I
Ручей

В здешних краях довольно жарко, но – хвала богам – не влажно. Впрочем, по ночам уже чувствуются отзвуки ранней осени и мягкой прохлады.

Эврих с тоской подумывал о том, что скоро, вполне возможно, лихой промозглый ветер будет задувать под длинную, уже порядком настрадавшуюся рубаху, под которой парень по аррантским обычаям ничего не носил. Что тогда? Воззвать к человеческой совести хозяина? Но брат Хономер, этот напыщенный и недалёкий жрец Близнецов, вряд ли отнесётся к нему по-человечески. Ещё, чего доброго, начнёт издеваться. Или потребует в обмен на тёплую одежду отдать книги.

Едва представив возможный разговор, Эврих прижал свою драгоценную ношу к груди крепче. Неторопливо шагающий рядом Канаон едва заметно усмехнулся, обратив внимание на этот жест. От цепкого взгляда наёмника не могло укрыться ни одно движение пленника – даже движение бровей. Или шмыганье носом. Вопреки расхожему мнению, с годами сытой и довольно скучной службы у жреца он не утратил бдительности и внимания. Может быть, это и позволило ему прожить так долго, промышляя таким опасным ремеслом.

Сейчас воин Близнецов (по совместительству – телохранитель Хономера и конвоир Эвриха) обманчиво беспечно шагал по широкой пыльной дороге, ведя под уздцы своего коня, дабы не утомлять животину понапрасну и быть, в случае чего, готовым отразить любое нападение. Хономер же ехал верхом чуть впереди, то и дело подёргивая тонкую, но весьма прочную цепь, приваренную к железным кандалам Эвриха. Молодой аррант едва не ронял свои книги каждый раз, но стискивал зубы и вновь выравнивал шаг.

Канаон как-то предложил переложить книги в его седельную сумку, но аррант отказался. Вдруг потом он не сможет забрать книги назад? Где уж ему совладать с таким детинушкой! Канаон родом был из нарлаков – а те все как на подбор здоровые, сильные. Этот ещё и всю жизнь на хлеб воинским искусством зарабатывал. Отдашь такому книги – и всё, ищи-свищи! Раздербанят потом с хозяином на странички и пустят по ветру на очередном торжище, на потеху толпы, пришедшей поглазеть на то, как просвещенный служитель Богов-Близнецов учит уму-разуму неразумного язычника.

Эврих незаметно скривился в усмешке. Эти дикари называют его, арранта, язычником! Да, рабство у жреца здорово потрепало его, превратило в грязного тощего и полуголого оборванца. Но плоть может вернуться к былому. А вот ума этим варварам уж точно никогда не набраться!

Особенно дуболому Канаону.

Эврих побаивался его. Не боялся, нет! По крайней мере, изо всех сил стремился заставить себя самого поверить в это. С подобными Канаону людьми толком даже поговорить нельзя. Они понимают только язык силы. А более слабых и за людей-то не считают. По крайней мере, по отношению к пленнику наёмник вёл себя именно так. Даже без вины Эвриха отвешивал ему подзатыльники, толкал и дёргал за цепь. Эврих мог бы попытаться сопротивляться. Но он отлично понимал, что по физической силе заметно уступает могучему нарлаку. Всё равно ведь отправит наземь одним небрежным шлепком! Что толку позориться, корчась от боли в пыли у его ног?

– Так, привал! – заявил Хономер, натягивая удила и разворачивая коня.

Вся небольшая компания остановилась на невысоком всхолмье, чуть отъехав от дороги и оказавшись в маленькой рощице у ручья. Почва здесь, как и дно ручья, была каменистой, неровной. Лошади опасно оступались, пофыркивали и прядали ушами.

Хономер спешился и велел Канаону позаботиться о костре. Заночевать придётся здесь, ибо солнце сядет скоро, и оказаться в этот момент посреди открытого поля на пустынной дороге Хономеру вовсе не хотелось. А с рассветом можно будет выдвинуться в путь и к вечеру достигнуть, наконец, Похолма – небольшого города у истока Ключинки. А там – очередное публичное посрамление «неразумного язычника», бой Канаона с любым, кто попытается попробовать на крепость истинность веры в Близнецов. Эврих устало вздохнул и уселся прямо на землю, осторожно сложив книги стопкой рядом с собой и вытянув гудящие пыльные ноги. Молодой аррант с тоской уставился на готовые развалиться сандалии, на чёрные неопрятные ногти, ссадины и синяки. Невесёлые мысли полезли в его светлокудрую голову.

Ну когда же наконец отыщется тот, кто сможет сокрушить Канаона? Не может ведь быть так, что не нашлось бы такого! Канаон не из камня, живой человек, со своими слабостями. Почему его никто никогда не побеждал? По крайней мере, на памяти Эвриха – никто и никогда. А вот победят – что скажет тогда красноречивый Хономер недоверчивой толпе «язычников»?

– Поди-ка выполощи раба в ручье, – с брезгливой гримаской велел Хономер, когда Канаон развёл костёр (это у наёмника получалось легко и быстро, словно по волшебству – огонь слушался его, как прирученный зверь). – А то от него уже воняет за версту. Да и сам тоже помойся! Вон там мыльный корень возьми, в тряпице завёрнут.

Канаон едва не фыркнул, но чуть склонил голову в почтении (наверняка притворном), развязной походкой приблизился к пленнику и, небрежно подхватив с земли цепь, рванул за собой.

Эврих опрокинулся на спину, суетливо поднялся и затравленно оглянулся на книги. А вдруг в его отсутствие Хономер бросит их в костёр? Ведь именно это и собирался сделать неразумный жрец, когда просвещённый аррант кинулся спасать из огня бесценные труды древних мыслителей. Так и угодил в плен.

– Пошли, пошли, – Канаон легонько подёргал цепь и хохотнул. – Не случится ничего с твоими книжками!

И то верно. Хономер лучше устроит представление перед толпой на торжище, швыряя научные трактаты в костёр, чем сожжёт их тихо и незаметно. В конце концов, он наверняка не имеет ничего против них лично. Просто он должен наловить в сети своего красноречия и красочных жестов как можно больше наивных и доверчивых душ. Книги пригодятся для публичных выступлений. Эврих несколько неохотно развернулся и понуро отправился следом за нарлаком.

Они спустились по крутому бережку, поросшему старыми плакучими ивами, к воде. Канаон достал из-за пазухи маленький ключ, отомкнул кандалы Эвриха, чтобы тот мог стянуть с себя немудрящую одежду. Как только Эврих остался без рубашки, железо снова сомкнулось на его запястьях.

– Иди пока поплещись, – Канаон легонько толкнул Эвриха в лопатки, но молодой аррант едва удержался на ногах, да ещё и оскользнулся на гладкой гальке.

– Сандалии свои сними, размокнут! – усмехнулся наёмник, непринуждённо расшнуровывая холщёвую рубаху на широкой рельефной груди. Эврих присел на одно колено и принялся сосредоточенно распускать шнуровку обуви. Канаон цепко следил за ним боковым зрением, хотя и продолжал раздеваться – скинул рубаху вместе с кожаной безрукавкой, на них сверху – свою забавную шапку, по центру которой был приторочен гребень из енотовых хвостов, мотнул головой, отбрасывая с плеч тонкие чёрные косы. Потом размотал с ремня кнут, что всегда носил у пояса, скинул ножны с мечом и взялся за штаны.

Эврих отвернулся и неловко прошагал к ручью, звякая цепью по камням. Вода нагрелась за день, но всё же была не такой тёплой, как морские волны у берегов далёкой родины. Эврих долго мялся, осторожно ступая босыми ногами по скользкой гальке. Но вот рядом возник Канаон, бесцеремонно рванул цепь и потащил Эвриха за собой, словно тряпичную куклу. Молодой аррант задохнулся от холода и быстро засеменил следом за Канаоном, стараясь не оступаться и не падать. Окунуться в ледяную водицу целиком – ничего себе, радость!

Ручей оказался не таким глубоким – на середине едва ли по бёдра. Там Канаон и остановился. Затем основательно плеснул в Эвриха холодной водой. Аррант отскочил, выставляя руки вперёд, словно для защиты. Нарлак приподнял уголок губ в усмешке и принялся брызгаться, словно мальчишка. Эврих дрожал от холода и возмущения, но помалкивал.

– Да присядь ты, теля! – развязно бросил Канаон, как ни в чём не бывало наклонившись и крупными пригоршнями черпая прозрачную воду и поливая ею свои могучие плечи, грудь, спину.

Эвриху ничего не оставалось, как подчиниться. Судорожно втянув воздух сквозь зубы, он присел и быстро вскочил, вымокнув по горло.

– Башку тоже смочи, – велел Канаон, поймав арранта за загривок и чуть наклонив снова.

– Ладно, ладно! – Эврих примирительно поднял ладони и, зачерпнув воды, намочил волосы.

