Ты спишь и видишь меня во сне,
Я для тебя лишь тень на стене,
Сколь неразумно тебе и мне не верить в силу дорог.
Когда я умер, ты был так рад,
Ты думал – я не вернусь назад,
Но я пробрался однажды в щель между строк,
И я взломал этот мир, как ржавый замок,
Я никогда не любил ворожить – но иначе не мог.

(С) Канцлер Ги

С некоторых пор Тэд терпеть не мог утро. Оно стало самым безнадежным временем суток – начало нового дня, которое будет тянуться и тянуться, пока, наконец, не превратится в некую "вторую половину дня", от которой до вечера тоже еще очень далеко.

Во всем доме – ни звука. С тех пор, как Лиз ушла, забрав близнецов, дом уснул. Тэд иногда завидовал ему, даже понимая, что тот просто ждет, когда его нынешний хозяин наконец освободит место для какой-нибудь семьи, и в комнатах опять зазвучит детский смех. Дом уже год как замер в летаргическом сне, а вот Тэду приходилось просыпаться каждое утро.

Есть несколько способов провести ненужное время. Можно собрать по дому посуду, отнести на кухню и помыть (потому что иначе за неделю между появлениями миссис Каттингс, домработницы, наберется слишком много грязных тарелок, а ему не хочется, чтобы она поняла, как все плохо). Телевизор проще не включать – все равно там не найдется ничего, что можно было бы смотреть; никогда не находится. Пытаться читать – тоже сущее наказание, он отвык читать просто для удовольствия, читать слабый текст противно, а хороший – слишком грустно. В прошлом он автоматически запоминал бы наиболее удачные фразы и сюжетные ходы, вдруг пригодится, а теперь – теперь он точно знал: "не пригодится". Он давно ничего не пишет и в глубине души знает, что это не преходящий творческий кризис. Это молчание уже не будет нарушено, как не будет нарушена снулая тишина дома, по крайней мере, до тех пор, пока он еще живет в нем. Пока живет.

Чуть позже, около полудня, можно доехать до ближайшего магазина. Того самого, в который он столько раз заезжал по пути из университета, чтобы по просьбе Лиз взять молока, или клубничных вафель, или стирального порошка... а заодно захватить какой-нибудь фильм, возможно, фантастику или ужастик, чтобы вдвоем тихо посмеяться над ним вечером, когда близнецы будут спать наверху.

Теперь он скорее захватит бутылку виски.

Вечер, плавно переходящий в ночь – вот когда время бежит быстро и легко. Это ручное время: оно не может тянуться, истончаясь, но не разрываясь; оно знает, что день Тэда закончится тогда, когда Тэд сам того захочет. Трюк в том, чтобы уснуть как можно позже – тогда, возможно, удастся украсть у утра хоть на час больше, чем обычно. Виски помогает, и часы летят еще быстрее.

Но время всегда берет реванш. Он просыпается, и снова утро, и тишина провалившегося в летаргию дома.

Этот вечер ничем не отличался от предыдущих. От нескольких сот предыдущих. От вечеров за последний год с чем-то, триста шестьдесят пять... четыреста... четыреста с чем-то вечеров.

Пару часов назад Тэд вспомнил, что очень давно не чистил пистолет – Smith & Wesson 38-го калибра, купленный вскоре после того, как... после пожара в их (тогда еще их) доме в Кастл Рок. Это надо было исправить.

Теперь он сидел за кухонным столом, полуразобранный пистолет в одной руке, масляная тряпочка – в другой, и думал о том, что выстрел в голову отлично разбил бы тишину, стал бы по-настоящему красивым (и очень, очень громким) началом нового этапа жизни дома.

И что он этого никогда не сделает.

Но наверху, в спальне (его, только его спальне) у кровати стоит пузырек нембутала. И десяток-другой капсул, запитых виски прямо из бутылки, гарантирует ему долгий, спокойный сон без сновидений. И – что еще лучше – без сомнительного удовольствия впоследствии любоваться очередным долгим, серым утром.

Правда, он никогда не пробовал запивать таблетки крепким алкоголем, и не знает, сможет ли.

Проверки для Тэд привычным движением ухватил за горлышко бутылку, позволил виски свободно литься в рот и попытался сделать большой глоток. Перехватило дыхание, секунду он думал, что его вырвет, но поборол позыв. Воздух колючей струей потек в мгновенно пересохшее, обожженное горло. Тэд закашлялся, из глаз брызнули слезы.

нет

Не слишком приятно, но повторить тот же трюк, чтобы запить таблетки, он сможет.

Нет.

Конечно, не десяток, но, пожалуй, две одним глотком он осилит. А потом, может, и три. Не то чтобы ему стоит бояться того, что он подавится и умрет, ха-ха.

Нет!

Тэд еще не успел открыть глаза и вдруг понял, что не уверен, хочет ли их открывать. Какое-то иррациональное шестое чувство говорило ему, что кухня исчезла, дом исчез, остался разве что табурет, на котором он сидел (если то, на чем он сидит, все еще является табуретом), а кругом – гулкое пустое пространство. И темнота.

Слышишь? Не смей!

Голос по определению не может быть материальным, но если бы Тэду понадобилось описать этот, он назвал бы его нематериальным. Словно его и не было – какое «словно», конечно, его нет, его не может быть, потому что ты ведь знаешь, чей это голос. Даже если сейчас он слишком призрачный, чтобы расслышать нотки южного акцента.

