыльнулся Сэм.

– Но неполезно для твоей задницы. Потому что, клянусь, я буду задавать ей жару каждую ночь, проведённую на полу в этом паршивом мотелишке.

– Ловлю на слове, – просиял Сэм, и Дин, чертыхнувшись, не удержался и таки поцеловал его. И – он мог поспорить – мелкий засранец именно этого и добивался, даром что возмущённо мычал и отпихивал Дина от себя. Но в трусах-то у него было всё пучком, гм, как в переносном, так и в прямом смысле.

Иствудский интернат являл собой крупное, по старинке массивное трёхэтажное здание – одно из тех неуклюже-помпезных сооружений, которые призраки любят больше всего. Самое старое здание в городе, как выяснил Сэм, единственное из сохранившихся – после второй мировой почти весь городок перестроили, а интернат остался. Во дворе было людно и шумно – сразу несколько семейных пар приехали за своей малышнёй, причём многие из этих семей были многодетными, и вокруг каждой пары бегало и верещало по трое, четверо, а то и семеро ребятишек. Все без исключения дети были счастливы. Все без исключения родители выглядели расстроенными.

– Это было единственное место в округе, где они могли дать детям образование, – чуть не плача, сказал Сэм.

Дин посмотрел на него с недоумением.

– Ты чё, чувак? Уверен, детишки только рады, что школа отменяется. Ты посмотри, какие у них рожицы довольные. И я их так понимаю...

– Мама, мам, смотри, два дяди! Они чьи-то папы? – на весь двор спросила какая-то мелкая девочка с веснушчатой физиономией, дёргая свою мать за пальто и тыча пальцем в Дина с Сэмом.

– Бля, – сказал Дин. – Опять начинается. Станешь ко мне клеиться сейчас – убью, – предупредил он, когда Сэм уже привычно навострился повиснуть на его локте. – Не забывай, тут будет мормонская школа. И вообще это самый мормонский штат в Америке. И мы с тобой будем гореть в аду.

– Здравствуйте, вы кого-то ищете? – к ним подошла миловидная пожилая леди с блестящими чёрными волосами, забранными в аккуратный пучок. На ней был старомодный, но очень элегантный деловой костюм, и судя по тому, что, обращаясь к Винчестерам, она успела одновременно что-то сказать трём родителям, рвавшим её на части, в этом заведении она была главной.

Сэм тут же ринулся в атаку.

– Да, мы хотели бы поговорить с миссис Дейли, директрисой Иствуда. Ведь это вы, мэм, не правда ли?

– Да, это я. У вас тут приёмный ребёнок?

"Блин, опять!" – мысленно взвыл Дин, и Сэм незаметно наступил ему на ногу.

– Нет-нет, мы не геи! Мы братья.

"Да что ты говоришь", – подумал Дин, метнув на него уничтожающий взгляд, а вслух сказал:

– Точно, братья. В этом интернате когда-то училась наша бабушка. Она умерла здесь, ну, во время той эпидемии в 1958-ом.

– Вот как? – аккуратные брови миссис Дейли чуть приподнялись, и Сэм вдруг снова наступил Дину на ногу, на сей раз с такой силой, что Дин чуть не взвыл.

– Двоюродная бабушка, – усиленно делая щенячьи глазки, торопливо поправил брата Сэм. – Но мы про неё столько слышали от нашего бабушки Полли, её сестры, что... Словом, мы бы хотели, если можно, узнать, вдруг у вас остались старые фотографии или что-то в этом духе.

– Да, и неплохо было бы посетить её могилу, – добавил Дин.

– Если можно, – закончил Сэм.

Миссис Дейли перевела взгляд с одного на другого. Дину почудилось, что в её глазах мелькнула неуверенность, а может, и подозрение, но тут к ней подлетела счастливая мать, обвешанная дюжиной вопящих детишек.

– Миссис Дейли, я не могу найти медвежонка Хизер! А она отказывается без него уезжать.

– Ма-а-а, где мой Тедди-и-и-и...

– Помолчи ты хоть минуту, Хизер! Роб, сейчас же вынь палец из носа! Миссис Дейли!..