Канаон с лёгким лукавым прищуром наблюдал за ним, быстро растирая пену от мыльного корня по груди. Эврих в который раз неприятно поразился густоте волос на теле нарлака. Просто животное, а не человек! И, кажется, не испытывает ни малейших неудобств по этому поводу. А то и любит пощеголять своей чёрной порослью – когда было потеплее, рубахи не носил, а небрежно накидывал кожанку прямо на голый торс. На который, чего уж душой кривить, с вожделением заглядывались не только молодые девки, но и женщины постарше, а парни косо поглядывали с завистью. Эврих решительно не понимал, что может быть красивого в подобной внешности – гора мускулов, шерсть, как у зверя лесного. Эх, варвары!

– На, мылься, – Канаон всучил Эвриху скользкий мыльный корень и тщательно смыл пену, пристально поглядывая на арранта. Тот не обратил внимания на его взгляд – успел уж привыкнуть. Да и работа у наёмника такая – следить, чтобы пленник не убежал, да вдруг не кинулся на хозяина. Смешно. Зачем цивилизованному человеку кидаться на кого-то, подобно зверю?

Эврих возил мыльным корнем по своей груди и животу и не мог как следует намылиться.

– Эх ты, теля! Дай сюда, – Канаон отобрал у него размочаленный корень и с силой стал тереть им по загорелой, уже не такой гладкой и ухоженной, как до плена, коже арранта.

Эврих смутился.

– Да я и сам бы...

И заметил, как медленно раздуваются ноздри нарлака. Движения его сильной лапы становятся всё более медленными и плавными. Эврих ощутил беспокойство. Ему показалось, что не закатное солнце блеснуло в глубине зрачков Канаона, а крошечные язычки пламени.

– Спасибо, я понял, теперь смогу... – Эврих робко попытался отнять мыло, но Канаон перебил его:

– А спину как намылишь? Ну-ка, поворачивайся...

Эврих заторможенно повернулся к Канаону спиной и сглотнул. Теперь холодно стало не только снаружи, но и внутри. Канаон ведёт себя очень странно. Наитием Эврих догадался, что угодил в ловушку. Они одни здесь, посреди этого ручья. Ослабленному, вечно полуголодному рабу нипочём не сладить с громадным наёмником. И на помощь ему никто не придёт, даже если будет звать...

– Вот так, – негромко буркнул Канаон, с силой растирая пену по дрожащим плечам арранта, и тот ощутил спиной жар его огромного мощного тела. Так близко.

Они совсем одни.

– Эм... Не пора ли нам возвращаться? – дрогнувшим голосом спросил Эврих. Канаон молчал некоторое время, а потом проговорил хриплым баском:

– Какой ты весь ладный да пригожий, аррант...

Его широкие горячие ладони заскользили по лопаткам, затем – пояснице и крестцу, погуляли по ямкам и выпуклостям, затем юркнули между крепких ягодиц и слегка раздвинули их.

Эврих отскочил, точно ошпаренный, подняв тучу брызг, резко развернулся к наёмнику и воскликнул:

– Эй, погоди-ка, что ты...

Канаон решительно надвинулся на него, цедя сквозь зубы:

– Ну чего ты, чего ты... Тихо... Иди сюда...

Он схватил цепь и притянул Эвриха к себе вплотную, попытавшись поцеловать в губы. Аррант широко распахнул глаза и рванулся прочь, но тщетно.

– Не дёргайся, худо сделаю... – обжёг ухо горячий шёпот. – Не трепыхайся, птенчик мой... Не покусаю, чай... Ну что ты весь вертишься, как угорь! Стой уже смирно! Девки не было месяц почти, теперь ещё и тебя уламывать?!

Эврих в ужасе пытался оттолкнуть его жадные обжигающие ладони, лепетал с отчаянием в голосе:

– Постой, что ты творишь-то! Нельзя ж так! Мы же не животные!

Но на наёмника его слова не произвели никакого действия. Канаон крепко стиснул его и потащил к берегу. Эврих брыкался, упирался, пытался воззвать к гласу разума. Нарлаку надоела болтливость арранта, и он легонько стукнул его кулаком меж лопаток, после чего перехватил поперёк туловища и зашагал теперь гораздо легче. К ближайшей иве, ласкавшей тонкими ветками мелкие волны.

Эврих проскулил что-то, страдальчески изогнув светлые брови. Он ничего не может поделать, ничего...

На родине многие мужчины не гнушались подобными плотскими утехами друг с другом. Но, боги, только не громадный дикарь, озверевший от любовного голода! А уж при взгляде на его восставшую плоть у Эвриха мутнело перед глазами. Ну не будет же Канаон, в самом деле, его вот этой своею дубиной... Ведь порвёт же всё нутро!

– Не надо, постой, подожди же... Послушай...

Наёмник лихо закинул конец цепи на сук, подтянув её так, что Эврих повис с вытянутыми вверх руками, едва дотягиваясь пальцами ног до каменистого дна ручья. Канаон, сопя, рывком заставил Эвриха встать на поднимающийся над водой корень ивы. Теперь висеть хоть не приходится. Но зато бёдра Эвриха и высоченного нарлака на одинаковом уровне. Удобном для...

– Нет, не надо! Прошу тебя! – Эврих забился, точно заяц в силках, поняв безвыходность ситуации и неотвратимость того, что должно случиться, попытался брыкаться, но поскользнулся на мокром корне и содрал железными кандалами кожу с запястий.

– Тихо, тебе говорят! – прорычал Канаон, коротко пихнув кулаком в спину жертвы, как раз по почкам.

Эврих кашлянул и застонал от боли, отчаяния и страха. У него никогда ничего подобного не было. Он не привык, не приспособлен, он не знает, как надо себя вести и как управляться с собственным телом, оцепеневшим и безвольным. Он так не может!

Нарлак прижался к его спине всем своим страшным, обжигающим, звериным телом, твёрдым от напряжения крупных мускулов, всё ещё влажным и немного скользким от не до конца смытой пены. Пугающих размеров орган ткнулся между ягодиц, но не нашёл пусть внутрь тела арранта.

– Расслабься, сучёныш аррантский, а ну! – прорычал Канаон, схватив в горсть мокрые платиновые кудри Эвриха и рывком запрокинув его голову назад. Выгнутый, напряжённый, словно лук перед выстрелом, Эврих ничего не мог поделать – ни пошевелиться, ни схватить воздух судорожно раскрытым ртом.

Вторая рука наёмника, покрытая пеной, бесцеремонно пробралась между ягодиц и стала там жёстко, властно орудовать, заставляя сведённое кольцо мышц расступаться, поддаться грубому натиску. Эврих едва слышно скрипел пережатым горлом, быстро-быстро дыша от боли и страха. Дыхание наёмника тоже участилось. Его тонкие мокрые косы, словно аспиды, скользили по дрожащим плечам Эвриха, а мощная широкая грудь толкалась в лопатки.

Он всё-таки втиснулся.

Эвриху показалось, что его насадили а раскалённый железный кол. Он взвыл, распахнув рот, точно выброшенная на берег рыба. От чудовищной боли взгляд заволокло багровой пеленой, а затем и вовсе потемнело перед глазами. Его просто разорвали пополам. Раскололи, как полено – топором.

– Ахххххййййй, – сипло выдохнул несчастный аррант, с силой зажмурившись. Нарлак молча налегал всем весом, с силой бился в нём, будто пронзая насквозь, раздирая собой.

Внутри, казалось, разошлись какие-то волокна, низ живота ныл тяжко и остро. Кажется, там помокрело. Неужели всё-таки и впрямь порвал до крови?...

– Айй... Айййй... не надо... – жалобно рычал Эврих, стискивая зубы, пытаясь сжиматься, вздрагивая от каждого ритмичного удара внутри. Канаон ничего не слышал, он получал своё. Он хотел получить и получил. И Эврих ничего не мог поделать против.

От боли тело стало ватным, чужим. Ноги безвольно соскользнули с корня ивы, укрывшей зелёным пологом веток насильника и его жертву, точно пряча от осуждающего ока багрового солнца.

Канаон дышал чуть со стоном – не много ему нужно было для того, чтобы избавиться от телесного томления, накопившегося за месяц. Но проклятый аррант стал терять сознание раньше, чем наслаждение достигло пика. Прорычав какие-то ругательства, Канаон быстро высвободился из растерзанного тела и встряхнул Эвриха. Но тот так и норовил повиснуть на цепи, как баранья туша – на крюке мясника.

Канаон быстро обошёл безропотную жертву, закинув согнутые в коленях ноги юноши себе в сгибы локтей, а здоровенными, точно ковшики, ладонями подхватив его под ягодицы и разведя их в стороны. Теперь войти было гораздо проще. Аррант лишь поскуливал, но наконец-то заткнулся и не докучал своими проповедями о высоких моралях. Канаон двигал бёдрами быстрее и быстрее, жмурясь от подкатывающей острой неги. Мокрая кожа шлёпала по мокрой коже. Мышцы сладко сводило. Ох, давненько не было, давненько...

Хорошо... Как хорошо...

Он коротко рявкнул, изливаясь в податливое тело. Потом медленно вышел и осторожно размотал цепь. Эврих сразу же юркнул вниз, но Канаон подхватил его и не дал рухнуть.

– Экий ты хлипкий! – произнёс он низким голосом, глубоко дыша и похлопывая посеревшие щеки раба. – Эй! Аррант! Живой хоть?

– Ммм... – проскулил Эврих, уронив голову на грудь. Его ноги дрожали, мутный взгляд блуждал по лицу недавнего мучителя. Но в беспамятство он не проваливался.

– Живой, – удовлетворённо кивнул Канаон и побрызгал в лицо арранту холодной водой. – А что с тобой сделается-то? Не кишки ж я тебе выпустил...

Эврих приоткрыл глаза шире, немного придя в себя. В центре грудины что-то ворочалось тяжело и муторно. Позор. Какой чудовищный, страшный позор! Как больно. Как грязно и отвратно... Что этот дикарь с ним сделал! Его омерзительное семя, казалось, разъедает изнутри жгучим ядом...

Эврих, не помня себя, взвыл не по-человечьи и с силой обвил собственное горло цепью, протянутой меж железных браслетов. Умереть. Немедленно и прямо здесь умереть! Не жить с таким позором, не жить, не жить!

– Эй, эй! – Канаон развёл его руки в стороны легко, точно отобрал погремушку у младенца. – Чего сокрушаешься-то так? Тоже мне, горе! Не было что ль никогда?

Эврих лишь подвывал, согнувшись и дрожа. Канаон смерил его взглядом и спросил тише:

– Что, и впрямь никогда? Ээээй... Да я земляничку сорвал спеленькую...

Он развязно потрепал Эвриха по волосам. И вдруг аррант, не понимая, что творит, бросился на насильника, оскалившись и сверкая глазами.

Канаон лёгким шлепком опрокинул парня в воду и встал, готовый если что ударить и посильнее. Но Эврих больше не нападал. Он взвыл и зарыдал, как девушка. Медленно перекатываясь с живота набок, он закрывал ладонями искажённое горем и болью лицо, потом снова перекатывался на живот. Наёмник стоял над ним, огромный и тёмный, словно замшелый валун, и молча ждал, пока Эврих успокоится.

Аррант вскоре затих, растратив последние силы, и лежал, скрючившись, зажмурившись, безучастный к дальнейшей своей судьбе.

Как жестоко с ним поступили! Просто употребили, как вещь, и всё! Это дикарь даже не понимает... Даже не понимает... Кто сильный, тот и имеет на всё права. Так?

– Ну, вставать собираешься? Темнеет, – буркнул Канаон, легонько толкнув Эвриха ногой в поджарый живот. – Гляди, замёрзнешь, простынешь...

Да-да-да, хозяину больной раб не нужен. Интересно, а как Хономер отреагирует, когда поймёт, что натворил несдержанный наёмник? Или даже слова не скажет? Главное, жив. А если наёмник хочет время от времени забавляться с безропотной двуногой собственностью – ничего страшного.

Эврих слабо приподнялся.

– Погоди-ка, дай обмою, – тихо буркнул Канаон, присаживаясь рядом на одно колено и ополаскивая промежность парня от крови и своего семени. Эврих дёрнулся, шарахнувшись прочь.

– Да тише ты! Не буду больше. Пока...

Эврих замер и уставился на Канаона. Тот чуть прикрыл тёмные и поблескивающие, как обсидиановые бусины, глаза и растянул губы в масляной улыбке:

– Уж больно сладок ты. Слаще любой девки. Не будешь в другой раз трепыхаться – обойдёмся без силы.

– Не будет... другого раза, – прохрипел Эрих, вставая и снова падая, рассерженно отталкивая наёмника, пытавшегося ему помочь. – Не тронешь меня больше! Понял!?

Судя по выражению физиономии Канаона, его забавляли слова Эвриха. Парень стиснул зубы, всё же окончательно утвердившись на подгибающихся ногах, развернулся и зашагал к берегу. Благо, до оставленной одежды было недалеко.

Канаон шёл следом. Его присутствие, жар, исходящий от него, и тяжёлый мужской запах заставляли Эвриха трепетать. Это чудовище может делать с ним всё, что угодно. В любое время, едва только пожелает... И что может поставить против этого молодой аррант? А ничего! Да, на родине каждый мужчина уделял своему телу и его тренировке много времени. Но Эврих, хоть и истинный сын своего народа, всё же не мог сравниться с могучим нарлаком даже в свои лучшие времена, не то что сейчас, исхудавший и ослабевший в плену.

– Мда, надо было и одёжку прополоскать хотя бы, – пробурчал Канаон, снова расстегнув кандалы пленника, чтобы дать ему возможность одеться, и снова застегнув их, как только пыльная несвежая рубаха покрыла дрожащее тело молодого арранта. Эврих вдруг медленно сел на корточки, крепко обхватив руками свои колени, и беззвучно заплакал, хоть и пытался сдержаться.

– Ну чего ты ревёшь, а? – раздражённо всплеснул волосатыми лапищами Канаон, – Будто ты девка попорченная, которую никто замуж теперь не возьмёт! Если хочешь... хе-хе... хоть каждую ночь жениться буду. Пойдёшь за меня? А? Ха-ха-ха...

Эврих поднял на него глаза. Сейчас он мог бы схватить камень покрупнее и... И что? Снова рухнуть от очередного удара? Канаон выдержал взгляд пленника, и тот отвернулся.

– Пошли уж. Хономер, небось, заждался...

Он подёргал цепь не сильно, будто бы виновато.

Хономер смерил вернувшуюся парочку таким уничижительным взглядом, что не по себе стало даже циничному наёмнику. Жрец безошибочно догадался о произошедшем по одному только потерянному виду Эвриха и расслабленному – Канаона.

– Я не за то тебе плачу, – напустился хозяин на наёмника, – чтобы ты портил рабов, вместо того, чтобы защищать меня от возможной опасности!

– Виноват, хозяин, – пожал плечом Канаон и отвёл взгляд.

– Ладно уж, – фыркнул жрец, одёргивая одеяния. – В будущем учти, отлучишься дольше, чем на пять минут – считай себя уволенным!

– Учту, – послушно кивнул Канаон, передавая цепь раба Хономеру.

Эврих тихонько лёг прямо на землю, свернувшись калачиком. Хономер подозрительно нахмурился.

– Уж не повредил ты его так, что до Похолма не дотянет?

– Никак нет, хозяин, – помотал головой Канаон. Впрочем, прозвучало это не вполне убедительно.

– Ладно, – скривился жрец, разведя в туеске какие-то травки. – На, дай ему, пусть выпьет. Спать будет как убитый, да и боль снимет. Он мне нужен более здоровым, чем он есть сейчас, для завтрашней речи.

Канаон приподнял голову Эвриха и силой влил ему в рот содержимое туеска. Аррант закашлялся и простонал что-то на родном языке. А через минуту и правда уснул так, будто его вовсе не мучила рвущая боль и тяжкое горе.

Канаон отошёл и уселся под ближайшим деревом. Отсюда ему открывался хороший обзор местности, и никакой возможный враг не подошёл бы незамеченным.

Хономер украдкой бросил взгляд на своего воина. Тот сидел, скрестив ноги на саккаремский манер, держа верный палаш наготове рядом с собой. Громадный, отлично осознающий свою силу и прекрасно умеющий применять её по поводу или без. И в который уж раз Хономер поймал себя на мысли, что смотрит на него с завистью.

II
Предательство

Похолм, полностью оправдывая своё название, спускался по холму к Ключинке, щетинясь крышами и трубами, точно вздыбленная шерсть на спине рассерженной кошки, выгнувшей спину дугой.

Городок был небольшой – так, одно название. Жил лесными промыслами, рыбной ловлей, да служил перевалочным пунктом между цивилизованными землями и владениями диких веннов. Здесь можно будет провести пару дней, собирая для Богов-Близнецов благодатную жатву из душ людских. А затем Хономер намеревался вернуться на остров Толми.

Весь день шагал Эврих за лошадью жреца, спотыкаясь, оступаясь, судорожно вцепившись в книги и низко склонив голову. Он не замечал ничего вокруг – в том числе хмурого взгляда хозяина и напряжённого – Канаона, в который уж раз оплошавшего из-за своего необузданного нрава. Оказывается, вчерашняя боль была просто цветочками! За ночь тело отошло от потрясения, и боль вернулась, втрое более свирепая. Эврих мужественно стискивал зубы, чуть морщась от каждого неверного шага, от которого по позвоночнику вверх, казалось, стреляла огненная молния.