– Простите, прямо сейчас я немного занята, – очень любезно сказала директриса, снова поворачиваясь к Винчестерам. – Интернат продаётся, дети уезжают... Подождите меня, пожалуйста, внутри, я подойду к вам через некоторое время и отвечу на все ваши вопросы.

– Да, конечно, спасибо, миссис Дейли... Какая милая женщина, – сказал Сэм, когда она прошли сквозь толпу вопящих детей и причитающих родителей и поднялись на крыльцо.

– Ага, милая и с железными нервами – я бы уже свихнулся на её месте.

– Кстати, насчёт того, что кое-кто свихнулся – что ты нёс?! Как наша бабушка могла тут учиться и умереть?!

– А чё?

– Тут учатся дети, Дин! Если бы наша бабушка умерла в детстве, как она успела бы родить нам маму или папу?!

– Ух... точно, – сказал Дин и почесал затылок. – Я как-то не подумал.

– Обычное дело. Так, ладно, давай, пока она там занята, замерим тут электромагнитные поля.

– Я и сам собирался это сделать, – раздражённо сказал Дин, расстёгивая куртку и вынимая из внутреннего кармана датчик. – Не надо держать меня за совсем уж полного идиотка, о’кей?

– Ладно-ладно, извини... Иди вон туда, а я пока осмотрюсь тут, может, найду тот шкаф... Встречаемся на этом же месте через десять минут.

Спустя десять минут они сошлись возле двери, оба довольные, как подростки после своего первого получившегося секса.

– Что у тебя?

– Ты первый.

– Датчик просто захлёбывается. Чуть не в каждом углу воет – смотри, да прямо здесь тоже, – Дин щёлкнул включателем, лампочки вспыхнули. – Видал? Как рождественская гирлянда. А у тебя что?

– Я нашёл тот шкаф. С него даже чехол не сняли. Но я всё равно под него заглянул, и – там на задней стенке что-то нацарапано. Не разобрать, я сфотографировал, потом посмотрим...

– Простите, что заставила вас ждать, джентльмены, – сказала миссис Дейли, ступая в полутёмный коридор и прикрывая за собой дверь. Сэм осёкся и выразительно глянул на Дина.

– Ничего-ничего, мэм, мы всё понимаем. Школу закрывают, да?

– Не совсем. Но лучше бы уж её действительно закрывали, – вздохнула пожилая леди, осторожно касаясь пальцами своего виска и слегка морщась, как от головной боли. Но потом она тут же подняла голову, улыбнулась и добавила: – Прошу, пройдёмте со мной. По счастью, мы ещё не успели вынести коробки с архивами, – добавила она, идя вперёд и показывая дорогу своим незваным гостям. – Честно говоря, я нарочно оттягиваю этот момент... Коробок так много, а у меня маленький дом, мне просто негде их хранить. Выбрасывать же их... это просто святотатство.

– А разве местная библиотека не примет их с радостью? Ведь это часть истории города.

– Не все хотят сохранить память о ней, мистер...

– О, простите. Сэм Винчестер. А это Дин.

– Очень приятно, моё имя – Луиза... Луиза Дейли, как вы уже знаете.

– Вы ведь сорок лет руководили этой школой? – участливо спросил Сэм.

– Я выгляжу такой старой? – серебристо рассмеялась миссис Дейли, и Сэм онемел, а Дин злорадно ухмыльнулся – так тебе, мелкий, а то всё умника строишь, как будто сам никогда не лажался! – Нет, всего лишь последние двенадцать. До этого директором был мой муж Альфред. В общей сложности, действительно, мы, Дейли, руководили Иствудским интернатом более сорока лет лет, с 1961-го. Муж был гораздо старше меня... по правде говоря, я сама когда-то здесь училась. Потому мне так трудно сейчас наблюдать за тем, что здесь происходит, – добавила Луиза Дейли и улыбнулась, грустно и немного неловко, будто ей было стыдно перед незнакомыми людьми за то, что она вдруг так разоткровенничалась. Сэм, естественно, тут же собрался распустить сопли, но Дин не дал ему такой возможности.

– А что именно здесь происходит, мэм? Мы, честно говоря, только что приехали и не очень в курсе...