Перед глазами летали «мушки», и поле зрение неумолимо сжималось пульсирующим тёмным кольцом. В ушах нарастал шум и звон.

В конце концов ноги подкосились.

Сквозь вату в ушах и гул собственной крови Эврих безучастно слушал голоса Хономера и его наёмника:

– Где я теперь такого раба найду, волчья твоя порода! Все ж тупые, как колотушки, ни слова вопреки мне сказать не могут, как с такими народ-то убеждать в мудрости Близнецов, а? Этот хоть рыпался да огрызался!

– Да ничего с ним не сделается. Не мужик, что ль? Очухается! Бабы даж очухивались, а этот – и подавно! Не кисейный, покрепче бабы...

Эврих валялся на земле в беспамятстве, равнодушно глядя на рассыпавшиеся книги. Брат Хономер, ругаясь страшными словами, ходил туда-сюда, подбирая их и швыряя в седельную сумку Канаона.

– Вот и тащи его теперь, да чтоб не повредить ещё больше! Животное ты грязное, как и вся твоя порода... Не мог до города потерпеть! Да любая девка под тебя б легла, едва поглядела бы, как ты мечом машешь... Нет, подавай ему пацана! Да ещё и такого дохлого! Совсем что ль не понимал, что он не сдюжит?

– Да что с ним сделается... – бубнил Канаон все тише.

– Вот если что сделается...

Эврих не видел, каким испепеляющим взглядом поглядел хозяин на Канаона, и не отреагировал, когда его неловко взвалили на седло. Дальше он мало что помнил. Кажется даже, не помнил ничего совсем.

Сознание окончательно прояснилось только ночью.

Сперва Эврих ощутил запах – дерево, солома, что-то странное, вроде хвои, и ещё какие-то едва уловимые ароматы, призрачно напоминавшие о доме. Потом вернулся слух. Потрескивание лучины, далёкий шум голосов. Где-то разговаривают, смеются и покрикивают друг на друга множество людей. В этом же помещении храпит Хономер – это чудовищное бурление и замысловатые рулады ни с чем не спутаешь. Самым последним вернулось ощущение собственного тела. Рёбра упираются в жёсткую поверхность – кажется, это лавка, крытая плетёным ковриком. Кожу холодит слабый сквознячок – куда-то подевалась рубаха. И самое странное – ничего не болит. Там, внизу, растерзанная плоть никак не тревожит, чувствуется лёгким приятным холодком. Только...

Эврих округлил глаза и рывком перевернулся на бок, оглянувшись назад.

Раздетый по пояс Канаон, оседлавший лавку позади юноши, даже вздрогнул от неожиданности и едва не выронил маленький глиняный горшочек. Одна ладонь его блестела от какой-то мази. Вероятно, из этого самого горшочка.

– Очнулся? Вот говорил же, ничего с тобой не станется, – улыбнулся наёмник, показывая подозрительно ровные и белые для человека его профессии зубы. В оранжевом полумраке комнаты его улыбка показалась оскалом. Эврих бешено заозирался, далеко ли хозяин. Впрочем, когда Хономер спит, его не поднимешь даже криком в самое ухо, поэтому от Канаона он точно не защитит...

– Да успокойся ты, не боись! Мы на постоялом дворе в Похолме, – сказал Канаон, легонько шлёпнув молодого раба по плечу и заставляя снова перевернуться на живот. – Ты лежи смирно, раз уж раненым притворяешься...

Эврих сначала перевернулся, ещё не полностью придя в себя и не осознавая, что происходит.

Но когда внутри него снова оказались пара крупных, жёстких пальцев Канаона, покрытых мазью, аррант взвился и вскочил с лавки, звякнув цепью, которой всё ещё были скованы его запястья.

– Опять не всё ладно! Да что с тобой делать, волчья сыть! – хлопнул себя по коленям нарлак, раздражённо хмурясь. – Ложись сейчас же! Знахарка сказала, на раны всю баночку извести. К утру будешь как новенький! А то ишь, в обмороки он мне падать будет как девица! Паскуда, знаешь, сколько я на мазь эту извёл денег?!

– Нечего было насиловать! – буркнул Эврих, не спеша, однако, приближаться к лавке.

– А нечего было жопу-то сжимать! – огрызнулся нарлак, подхватил цепь и рванул к себе. – А ну быстро на лавку, я сказал!

Эврих рухнул, как тряпичная кукла, сжался, напрягся, закусил губу.

– Что такое опять? – прорычал нарлак, стукнув горшочком об пол.

– Н...ннне надо... туда руками... Пожалуйста... – прошептал Эврих, осознавая, впрочем, что от боли не осталось и следа. Странный холодок был неприятен своей неправильностью, но зато теперь можно было спокойно садиться и даже совершать резкие движения. Мазь оказалась просто чудодейственной. И всё же ощущать внутри своего тела руки, ещё недавно причинившие столько страданий, было страшно.

– Ты не дёргайся, главное, – сказал Канаон, чуть наклонившись вперёд, нависнув над Эврихом, как каменный мост над речкой. – Это просто пальцы.

С этими словами он хохотнул так похабно, что Эвриха передёрнуло. Парень сел и сказал:

– Может быть, я сам?

– Ну попробуй, изловчись! – Канаон хмыкнул и протянул арранту баночку. Сам же вальяжно развалился на лавке, опершись в неё ладонями и широко расставив ноги.

Эврих вспыхнул от смущения.

– Слушай, может быть, ты отвернёшься? – несмело попросил он, опустив голову.

– Отвернуться? От раба? – Канаон прищурился. – Чтоб ты мне этим горшком по темечку да бежать? Э, нет уж, давай, мажься так, раз выпросил!

Эврих чувствовал, что пунцовеет от стыда. Всё равно что прилюдно усесться испражняться посреди площади. Два пальца вяло опустились в горшочек, зачерпнули пахнущую хвоей жирную мазь и, дрожа, потянулись к копчику. И чуть ниже. Проклятые кандалы ужасно мешали, приходилось выгибаться и извиваться, половину порции оставляя на коже, которую немедленно начинало пощипывать и холодить. Канаон наблюдал за мучениями пленника, как за скоморошьими плясками, то и дело прыская со смеху.

Наконец Эврих сел на лавке прямо, надувшись, как мышь на крупу, и приваливаясь к стене лопатками, развёл колени в стороны и только таким образом дотянулся до больного места. Ох, какое же счастье! Мазь, судя по всему, очень быстро впитывалась, предыдущая порция уже успела раствориться, и следом за ней медленно растворялось приносимое облегчение. Но вот снова стало прохладно и тихо – нутро будто задремало, успокоенное чудодейственным составом. Эврих протяжно вздохнул, прикрыв глаза и блаженно улыбаясь. Похоже на то, как если обожженную кожу побрызгать прохладной водой.

Ещё немного помазать надо. Теперь-то удобно, хоть и не дотягиваешься в самую глубь. И ладно, что наёмник наблюдает. Уж после ручья-то стыдиться нечего...

Канаон наблюдал теперь молча, ухмылка его почти сошла с лица – остался лишь приподнятый уголок губ да чуть сморщенная переносица.

Молодой аррант напомнил ему девку, которая тешится сама с собой. Точно так же сидят они, растрёпанные, с раскрасневшимися щёчками, бесстыдно расставившие белые пухлые ножки, и быстро играют с мокрыми розовыми лепестками своего тела проворными пальчиками.

Канаон подсел ближе, потом опустился на пол перед Эврихом, присев на корточки – не на колени, никогда Канаон сын Кавтина не становился ни перед кем на колени! – и решительно забрал горшочек.

– Да не так ты всё делаешь, – буркнул он осипшим голосом. – Не дотягиваешься же всё равно. Надо поглубже. Дай покажу, теля! А то не выздоровеешь, а хозяин с меня спросит!

Эврих заволновался и снова смутился, даже попытался свести колени вместе, но Канаон приблизился так, что плечами раздвинул ноги молодого раба. Затем он плавно и медленно погрузил в него скользкие пальцы. Аккуратно подвигал туда-сюда. Эврих покраснел до корней волос. Было и стыдно, и противно. Но сейчас эти страшные волосатые лапы не причиняли боли. Напротив... Совсем-совсем напротив...

Ох, что старая ведьма только намешала в эту мазь! Кажется, впитываясь, она разносит по телу какой-то дурман. Не может же статься, что жёсткая, грубая ручища, ещё вчера едва ли не убившая, сегодня приносит приятную истому. Это не может нравиться!

– Н... Нннаверное... хватит... – тяжело выдохнул Эврих, мутным взором посмотрев на Канаона сверху вниз. Наёмник поднял глаза. Прикрытые густыми чёрными ресницами, они казались томными, тенистыми, а из-за расширившихся зрачков – чёрными, как смола. Ох, не согрешила ли его матушка с заезжим саккаремским купцом?