– Школу выкупила община мормонов, только и всего. Они уволили всех учителей, а детей просто выгнали, выставили на улицу! – леди перевела дыхание – выказывать возмущение она явно считала дурным тоном. Дину вдруг стало не по себе от того, что, входя в дом, он не вытер ноги о половичок. Там же был расстелен половичок, зелёненький такой... – Я, конечно, понимаю, что мормонам тоже надо где-то учиться. И что у нас свобода вероисповедания, и что необходимо быть терпимой и толерантной... Но, поймите меня правильно, в этой школе прошла вся моя жизнь. И я не знаю, просто не знаю, что мне теперь делать.

– О, миссис Дейли. – Чёрт! Дин всё-таки упустил критический момент, и вот уже пожилая леди сморкается в платочек, который ей деликатно подсовывает Сэм. – Мы вас очень, очень хорошо понимаем. Мы тоже когда-то вынуждены были покинуть родной дом... мы знаем, как это больно.

"Сцуко, тебе было полгода, когда мы уехали из Лоуренса! Больно ему было, как же".

"Ни слова, Дин".

– Спасибо, Сэм. Спасибо вам. Простите меня, – миссис Дейли приложила платок к лицу и благодарно посмотрела на Сэма слегка покрасневшими глазами. Впрочем, тушь у неё нисколько не размазалась, отметил Дин. – Но что я всё о себе. Вы ведь тут по собственному делу. Как, вы говорите, звали вашу двоюродную бабушку?

– Мэри... Харрисон, – ляпнул Дин. Сэм покачал головой.

"Задолбал уже своим Фордом".

"Так придумал бы сам чего получше, а то стоит столбом, сопли старухе подтирает!"

Миссис Дейли вновь приподняла свои красиво подрисованные брови.

– Не припоминаю такой. Впрочем, вы сказали, она погибла во время той эпидемии в 58-ом? А я пришла в Иствуд только в 61-ом. Школу закрыли на три года после эпидемии.

– Вот как? – спросил Сэм, и Дину почудились в его голосе хищные интонации охотника, напавшего на след. – А что тут было в это время?

– Ничего не было, здание стояло заколоченным. Потом Альфред, мой муж, добился, чтобы муниципалитет вновь открыл его, и восстановил интернат. Он своими руками латал крышу, перестилал полы на втором этаже...

– Ага, работа была на года. А недавно как раз на втором этаже пол треснул вроде, да?

"Дин!!!"

"А чё?"

– Да... – миссис Дейли снова посмотрела на них как-то странно, с лёгким недоверием. – Это очень старое здание, джентльмены. Ну, мы пришли – вот тут у нас библиотека... была библиотека, – вздохнула директриса, открывая дверь в светлое помещение с высоким потолком, уставленное рядами стеллажей – уже пустых, книги успели вывезти. Да уж, скоро их заполнят совсем другие пособия – мормонские учителя вряд ли станут преподавать детишкам теорию Дарвина. Дин втянул носом воздух. Пахло вроде нормально – старыми книгами и отсыревшими коленкоровыми завязками картонных папок. Но это ещё ничего не значит.

Пока миссис Дейли ходила в другой конец библиотеки за коробками с архивом, Сэм пнул Дина в бок.

– Ну чего? – прошипел Дин. – Ты меня последний час только и делаешь, что пинаешь, синяков уже понаставил.

– А ты себя ведёшь, как полный придурок! Ну с чего ты ни с того ни с сего ляпнул про трещину на полу?!

– А мы разве не за этим сюда пришли, чтоб про неё разузнать?

– Да, но осторожней же надо! Постепенней!

– Ох уж мне твоё "осторожней-постепенней", в постели ты иначе поёшь.

– Вот, – миссис Дейли вернулась и поставила перед ними объёмистую картонную коробку. Дин втянул носом пыль и чихнул. Директриса посмотрела на него с удивлением, Сэм – как обычно. Дин виновато улыбнулся.

– Простите, аллергия. Мы тут немножко пороемся, если вы не против. Вдруг найдём фотографии бабушки Мэри... двоюродной бабушки Мэри, я хотел сказать...