– Тут ещё есть немного. Знахарка сказала, надо извести всю до конца, – хрипло и низко ответил он. Эврих замер, как кролик перед удавом, и безропотно терпел всё. Хотя, терпят ведь что-то неприятное, а тут... Эврих протяжно вздохнул, спохватившись и встрепенувшись. Палец Канаона продолжал медленно и плавно двигаться вперёд-назад, проникая в глубину. Заметив борьбу пленника с собственными ощущениями, он усмехнулся:

– Сиди-ка уж смирно... Не шевелись...

Эврих сидел. И медленно-медленно расставлял колени всё шире. Против воли запрокидывал голову назад. Рот сам собою приоткрылся, и, неподвластные воли разума, с дрожащих губ стали робко срываться едва слышные стоны. Канаон стиснул челюсти, опустив лицо, и принялся с усилием надавливать на маленький бугорок внутри, найдя волшебную, потаённую точку за перегородками гладких мышц. Эврих похолодел, когда по телу пронеслась сладостная волна от такого прикосновения. Он вздрогнул и взглянул на Канаона. Тот уставился ему прямо в глаза и снова надавил на заветное местечко. Тихонько приотпустил палец и снова надавил. И так несколько раз кряду. Потом потащил палец назад, гладко и плотно, и снова втолкнул его до упора, проехавшись по бугорку. Эврих таращился на Канаона, изогнув брови словно бы от ужаса. Он не понимал, что происходит. Спина сладко напрягалась, низ живота наливался теплом. И член почему-то стал неумолимо подниматься. Так не должно быть! Это гадко и неправильно!

Канаон хищно осклабился и добавил к пальцу ещё один, чуть ускорил ритмичные движения.

Эврих ахнул в изумлении. И вдруг ему показалось, что сейчас у него замрёт сердце.

– Не надо, перестань! – скороговоркой прошептал аррант, умоляюще помотав головой.

– Пока мазь не кончится, не перестану, – прошептал Канаон с хрипотцой, вынул пальцы и зачерпнул новую порцию. После чего втолкнул сразу три пальца. Эврих задохнулся и рывком прогнулся назад.

Больно... Не больно... или больно... что происходит?! Что он с ним делает, это проклятый варвар?! Что в этой колдовской мази?!

– Ну, как? – процедил Канаон, шумно дыша через нос. Движения его руки напомнили Эвриху страшные, рвущие удары. Но теперь они не причиняли боли. Аррант замотал кудрявой головой, упершись вспотевшими ладонями в широкие плечи нарлака, как будто желая его оттолкнуть. Или, наоборот, привлечь к себе.

Канаон схватил его за загривок, чуть наклонил к себе и горячо зашептал в ухо:

– Вот и не жмись, как гордая девственница. Не будешь кочевряжиться – не обижу. Будешь под меня ложиться, как я ни прикажу, а? Будешь?

Эврих мало что понимал, сбитый с толку, преданный собственным телом. Нерешительно мотнул головой, ахнул, часто-часто задышал.

Нарлак не больно куснул его за щёку.

– Хорошо же тебе, паскуда ты аррантская... Ну ведь хорошо же...

Эврих жалобно застонал, зажмурившись. Он понял – ему хорошо. Нет! Это всё проклятая мазь! Ведьмой знахарка была, ведьмой!

– Тогда попробуй сказать, что не нравится... Никому этого не показывал. Никому. Тебе только покажу, – прошипел Канаон, обжигая шею Эвриха своим влажным дыханием. Затем оттолкнул парня от себя, чтобы тот облокотился спиной о стенку, а сам склонился к его окрепшей плоти.

Эврих распахнул глаза и ахнул в голос, когда на его члене сомкнулись плотным кольцом мокрые, горячие губы. Пальцы ритмично погладили давешний бугорок внутри, толкнули его пару раз. Эврих дёрнулся, точно его били. Простонал в отчаянии, не в силах совладать с собой. Канаон не останавливался, придерживая пленника свободной рукой под поясницу, словно не отпуская от себя. Рот у него был жаркий, сильный, глубокий. Эврих запрокинул голову, задыхаясь стоном. Словно утопающий за соломинку, хватался он за могучие плечи, прогибался навстречу своему мучителю. Или любовнику. Разводил ноги так широко, как только мог. Вздрагивал от каждого нового толчка сильных, твёрдых пальцев внутри себя.

Про мазь давным-давно забыли.

Хономер раскатисто храпел в своём углу – его не способен был разбудить даже удар тарана в крепостные ворота, не то что возня на дальней лавке.

Канаон отпустил член Эвриха, быстро встал, нервно расшнуровывая свои брюки и придавливая парня к лавке. Эврих очнулся тогда, когда его стали укладывать на живот. Встрепенулся, тяжело дыша, затравленно глядя на Канаона.

– Ну что, что не так? – хрипло выдохнул ему в губы наёмник, забравшись к себе в штаны и пытаясь вытащить вставший член. Эвриха прошиб холодный пот. Вот что значит утратить бдительность! Теперь этот зверь будет считать его гулящей девкой, которая поломается-поломается для вида, да потом и даст.

– Нет! – вскрикнул аррант, вскакивая. И быстро добавил, заметив, как глаза нарлака стали наливаться кровью, – эмм... Я... Я вот подумал... Давай не так... не сейчас. Вдруг снова повредим? Давай я тебе точно так же сделаю? А потом... потом... всегда, когда скажешь...

Он даже погладил наёмника по груди, ошеломлённо ощущая подушечками пальцев его кожу, мускулы, волоски, оказавшиеся такими приятными на ощупь, мягкими, шелковистыми...

– А ты умеешь что ль? – отрывисто спросил Канаон, глядя на пленника дикими, горящими вожделением глазами. Он был готов на что угодно. Только немедленно. И Эврих решил этим воспользоваться, усиленно отгоняя воспоминания о сладких волнах тепла вдоль спины. Отвратительно понимать, что ведь и сам же был не против! И хотел, чтобы Канаон не останавливался.

Но теперь нужно действовать.

Не будет он подстилкой неотёсанного варвара! Никогда не будет!

Только надо придумать...

Взгляд сам собой упал на запястья Канаона. Наручи из плотной кожи, обычно скрытые под длинными рукавами рубахи. А в них наёмник носит метательные ножи. От пришедшей на ум мысли Эврих похолодел.

Боги, он не такой! Он учёный. А не дикий кровожадный зверь, способный...

– Ну, давай уж...

Канаон всё-таки выпростал член наружу, придерживая его одной рукой и властно положив широкую пятерню другой на затылок Эвриха.

– Сядь, – прошептал аррант, немного неестественно улыбнувшись. Наёмник чуть нахмурился, но отнёс это на счёт стеснительности раба. Он же у нас не какой-то там! Ах, можно подумать! Да он ничем не отличается от портовых шлюх.

Канаон быстро опустился на лавку, пока Эврих сползал на пол и плавно становился перед ним на колени.

Видеть это чудовищное орудие так близко было столь же омерзительно, как и думать, что его придётся взять в рот. Эврих удержался от того, чтобы скривиться. Надо. Надо усыпить его бдительность. Считает шлюхой – пусть... Это ненадолго.

Разум, казалось, затмило. Эврих прикрыл глаза, осторожно прикоснулся губами к гладкой плоти, солёной и влажной от выступившей смазки.

– Да не лижи ты, в рот возьми, в рот, – процедил Канаон сквозь зубы, нетерпеливо притягивая голову Эвриха к вздрагивающему члену. – Давай, мой хороший, ну... Будешь послушный – никогда не обижу, тронуть тебя никто не посмеет... Ну...

Эврих сглотнул колотящееся под кадыком сердце и приоткрыл рот, с силой зажмурив веки. Канаон, тихонько зарычав, ткнулся ему в мягкое нёбо, и молодой аррант кашлянул, сдержав рвотные позывы. Едкий, странный вкус, от которого даже немного кружится голова. И так странно – когда рот заполнен полностью, точно горлышко бутылки – пробкой. Интересно, а задохнуться можно?

Пока он колебался, Канаон схватил широкими ладонями его голову и опустил вниз, требовательно и властно, достав до самого горла. Эврих выгнулся, чувствуя, что сейчас его вырвет, но сдержался снова, похлопал Канаона по предплечью, будто говоря – «Я сам, сам».

И пальцы его точно сами собой аккуратно вынули из узкого чехла в наруче метательный нож. Оружие мгновенно спряталось в ладони юноши, который, чтобы отвлечь наёмника, сразу же попытался повторять его недавние движения. Вверх-вниз, и подбородок немного выдвигать вперёд... Надо бы губы сомкнуть плотнее, как сам Канаон делал, но... так гадко...