– Да, конечно. Там в конце зала остальные коробки. Я вас оставлю, если вы не против, у меня ещё очень много дел.

– Разумеется, мэм, большое вам спасибо, мы так вам признательны. И ещё, мэм...

Леди уже отвернулась, чтобы уйти, но остановилась и посмотрела на Сэма.

– Вы посвятили жизнь большому и важному делу. И даже если, как вам кажется, его не дали вам завершить... то, что вы попытались – уже много стоит.

– Спасибо вам, Сэм, – улыбнулась миссис Дейли.

– Как у тебя ещё задница не слиплась от этих сахарных соплей, – сказал Дин, когда она ушла.

– Сам знаешь, как. Ты её регулярно прочищаешь.

– Да уж, и что б ты без меня делал.

– Так, ладно... посмотрим, что тут...

– И что мы ищем, по-твоему?

– Понятия не имею. Всё, что покажется подозрительным. Но прежде всего – полный список детей, учившихся и умерших в Иствуде в 1958-ом. И вообще все документы, датированные тем годом. Так, эта куча – мне, эта тебе... Дин... что делают твои руки?

– Понятия не имею. Руки мои, что вы делаете?

– Дин, прекрати! Это школа, твою мать! Там куча детей во дворе, и их родителей, что ещё важнее!

– Я быстренько, правда-правда.

– ДИН! Миссис Дейли может вернуться и...

–...и захлопать в ладошки, как та лисичка из мотеля. Ты ещё не заметил, Сэмми, что женщинам иногда нравятся геи?

– Мы уже сказали ей, что мы братья!

– Чёрт... да, это может усложнить дело. Так что, действительно, перестань орать, пока она не вернулась.

– Д-дин... ну не надо... пожалуйста...

– Боже, как я люблю, когда ты притворяешься, что не хочешь. Мне от этого просто крышу сносит, – прохрипел Дин, запуская руку ему в трусы, и Сэм, вжатый задницей в стол, откинул голову и обречённо застонал. Он не мог ничего с этим поделать, как и Дин. Они оба ничего с этим не могли поделать, никогда, и давно перестали терзаться рефлексиями по этому поводу. А к тому же их обоих заводила опасность быть застуканными. Как и вообще – опасность.

Они утащили из Иствуда целую коробку древних, рассыпающихся в руках бумаг. Неизвестно, что сказала на это миссис Дейли – решив больше не тревожить её покой, братья на цыпочках вышли через чёрный ход и дали дёру к Импале.

Сэм был раздавлен и уничтожен чувством вины.

– Мы ещё никогда не воровали у детей! – горько сказал он, когда Дин швырнул коробку с документами на заднее сидение и дал газу.

– Детям эти бумажки нафиг не нужны, – твёрдо сказал Дин.

– Правда? – спросил Сэм жалобно.

– Такая же правда, как то, что ты – рыжая баба.

– Какая же ты сволочь, Дин.

– Да, я сволочь, как и положено настоящему мужику, – сказал Дин и ухмыльнулся, а Сэм обернулся и проводил отдаляющийся интернат несчастным взглядом.

– Вернёмся потом и привезём им старую одежду. И книжки.

– Какую одежду, Сэм, какие книжки? Так теперь будут учиться мормоны! Из твоих книжек они сложат костёр, а твою футболку с Куртом Кобейном набьют соломой и сожгут на этом костре.

Сэм тяжело вздохнул. Дину вдруг стало его по-настоящему жалко. Он ужасно не любил минуты, когда ему становилось по-настоящему жалко Сэмми, потому что утешать он не умел, сюсюкать не любил, а что ещё сделать – не знал. Поэтому предпочитал в такие моменты тащить мелкого в койку и в буквальном смысле выколачивать из него всю эту сентиментальную дурь.

– Да не грузись ты, – сказал Дин так ласково, как сумел. – Хочешь, съедем на обочину, и я у тебя отсосу?

– Ты... ты... какой же ты...

– Сексуальный?

– Отвратительный, – проворчал Сэм, умащиваясь в своём уголке.