В голове метался вихрь противоречий. У него – нож. Сейчас он может ударить мучителя в печень – потому что только до неё и может дотянуться, а как согнётся – сразу же в горло. Потом достать ключи из его кожаной безрукавки, разомкнуть кандалы и бежать отсюда, бежать! Но... Ударить ножом живого человека?!

Маленькое подлое оружие нагревалось в мокром от пота кулаке.

Надо бить. Надо. Пока наёмник расслаблен, пока ничего не подозревает.

Пока ему так хорошо.

И пока он доверяет...

Эврих жмурился, дрожал всем телом. Это страшнее, чем когда бьют тебя самого...

Канаон закрыл глаза, запрокинув голову. Он то ли улыбнулся, то ли оскалился. Его живот вздрагивал, напрягались ровные кирпичики пресса, посерёдке прочерченные чёрной дорожкой прямых волос. Эврих осторожно прикоснулся кончиками ногтей к горячей, просто раскалённой смуглой коже нарлака чуть выше пупка.

– Ох, хоро... хороший мой... – невнятно прорычал Канаон, играя желваками на скулах.

Эврих плавно заскользил пальцами вниз. В густые мелкие кудряшки. Как тут горячо. Может быть, по венам Канаона бежит не кровь, а огонь, которому поклоняется его народ?

Боги... Наверное, будет очень много крови...

– Мффф, – Канаон чуть выгнул спину, и Эврих понял, что тот близок к финалу.

Если сейчас всё кончится – будет поздно. Уже не ударишь. И когда Канаон обнаружит пропажу одного из ножей...

Надо бить сейчас!

Вдруг на затылок Эвриха легла тяжёлая лапа. Догадался! – прошибла льдом страшная мысль. Вскинув глаза перепуганного зверька вверх, молодой аррант увидел, что Канаон смотрит на него почти ласково. И рука его – она тяжёлая, но... мягкая. Сильная, но не причиняющая зло. Эти руки могут быть совсем-совсем другими. Добрыми, защищающими...

Эврих отпустил его член. Кинулся вперёд, вверх. Сразу вверх, к горлу. В тусклом свете масляной лампы сверкнуло маленькое лезвие.

Юноша, казалось, врезался в стену. Он попал? Попал? Кровь... вот она...

Но очень мало. Просто глубокая царапина. И его запястье до боли сжимают пальцы Канаона.

– Ах ты... сучий потрох... – страшно, холодно прошипел наёмник, поднимая верхнюю губу, как скалящийся зверь. Эврих не мог перестать смотреть в его почти стеклянные от слепого бешенства глаза.

Замер, окаменел. И понял, что сейчас этот самый нож окажется в его сердце.

Эврих заорал так громко, так отчаянно, как не подобает орать человеку разумному. Так визжит собака, вертясь на месте и пытаясь зубами вытащить из собственного бока копьё.

Храп жреца сбился, захлебнулся в бульканье, и Хономер подскочил, осоловело хлопая глазами.

– Кто здесь? – хрюкнул он.

Наёмник повернулся к хозяину и проревел:

– Этот сучёныш только что попытался...

Слова застряли в его сведённых судорогой ярости челюстях, он наскоро завязал штаны, рывком поднялся с лавки и потащил за собой голого Эвриха волоком. На пол со стуком упал нож.

Хономер сидел на сундуке, хлопая глазами и приоткрывая рот, как карась. Раб хотел убить своего хозяина?! Что ж, да восславятся Близнецы, наёмник оказался бдителен...

Канаон тащил подвывающего Эвриха по ступенькам вниз, в общий зал, глядя в пространство стеклянными глазами. Люди замерли, остановившись кто где стоял, несколько мужчин поднялись из-за длинного общего стола у стены.

– Эй, милчеловек, почто мальчонку обижаешь? – выкрикнул рослый бородач, сжимая кулаки, отчего на его напрягшихся плечах змеи-татуировки зашевелились как живые.

Канаон зверем глянул в его сторону. Все увидели кровь на шее и груди нарлака. Неверяще посмотрели на извивающегося тощего паренька. Этот беспомощный, закованный в цепи раб? Попытался убить? Вот этого здоровенного коня?

Как бы то ни было, никто не преградил дорогу Канаону, когда он проволок Эвриха через весь зал и вытащил на улицу. Даже когда Эврих выл:

– Помогите! Кто-нибудь! Он убьёт меня!

Люди растерялись. Сложно было понять, кто прав, а кто виноват в этой ситуации.

– Слушьте, а может, за ихним старшим кто сбегает? – взволнованно предложил какой-то старик, кивнув на лестницу, ведущую на второй этаж, к комнатам. – Он-то, поди, разберётся... Не выглядит мальчонка-то душегубцем! А ежели он раб, так мож, кинулся-то с ножом от безнадёги? Бывает...

Люди согласно закивали, кто-то уже бегом поднимался по лестнице. Впрочем, сам Хономер, наскоро накинув хламиду, уже спускался в зал вперевалку.

– Куда они пошли? – спросил он, пыхтя от непривычной нагрузки. Люди указали на дверь, кто-то заметил, как наёмник потащил паренька к калитке. Неужели и правда за околицу, чтобы прирезать?...

Хономер поспешил к выходу.

Белеющие в предрассветном полумраке торс Канаона и тело Эвриха жрец заметил сразу, заорал:

– Не убивай его! Погоди, погоди...

Канаон терпеливо дождался, когда хозяин подойдёт, но горло Эвриха всё так же продолжал сжимать крепкими лапищами. Парень слабо попискивал, судорожно хватая воздух. В глазах его уже стояла пелена предсмертного безразличия.

Хономер замер на почтительном расстоянии, немного напуганный жуткой картиной. Покрытый кровью разъярённый нарлак был действительно страшен.

– Послушай, – начал жрец, – этот ничтожный раб, конечно, виноват... Но убить его будет менее выгодно, чем оставить в живых. Если хочешь, проучи его как следует, но не калечить и не насмерть... Ты слышишь меня? Не насмерть!.. Канаон!

Канаон вздрогнул от звуков собственного имени и повернул застывшее лицо к хозяину, почти никогда не называвшему его так. Руки его разжались, и Эврих, хватая воздух ртом, рухнул на землю. Хономер невольно попятился.

– Как скажешь, хозяин, – загробным глухим голосом пробубнил Канаон, схватил цепь и потащил Эвриха прямо по земле, как тряпку, в ближайшую конюшню, находившуюся на некотором расстоянии от жилых построек. Незачем будить окрестных жителей. А этот аррантский ублюдок будет орать. О да, будет!

Хономер, довольный послушанием и тем, что удалось сохранить ценного раба, вернулся на постоялый двор и преспокойно продолжил сон. Поделом проклятому арранту! Будет знать, как подло нападать в ночи...

Эврих тихонько скулил, когда Канаон в полном молчании, стиснув челюсти, приматывал его запястья

цепью к одному из столбов в конюшне. Лошади прядали ушами и испуганно косили печальными круглыми глазами на жалкое голое человеческое тело, скорчившееся в прелой соломе у их ног.

Эврих всхлипнул от страха. Может быть, стоит попросить прощения? Он ведь не хотел! Он ведь правда не хотел! Но нет. Не будет он умолять. Хватит. Тем более, Канаона умолять бессмысленно.

– Не насмерть? Хорошо. Не калечить? Хорошо! – прорычал нарлак, разматывая с пояса неизменно висевший там кнут.

Эврих смотрел на него с горечью. Ждать боли – ещё хуже, чем её испытывать...

Канаон хлестал Эвриха с оттяжкой, со всей силы своего громадного тела, до крови, до ошмётков кожи, летевших в разные стороны. Хлестал, пока не затекло плечо и не стала ныть спина.

Эврих сперва кричал от боли, жмурился, вился у столба, не в силах избежать очередного удара. Из глаз текли слёзы боли и сожаления.

Он не знал, кто научил Канаона таким непривычным для мужчины ласкам, он не знал, почему Канаон никому и никогда не демонстрировал эти свои умения – кроме него, Эвриха. Он не мог придумать, чем же заслужил такую честь. Но наитием понимал, за что сейчас терпит – вовсе не за неумелое нападение и не такую уж серьёзную рану. А за предательство. За то, что не оправдал доверия, что не стал заменой тому – самому первому, который научил, который был когда-то в жизни ныне грубого и циничного наёмника, о котором этот наёмник, судя по всему, всё ещё помнит...

Потому что глаза его тоже блестели так и не пролившимися слезами.

Эврих перестал вскрикивать и скулить, когда не осталось на это сил. Покрытый грязью и кровью, с прилипшими к телу соломинками и навозом, с содранной до мяса кожей под кандалами, он валялся, согнувшись, в полуобмороке и молился своим богам, чтобы они забрали его душу. Сейчас же. Или хотя бы завтра. Или послезавтра. Поскорее. Поскорее...