В мотеле он вывалил груду бумаг из коробки на стол и заявил, что не ляжет спать (иными словами, не даст Дину) до тех пор, пока они не набредут хоть на какую-то толковую зацепку. Все эти бумаги относились к 1958-му году, в интернате они потратили три часа только на то, чтобы рассортировать их. Дин вздыхал, стонал и матерился, но всё же уселся за стол напротив Сэма. Сэм сходил за кофе и вернулся, и вот так они расположились: по разные стороны стола, разделённые кипой бумаг, термосом и ноутбуком. Настала динова очередь дуться и депрессировать.

– Я совсем не так представлял себе наш первый вечер в новом городе.

– Когда всё разгребём, я свожу тебя покататься на пони. Arbeiten!

– Фашист, – проворчал Дин.

Уже через пять минут он тихонько стянул с ноги кроссовок и потянулся ногой к промежности Сэма. Но добился лишь того, что Сэм ухватил его под столом за ступню мёртвым захватом и держал до тех пор, пока Дин не поклялся, что угомонится, пока они не разберутся с работой.

– Хватит того, что мы в интернате учудили, – сказал Сэм, и это звучало как приговор.

Дин ещё повздыхал и наконец сдался.

Прошло часа полтора, прежде чем он вспомнил кое-что очень важное.

– Сэмми!

– Что? Нашёл что-нибудь?

– Да! Но не я, а ты! Ты же говорил вроде про какие-то царапины на шкафу?

– Чёрт! – Сэм хлопнул себя по лбу и вскочил, чуть не перевернув стул. – Ну, что ты со мной делаешь?! Ещё немного, и я превращусь в такого же безмозглого, ограниченного, помешанного на ебле идиота...

– Как кто? – строго спросил Дин.

–...как Ларри Лаффер. И кто тогда будет у нас мозговым центром? А?

– Я, само собой. Это ведь я вспомнил про те царапины, несмотря на то, что помешан на ебле.

Сэм обиженно фыркнул и полез за мобильником. Через несколько минут он позвал Дина к ноутбуку. Обработанная фотография с подкорректированным контрастом довольно чётко отображала надпись, сделанную на дереве – ровными буквами, имитирующими каллиграфический почерк, как будто выведенными по трафарету.

Надпись была столь же ясна, сколь и лаконична.

"ОСТАВЬТЕ НАС В ПОКОЕ!"

– Бинго, – сказал Сэм. – Считай, они признались.

– Они?

– Сам видешь – "оставьте нас в покое".

– И что это может значить?

– Ну, мы же пришли к выводу, что это дело рук девочки, которую вытуривают оттуда вместе с живыми школьниками? Значит, девочек двое.

– Или одна, – сказал Дин, немного подумав.

– В смысле?

– Может быть, "мы", которые хотят, чтоб их оставили в покое – это наш призрак и милейшая миссис Дейли.

Сэм вытаращился на него. Потом рассмеялся.

– Да ну, Дин! Она же сущий ангел. Я в жизни не видел такой приятной пожилой леди. Она была с нами так мила, так искренне всё рассказала...

– Угу, как-то немножко чересчур мила, тебе не показалось? Только что печенюшек не предложила. Хотя, кстати, могла бы и предложить.

– Тебе бы всё только пожрать на халяву.

– А чего? Нельзя?

– Нет, Дин, я в это не верю. Она не может быть в сговоре с призраком.

– Но всё ведь сходится, Сэмми. Сам слышал, как она плакалась, что школу закрывают – сам же ей и сопли подтирал. Конечно, это она! Всё делает, чтобы отвадить покупателей из Солт-Лейка, создать школе дурную славу... а с виду-то не подкопаешься.

– Не верю, – твёрдо сказал Сэм. – Давай ещё почитаем архивы, я уверен, там найдётся что-то о двух девочках. Или, может быть, девочке и мальчике.

– А по-моему, стоит просто поехать прямо к миссис Дейли да поприжать её...

– Попробуй только!

– Ревнуешь? – осклабился Дин. – Не бойся, Сэмми, я хоть и извращенец, но не геронтофил. И если и изменю тебе, то разве что с той лисичкой-портье... но разрешу тебе подглядывать.