Рана на шее была совсем не глубокой, но всё же саднила, крови вытекло много, и нарлак вскоре почувствовал лёгкое головокружение. Он пошатнулся, присел рядом с Эврихом на одно колено, схватил его грубой пятернёй за волосы, рывком задрал его голову вверх.

– Я тебя убью, сучёныш, – глухим голосом пообещал он. – Когда ты больше не будешь нужен хозяину.

После этого он смачно плюнул Эвриху в лицо и отшвырнул от себя. Молодой аррант не шевелился.

Наёмник ушёл, омыл рану, кое-как забинтовал её, замазав остатками мази. Потом вернулся и поволок бесчувственного раба по земле, как падаль. Надо ополоснуть да свалить в углу комнаты. Вряд ли после такого урока этот маленький зверёныш посмеет напасть.

С тех пор Канаон больше не разговаривал с Эврихом. Зато почти каждую ночь избивал и насиловал его.

Эврих молча сносил всё, хотя даже звук шагов наёмника повергал его в трепет и заставлял мучительно холодеть желудок.

Он временами горько сожалел о противоположных вещах – о том, что не распорол тогда Канаону глотку (забавно началось бы утро Хономера – проснуться и увидеть, что раб сбежал, а его непобедимый воин валяется на полу в луже крови, со спущенными штанами!), и о том, что вообще кинулся на Канаона.

Теперь он никогда не узнает, какими добрыми могут быть его сильные руки.

III
Венн

Слава Галирада разнеслась по всему Миру. Со всех сторон света стекались в сольвеннскую столицу торговые караваны и разный люд – от угрюмых сегванских мореходов до чёрных, как эбеновое дерево, жителей таинственной Мономатаны. Уж больно удобное положение – на скрещении многих дорог, у моря. Все дороги ведут в Галирад, воистину!

Гвалт и шум торжищ стоял с раннего утра и до позднего вечера, а летом, когда в северном городе стояли белые ночи – и вовсе круглые сутки. Каждый купец нахваливал свой товар, зазывалы соревновались друг с другом в лужёности глоток и знании всевозможных прибауток.

Канаон проходил мимо лавок, из которых доносилась знакомая нарлакская речь, сурово поджав губы. И в таких случаях всегда отвешивал затрещину угрюмому и молчаливому Эвриху, который всё так же таскался всюду со своими книгами. Молодой аррант с тоской поглядывал на тяжелые корабли, покачивающиеся на волнах у самого настоящего причала, выстроенного специально для них. Аррантиадские.

Всем хорош многолюдный богатый город. Но с некоторых пор небо над ним было всегда затянуто тяжёлыми свинцовыми тучами. И даже летом стояла промозглая осенняя хмарь. Поговаривали о проклятии Мораны...

Жрецам Близнецов удручённое состояние жителей оказалось на руку.

Хономер был в прекрасном расположении духа – он деловито спешил на рыночную площадь, подёргивая цепь раба. Предстоит проповедь перед таким большим количеством самого разного народа и в такое тяжёлое для них время! Немалый улов можно ожидать Богам-Близнецам!

Для жрецов, прибывавших с острова Толми, всегда выстраивали высокий деревянный помост, чтобы всем были видны чужестранцы, и далеко над площадью разносились их звучные голоса – кнесы великого Галирада с почтением и уважением относились к любому гостю и к любой вере.

Сейчас брат Хономер жарко вещал, картинно взмахивая руками и делая красивые паузы:

– Оглянитесь вокруг! Ваши боги уже не могут помочь вам! Могильный холод воцарился над некогда тёплым Галирадом! Примите веру в Богов-Близнецов, и они защитят город от Мораны!

Люди, хмурые, недоверчивые, растерянные или же просто безучастно-праздные пялились на диковинные одеяния жреца, старушки с жалостью поглядывали на заморенного молодого арранта, а девицы не спускали глаз с красавца-нарлака, застывшего в расслабленной, но и угрожающей позе слева от жреца.

– Гляньте на этого человека, – Хономер размашисто указал в сторону Эвриха. – Он везде носит книги, которые называет священными. Но слова лже-пророков не помогают ему! Он – раб!

Эврих ещё ниже склонил голову, вздрогнув от этого выкрика, как от удара канаонового кнута.

– Рабом и останется, пока не признает истины Богов-Близнецов! – надрывался Хономер.

– Мои боги заботятся и о рабах, – буркнул Эврих, уставившись себе под ноги. Уж сколько раз он зарекался вступать с Хономером в споры на публике. Ведь истинно же говорят – «Попробуй переспорить жреца!» Но всё равно огрызался, встревал, возражал, не соглашался.

А потом – как всегда, либо издевательства, либо прилюдное побивание язычника. Либо и то, и другое разом.

– Заботятся! – елейным голоском поговорил Хономер и отобрал у Эвриха одну из его порядком потрёпанных книг, молодой аррант смог лишь взволнованно проследить, как жрец, помахивая бесценной книгой, повернулся к наёмнику и произнёс:

– Они не могут позаботиться даже о своём учении!

С этими словами он подкинул книгу в воздух, и Канаон одним махом перерубил её пополам.

После чего украдкой глянул на арранта. Уже давно в этом взгляде не было ничего, кроме брезгливости и презрения. Эвриху казалось, что тот тенистый взгляд из-под густых чёрных ресниц ему попросту приснился.

– Всё равно мои боги со мной! – огрызнулся он нервно, отворачиваясь и глядя перед собой, над головами толпы.

С ним давно никого не было, кроме его богов. О, Прекраснейшая, когда-то ты предала того, кто поклонялся тебе. Эврих поверил, что сила может быть ласковой, он радовался душой и телом, как и наставляет Богиня. Но он ошибся.

– Тогда, может, возьмёшь меч и докажешь свою правоту? – продолжал издеваться тем временем Хономер. С некоторых пор, при особо большом стечении народу, он любил иногда приказать рабу взяться за меч и выступить против рослого, широкоплечего наёмника. Люди всегда возмущались такой несправедливости, и всегда находился кто-то из толпы, кто либо протягивал парню меч, либо сам поднимался на помост.

Это случалось крайне редко, но случалось.

Канаон, пощёлкивая кнутом, вонзил свой меч в деревянный настил и издевательски поглядел на Эвриха. Молодой аррант каждый раз внутренне сжимался от таких взглядов, и вспоминал все неисчислимые моменты своего полного бессилия перед этим огромным и страшным мужчиной.

То Канаон проиграл раба в карты команде моряков, пока плыли от Толми до Галирада, и Эвриха насиловали несколько часов кряду. То принёс изголодавшемуся рабу отличный кусок мяса, но перед этим окропил его своим семенем. Эврих попытался оттереть, за что был избит, а мясо его съесть всё-таки заставили. А уж ночей, когда Эврих упирался лбом в пол и жмурился от яростных, мощных и очень болезненных толчков внутри своего тела, было просто не счесть. Но всё это Эврих терпел, вспоминая, как блестели непролившимися слезами стеклянные от ярости и обиды глаза нарлака, когда он стегал беспомощного раба кнутом.

– Дерись раб, дерись! – хохочет Хономер.

Канаон разматывает свой страшный кнут и хлещет им Эвриха вновь. Не прикасаясь к мечу, точно из-за какого-то несуществующего благородства.

– Ну дайте же ему меч! – обратился Хономер к зрителям. Какой-то сурово насупившийся мужик решительно сунул в дрожащие пальцы упавшего Эвриха рукоять своего оружия.

– Держи, парень...

Эврих, едва не плача, размахнулся, заранее зная, что Канаону нужно всего-то чуть подпрыгнуть, чтобы не упасть с перерубленными лодыжками. Наёмник осклабился, походя выбил меч из слабых рук и продолжил хлестать раба кнутом.

– Оставь его! – раздался внезапно тихий хрипловатый голос.

Эврих робко поднял голову и увидел, что Канаон замер над ним, а кнут его намотал на кулак и держит какой-то косматый и обросший дикарь с уродливым шрамом на правой щеке. Канаон удивился. Затем нахмурился, попытался выдернуть кнут обратно. И удивился снова – несмотря на огромную силу, сделать этого ему не удалось. Дикарь оказался ничуть не слабее, а от мощного рывка вспрыгнул на помост. Канаон упёрся своей грудью в его и сжал челюсти. Дикарь ничуть не спасовал, хотя и не такие, бывало, отступали, почувствовав, что Канаон всего-то слегка сердит. Сейчас Канаон едва сдерживал ярость. Какой-то выскочка посмел помешать ему веселиться!

– Ты кто? – спросил Хономер незнакомца, ткнув в его сторону пальцем.

– Я молюсь своим богам и не восстаю на чужих, – ровно ответил тот негромким голосом.

– Вот как? – лицо Хономера расплылось в нехорошей усмешке. – Может, потому что не по силам?