– Иди к чёрту! Признайся, ты просто не хочешь читать со мной архивы.

– Признаюсь. Я хочу делать с тобой кое-что другое.

– Убери руки, Дин. Чёрт, ну я же серьёзно! Ты можешь хоть минуту остаться серьёзным?!

– Я нормальный мужчина, Сэмми, а нормальный мужчина, по статистике, думает о сексе раз в двадцать три секунды.

– Подумал? Вот стоп теперь! Следующие двадцать три секунды читай архив.

– Слушай, давай на спор. Я тебе говорю, что это пустая трата времени, в Иствуде шалит директриса – может, вообще без участия призрака... может, это всё одна ловкая мистификация. Спорим?

– Ну спорим, – взъярился Сэм, и Дин, ухмыльнувшись, плюнул на ладонь и протянул руку. Сэм взял её, и Дин стиснул пальцы вокруг его ладони с такой силой, что Сэм охнул и наклонился вперёд.

– Если продуешь, – проворковал Дин, – то мы всё-таки сыграем в Малдера и Скалли. А?

– Паскуда! – взвыл Сэм, и Дин зловеще захохотал. Он однажды уже пытался втянуть Сэмми в эту игру – это была одна из его самых любимых фантазий. Он даже купил Сэму рыжий паричок-каре и ажурные чулочки на подвязках. Сэм посыпал их солью и сжёг, даже не сняв ценники, а потом не разговаривал с Дином два дня. И неделю не давал.

– Что, Сэмми, слабо? – скалясь, спросил Дин.

– Ладно! Чёрт с тобой. Но если выиграю я, мы будем трахаться в Импале. И на Импале. И под Импалой тоже!

– Ах ты... – Дин перестал лыбиться и чуть-чуть побледнел. Зато Сэм взбодрился и смотрел на него теперь со свирепой ухмылкой.

– Что, Дин, слабо?

– Не слабо. По рукам, – сказал Дин и, энергично встряхнув ладонь брата, отпустил его.

После этого дело пошло на лад, и ещё до того, как они опустошили термос с кофе, Сэм победно ткнул Дину пожелтевший листок – выдержку из личного дела Карен Милд.

Она умерла в Иствуде от дифтерии в 58-ом, как и ещё шестьдесят один несчастный ребёнок. Однако за свои неполные шестнадцать лет жизни умудрилась порядком напакостить всем своим благодетелям. В её личном деле была целая серия записей о её ужасном поведении, "крайне непристойном" (Дин поморщился при мысли о том, что могли считать непристойным поведением в пятидесятых – девчонка, наверное, дерзнула разок-другой накрасить губы). Её несколько раз пытались исключить из школы, но девица Милд была сиротой, и выкинуть её на улицу дирекция просто не смела, боясь выговора от меценатов, поддерживавших школу. Потому Карен продержалась в иствудском интернате до той самой роковой осени 1958-го. За полгода до этого она вляпалась в какую-то особенно скандальную историю – скандальную, опять же, по меркам пятидесятых, так что Дин, выслушивая возбуждённый рассказ Сэма, отчаянно скучал.

– Она по уши втюрилась в некоего Дж.Спенсера. Он учился в параллельном классе и не проявлял к ней интереса, и она его просто изводила. Писала ему неприличные письма...

Дин зевнул.

–...закатывала истерики, даже пыталась покончить с собой!

– Не покончила?

– Похоже, не успела. Как и Спенсер, она заболела дифтерией и умерла той осенью, одной из первых.

– Так-так... Ты думаешь, она и после смерти уцепилась за шкирку бедолаги Дж.Спенсера и держит в доме его и себя? И ей это удавалось, потому что для них двоих как бы ничего и не изменилось, они всё ещё учатся в этой школе... уже пятьдесят лет! Кошмар какой, – Дин передёрнулся: в своё время он десять классов едва одолел.

– Угу, и учились бы там вечно, если бы не новые порядки. Теперь мальчики отдельно, девочки отдельно. Ей придётся уйти. И расстаться с ним.

– Спорю, он этого ждёт не дождётся! – Дин потянулся и снова зевнул. – Ну что ж, мы совершим на сей раз не просто доброе дело, а доброе дело в квадрате, когда сожжём её кости. Где могила, кстати?

– При школе есть кладбище. Многие ученики были сиротами, как и Карен.

– Ну и отличненько. Завтра же туда смотаемся и закончим с этим делом.

– Ты проспорил.

– Нифига. Всё это вовсе не исключает возможной причастности миссис Дейли. И вообще, ты помнишь хоть одну девочку-призрака, которая никого не убивала, а ограничивалась битыми тарелками?

– Н-ну...

– Вот-вот. Девочки-призраки – самые безбашенные, об этом и в папином дневнике тоже написано. Так что Дейли наверняка приложила ко всему этому руку. Бабы всегда держатся заодно. Особенно против мужиков.

– Угу, девочки отдельно...

–...а мальчики – по своим интересам. Иди ко мне, Сэмми. Уже можно?..

– Ну... можно, – сказал Сэм, и Дин, положив ладонь ему на шею, легонько лизнул его в уголок рта.

Это тоже была игра. Правда, Дину она нравился гораздо меньше, чем "кто кого поцелует первым". Зато она нравилась Сэму. Суть игры была в том, что секс надо было заработать. Потом и кровью, как правило, ну или в крайнем случае – интенсивным расследованием. А время от времени Сэма совсем заносило, он вредничал и требовал какую-то запредельную херню, вроде вяленой трески в Колорадо или фиников в Миннесоте. "Бля, чувак, у тебя что, месячные?" – спрашивал Дин в такие дни, и Сэм швырял в него подручные предметы. Но это редко, когда на мелкого нападала блажь подурачиться и побесить Дина лишний раз. А в остальное время Дин только и слышал от него, что "Сперва работа, потом веселье" и "Arbeiten, arbeiten!". "Чувак, ну это же совершенно по-бабьи – шантажировать сексом", – говорил Дин, тщетно пытаясь его пристыдить. "А напоминать об этом – совершенно по-мужски", – ржал Сэм и выразительно тыкал в пачку газет, которые Дин был обязан просмотреть, прежде чем стащить с мелкого штаны. И Дин, злясь и ругаясь, покорялся, потому что в глубине души знал: только это и позволяет им хоть как-то работать. Ведь Сэму ничуть не меньше, чем ему, хотелось забраться в постель и не вылезать из неё целый уик-энд. Так они обычно делали, празднуя окончание очередной охоты. А в понедельник Сэм будил его со словами: "Я тут кое-что раскопал, похоже, есть тема... нет, Дин, сперва работа, потом веселье!" Дин обзывал его занудой, гадом, капризной девкой и рыжей бабой, но если бы Сэм не был достоин всех этих лестных эпитетов, работа у них вообще никуда бы не двигалась. Дин это прекрасно понимал.

Потому, волей-неволей, принимал игру. И иногда даже любил её, потому что, закрыв наконец ноутбук, Сэм брал его за бёдра и притягивал к себе, не вставая, вскинув голову, улыбаясь ему снизу вверх, а Дин с грубоватой нежностью хватал его за волосы на макушке ("Всё, мелкий, теперь не вывернешься". – "Да не очень-то и хотелось".) и держал так, пока Сэм расстёгивал его ремень. А потом легонько, совсем легонько подталкивал его голову вперёд, вздрагивая, когда дыхание Сэма ещё только касалось его члена. Сэм одуренно сосал, ни одна девка не могла с ним сравниться – и в то же время минет в его исполнении зачастую превращался для Дина в пытку, потому что мелкий паскудник и в постели тоже оставался мелким паскудником, и мог чуть ли не полчаса дразниться, облизывая динов член, щекоча языком, прихватывая нежную кожицу губами или иногда даже зубами, так, что Дин вздрагивал от боли и безотчётно стискивал его волосы, которые держал в кулаке, а Сэм крепче сжимал его бёдра, не давая отстраниться, и уже неясно было, кто из них кого держит на самом деле. А потом, когда терпеть эти сводящие с ума прикосновения становилось совсем невыносимо, Сэм вдруг заглатывал его почти целиком, резко и без предупреждения, и доводил до оргазма в считанные секунды. После чего вставал и накрывал его губы своим ухмыляющимся ртом, и Дин ощущал вкус собственной спермы на губах.