Переглянувшись с Канаоном, жрец едва заметно кивнул. Наёмник хищно улыбнулся. Ну наконец-то! Хоть здесь вышел против него какой-то безумец. Ох, и не поздоровится же ему!

Вернувшись к воткнутому в настил палашу, Канаон выдернул его одним движением и, отбросив кнут в сторону, слегка наклонил голову. Толпа замерла, уставившись на помост во все глаза. Девушки прикрыли ротики ладошками, напуганные и заинтригованные предстоящим зрелищем. Мужчины придирчиво сравнивали шансы бойцов. Дикарь проиграет. Как пить дать, проиграет!

Эврих с тревогой посмотрел на незнакомца. Кто это безумец? Он же гораздо мельче Канаона, наверняка и слабее. Не сладить ему с нарлаком!

И только Канаон знал, что силы их равны. Силы равны, а спокойствия в этом неведомом противнике больше. Напряжённого спокойствия матёрого лесного зверя. Канаон ринулся в атаку первым.

Незнакомец юркнул в сторону от удара, на ходу выхватывая меч из ножен за спиной и отражая атаку.

Хономер успел заметить в безумном вихре сцепившихся клинков, что меч дикаря явно ему не соответствует – прекрасное оружие! Сразу видно, сработано великим мастером. А может, ещё и заговорено. Ну ничего, ещё посмотрим, кто кого!

Хономер, как и Эврих, заблаговременно спрыгнул с помоста, убравшись из-под ног сражающихся мужчин, и жрец с азартом болел за своего воина.

Канаон рассёк плащ незнакомца и показал зубы в усмешке. Под натиском огромного нарлака светловолосый дикарь, по всему видно – венн, оступился, едва не упал, и в этот момент Канаон бросился на него с единственным намерением – добить.

Эврих судорожно схватил свою цепь и резко натянул. Канаон упал бы, споткнувшись, если бы не его реакция, уже выручившая его однажды.

В бешенстве развернувшись к подлому рабу, Канаон взревел и размахнулся палашом. Но тут дикарь со шрамом рванулся вперёд и подловил клинок противника ещё в полёте своим мечом. Сталь палаша была хорошей. Очень хорошей. Но меч венна перерубил палаш, как тростинку. Не успев ещё понять, что произошло, Канаон попытался достать врага обрубком, но тут венн, быстрый, как бросающийся из засады хищник, выбил оружие – точнее, то, что от него осталось – из крепкой хватки нарлака и...

Как он смог остановить меч?!

Канаон замер, раскинув в стороны безоружные, такие беспомощные руки, глядя в тяжёлое клубящееся тучами небо. Холодная сталь едва заметно касалась его шеи, но не резала.

Потом дыхание возобновилось. Он чуть не погиб! Чуть не погиб! Как вообще это получилось? Кто этот проклятый дикарь?! Да не могут лесные жители так сражаться! Небось, и впрямь меч заговорённый...

– Твой воин проиграл, отпусти этого человека, – ровно и спокойно произнёс венн, кивнув на арранта, и Канаон почувствовал чистую, незамутнённую ненависть к врагу. Он попытался вспомнить хоть кого-нибудь, кого он ненавидел так же сильно. И не смог никого вспомнить.

Эврих замер, встревоженно глядя снизу вверх на застывших воинов. Канаон проиграл. Канаон проиграл! Сколько же Эврих ждал этого момента!

Хономер приблизился и наступил ногой на цепь раба, поглядывая на поблескивающий чудесный меч незнакомца. Да пусть катится подальше этот бесполезный аррант! Всё равно скоро Канаон заездит его до смерти.

– Если заплатишь выкуп, – коротко сказал жрец, поглядев в прозрачные, как у волка, глаза дикаря.

Канаон сглотнул.

Эвриха отдадут...

Смутные чувства взметнулись в его душе. Но основным оставалась ненависть.

Незнакомец, всё так же держа свой меч у горла Канаона, бегло вытащил из-за пазухи тощий кошелёк и бросил жрецу. Хономер едва не прыснул со смеху, возвращая варвару эти жалкие гроши, и кивнул на его клинок:

– Ты сломал меч моего воина, отдай свой.

Варвар заволновался, оглянулся на оружие, приставленное к горлу Канаона, который всё ещё не спешил шевелиться. Хономер цепко следил за его колебаниями. Затем вынул из-за пазухи ключ от кандалов Эвриха.

– Вот ключ от его цепей. Отдай свой меч и забирай раба со всеми его грязными книгами.

Эврих уставился на варвара во все глаза, но тот не смотрел на него.

Наконец венн раздражённо вонзил меч в деревянный помост, словно говоря этим жестом – будь по-твоему! Хономер кинул ему ключи и усмехнулся. Скатертью дорожка, оборванцы.

Канаон стиснул челюсти и тяжёлым взглядом проследил за дикарём, уводившим его Эвриха неизвестно куда.

Проклятый лесной колдун. Не честно ты его выиграл, не честно!

Эврих... Сучёнок вероломный... Я бы никогда тебя не убил, а вот ты готов был поставить мне подножку... Предал. Второй раз предал. Ну ничего, больше никогда не предашь...

Когда Хономер огрызнулся: «Поди прочь, никчёмный наёмник!», Канаон почти не обиделся и не разочаровался. Выгоняешь, жрец? Заполучил дорогую цацку, теперь можешь нанять себе воина получше? Который и сам, может быть, колдуном окажется.

Что ж...

Канаон быстро спустился с помоста. Люди посторонились, пропуская бывшего наёмника. Кто-то даже презрительно фыркнул ему в спину. Но глупца немедленно одёрнули – по угрюмому выражению лица нарлака было понятно, что сейчас он свернёт шею любому насмешнику голыми руками. Он шёл прямиком за дикарём и Эврихом. Благо, разглядеть в толпе такую живописную парочку не составляло труда.

Проклятый варвар. Проклятый мальчишка...

Канаон юркнул пальцами к чехлу в кожаном наруче.

– А у тебя плащ порвался... – доносилось до него то и дело глупое лепетание арранта. – У меня ничего нет, только книги. Возьми их... Я хотел сказать спасибо.

Ни Эврих, ни варвар не замечали, что за ними идёт Канаон.

Венн, тем временем бегло смерил взглядом ошалелого от счастья бывшего раба, вцепившегося в свои книжки, как в великое сокровище, и бросил ему:

– Идём, поешь и выспишься.

– Ты и так сделал много для меня, – смутился Эврих.

– Как хочешь, – варвар не стал уговаривать, лишь безразлично пожал плечом и продолжил свой путь. Канаон почувствовал, как подпрыгнуло его сердце. Он сделал шаг вперёд, но вдруг варвар вернулся, вложил в грязную ладошку Эвриха несколько монет:

– Держи, пригодится.

И, развернувшись, заторопился восвояси. Молодой аррант шагнул следом, выкрикивая:

– Меня зовут Эврих!

Неужели ты думаешь, что он тебя запомнит, дурень? А вот я... Я тебя буду помнить всегда...

Эврих вздрогнул и резко развернулся, ощутив за спиной чьё-то присутствие.

Канаон стоял перед ним привычно-громадный, спокойный, глядящий прямо в глаза.

Эврих почувствовал дурноту. Захотелось сорваться с места, бежать за безвестным варваром и просить защитить. Но хотелось и обнять Канаона. Глупо. Очень глупо.

Но его взгляд был таким тёплым. Ласковым. Как будто он хотел просто попрощаться.

На секунду Эвриху показалось, что истязания, изнасилования, побои – всё это было потому, что Канаон желал выслужиться перед мерзавцем-жрецом. А на самом-то деле он вовсе не такой.

Эврих почему-то необычайно ярко вспомнил его мягкую тяжёлую ладонь, поглаживавшую волосы.

И точно так же мягко положил Канаон тяжёлую ладонь на плечо бывшего раба. Потом резко привлёк его к себе, обнимая почти нежно. Эврих понимал, что надо бы вырваться, но не успел, не смог, не захотел. Он понял, что его убивают, ещё до того, как остро и пронзительно-холодно кольнуло в печени, а потом изнутри хлынул жидкий огонь.

Канаон прикрыл глаза и едва заметно втянул ноздрями запах волос арранта, затем быстро вырвал из смертельной раны нож, скривившись с мстительным злорадством и горечью.

На, варвар, забирай.

Эврих выронил монеты, книги и осел на землю, не понимая, почему... Канаон...

Как сквозь вату донёсся истошный девчачий визг – какая-то местная девчонка играла неподалёку с цыплятами и видела, как один дяденька обнял другого, а потом этот другой упал, согнувшись и истекая кровью.

Эврих уже не видел, как его нежданный спаситель развернулся на вопли и бросился обратно, как растворился в толпе Канаон. Он мог только ощущать остывающим телом ледяное отсутствие Канаона и крепкие мозолистые руки, подхватившие его с земли.

Тоже сильные. Но совсем-совсем чужие.