Дин не помнил толком, когда это началось. Иногда ему казалось, что они делали это всегда – во всяком случае, жизнь до того, как это началось, ничем особенным и интересным ему не запомнилась. Просто однажды это случилось, и всё. А потом снова, и ещё раз, и – "Чёрт, Дин, папа должен вернуться через час..." – "Ничего, уложимся". Потом Сэм уехал в Стэнфорд, и Дин запретил себе депрессовать по этому поводу. Он вообще часто запрещал себе депрессовать по тому или иному поводу, и постоянно делал вид, будто это у него получается. На самом деле переживал он даже не от того, что потерял Сэма, а от того, что превратил родного брата в пидора. Поэтому, приехав за Сэмом в Стэнфорд и обнаружив его с Джессикой, Дин ужасно обрадовался. Но надо было удостовериться на сто процентов, и, когда они уехали, Дин с нарочитой небрежностью спросил, многому ли научился Сэмми с тех пор, как братец дал ему путёвку в большой мир. "Если ты о парнях, Дин, то я никогда не спал ни с одним, кроме тебя". – бесхитростно ответил Сэм, и у Дина просто камень с души свалился. Он даже готов быть принять и смириться, что всё осталось в прошлом. Какого чёрта, главное, что Сэмми опять рядом, а трахаются они или нет – не так уж и важно. У Дина по-любому останутся девочки и лучшая подружка – правая рука. Так что они вообще не касались этой темы, пока с Джессикой не случилась беда. Дин не знал, что сказать. И что сделать, не знал тоже, и грузился по этому поводу, лакая пиво в очередном паршивом мотелишке, когда Сэм вдруг молча подошёл к нему, резко, жёстко ухватил за загривок и поцеловал. Дину казалось, что его губы солёные, но уверен он не был. Поэтому он просто подумал: "Так ты всё-таки вернулся ко мне, Сэмми", – и к грусти и горечи за мелкого в этой мысли примешивалось чувство безоговорочной правильности. Как будто всё так, как и должно было быть.

И вот теперь опять: ноутбук закрыт, бумаги разбросаны по столу, свет приглушён, работа почти закончена, сэмова спина вминается в водяной матрац мормонской кровати для молодожёнов. И Сэма дико веселит сама эта мысль, Дин это видит по его глазам, чувствует в его поцелуях, и говорит:

– Чувак, ты можешь не ржать, когда я тебя трахаю?

– Если бы... ты... был... на... моём... месте... ты бы... тоже... не удер... жался, – отвечает Сэм в такт его толчкам и хохочет, а потом стонет, притягивая его к себе за шею и вжимаясь лбом в его лоб. А потом, немного позже, они отдыхают, Дин лежит на нём сверху и лениво, не торопясь трётся членом о его живот, и пальцы Сэма скользят по диновой шее, по ключицам, по спине, сжимают диновы ягодицы, сходятся на анусе и одновременно проскальзывают внутрь – средний палец правой и левой руки, вместе, и Дин замирает, застывает, вытянувшись на мелко подрагивающих от напряжения руках, упёртых в скользящий матрац. Сэм толкает пальцы глубже и шепчет:

– Давай уже, ну...

– Сэмми... – хрипит Дин, облизывая пересохшие губы. – Хочешь... хочешь сверху?.. Может...

– Дурак, – шепчет Сэм, быстро целует его в подбородок, вынимает из него пальцы и со всей силы шлёпает его по заду – двумя ладонями сразу. – Ты старший, тебе и пахать. Arbeiten!

И смеётся. И Дин входит в него и почти сразу же кончает – от его смеха, от его улыбки, от ещё непрошедшего ощущения его пальцев в себе, от его "тебе пахать" – и, главное, от того, что даже в постели они гораздо в большей степени братья, чем любовники.

Как и Сэм, Дин никогда не спал с другим парнями. Его вообще не интересовали парни, он не считал себя геем. Парни – это парни, девушки – это девушки, а Сэмми – это Сэмми.

Вот и все рефлексии.