Ты не имеешь права, слышишь? Нет у тебя гребаного права сдаваться! Ты не заберешь обе наши жизни, черт тебя подери! Не хочешь жить – прекрасно, а я – хочу, и ты не лишишь меня последней возможности, сукин ты сын –

Слова били, как пощечины. Он хотел, чтобы они прекратились, набрал воздуха – крикнуть в ответ, раздражение придало смелости, Тэд открыл глаза –

Дом замер в тишине и, казалось, внимательно прислушивался – ну, что еще выдаст старый жилец перед уходом?

Он не стал говорить себе, что этот маленький инцидент был галлюцинацией, вызванной ударившим в голову спиртным. Не стал, чтобы не опровергнуть эту без сомнения здравую гипотезу. Уставшее сознание милосердно позволило просто не думать об этом.

Тэд обошел весь дом, прежде чем лечь. Дом был тих, пуст и полон призраков. Самых жутких призраков, каких он только мог представить – призраков Лиз и детей. Нет, они не мерещились ему мертвыми... они мерещились ему живыми, родными, любящими. Гостиная – Лиз только что забрала близнецов отсюда, они играли на полу, а сейчас радостно воркуют в детской, где она укладывает их спать. Кухня – на плите только что грелись в кастрюльке с водой две одинаковые бутылочки, а еще через десять минут здесь будет подогрет ароматный безалкогольный пунш, который они с Лиз выпьют перед сном. Выпьют, разумеется, в спальне, сидя в постели...

... такой холодной постели, уродливо, непропорционально широкой для него одного. Тэд не включил свет, чтобы не видеть размеров и пустоты спальни. Разделся в темноте, лег и тут же начал проваливаться в сон – неожиданный, но приятный подарок. Кажется, иногда при депрессии человек подсознательно стремится спать и спать – такая вот странная, но естественная и удобная, встроенная в модель homo depressius форма эскапизма?.. Ему показалось, что кровать плавно качается под ним. И еще – что он не один. По мере того, как сознание уплывало, все более реальным становилось чье-то присутствие. И, конечно, он прекрасно понимал, чье – ну кто еще мог вторгнуться в его сон, кто еще мог стать этим сном, как не его alter ego? Это было так естественно, что Тэд даже не испытал страха или хотя бы удивления. Он мог похоронить сукина сына, мог игнорировать само его существование, мог – ха! – вызвать воробьев-психопомов, чтобы они утащили призрака обратно в ад, и нет, для этого не надо никакого ЛСД, только его гребаное воображение писателя... но правда была в том, что в конечном итоге он не мог избавиться от Джорджа Старка. Какая-то часть его сознания всегда это знала. О да, старая хитрая лиса Джордж очень хотел жить. Если из них двоих жить может только один, Джордж постарается, чтобы этим одним оказался он. Даже если на самом деле – несмотря на все события двухлетней давности – Тэд знает, что в рациональном мире, в котором живет большинство людей, Старк не существует.

Пытаешься опять отказать мне в праве на жизнь? Забавно, а вот Лиз знала, что я – не твоя фантазия. И что не такие уж мы и разные, о да, она это знала. Вот почему ты сейчас один в спальне, где были зачаты ваши замечательные близнецы.

Перед словом «ваши» была отчетливо различима пауза – сукин сын едва не сказал «наши», понял Тэд, и хуже всего было то, что он был уверен, что близнецы не сочли бы эту оговорку неверной. В конце концов, два года назад Венди дала понять, что любит «дядю Джорджа»...

взаимно

...да и чувства Лиз к Старку в конечном итоге не ограничивались страхом и ненавистью, хотя и того, и другого было предостаточно. Конечно, она никогда в жизни об этом не говорила, но Тэд и сам прекрасно все понял. В последний раз, когда они виделись – когда она второпях хватала самые нужные вещи, чтобы отнести их в машину, куда уже усадила близнецов, – он едва удержался, чтобы не спросить, от кого она бежит: от него, от старины Джорджа в его сознании или от собственных тайных желаний?

Развод они оформили заочно – ему прислали документы по почте. Она слишком боялась встречаться с ним лицом к лицу, и он не стал ни на чем настаивать... опасаясь, что иначе она сумет получить в суде запрет на его встречи с детьми. (Конечно, он и так не видел их, но может быть потом... у него хотя бы была надежда.) Припомнит ту жуткую историю двухлетней давности, скажет, что бывший муж психически неуравновешен и плохо влияет на малышей... самое смешное что, скорее всего, подробный психологический тест действительно что-то у него да выявит. Не безумие, конечно, хотя после такого можно и свихнуться, но сильно расшатанные нервы уж точно. Опять же, спасибо старине Джорджу.

Тэд почувствовал, как в нем поднимается волна злости – на Лиз, на Старка, на себя самого. Эта злость показалась ему более яркой, чем какое-либо чувство за весь последний год.

Вот так-то лучше. Злись! Все что угодно, только выберись наконец из этого болота, хватит жалеть себя!

Вот теперь можно было разобрать легкий тягучий акцент, и знакомые – до боли знакомые – интонации. Слишком реальные! Тэд вскочил с кровати, сон мгновенно сгинул... но что-то в окружавшей его тишине намекало, что звучавший секунду назад голос звучал не только в его голове.

Остаток ночи Тэд провел в кресле, листая старые журналы и невольно прислушиваясь. Ничего, кроме обычных шорохов не очень нового дома.

Под утро он все же уснул, но ненадолго – вернее, не так надолго, как хотелось бы. Встал, разминая затекшие мышцы, и отправился готовить... не завтрак, а скорее ленч. Поздний ленч. Пробуя кофе, поймал себя на том, что мысленно ведет диалог со Старком. Вернее, монолог – высказывает тому все, что скопилось на душе. Еще немного – и он начнет говорить сам с собой. Неприятная мысль... но, впрочем, больше-то ему все равно говорить не с кем.

Спасаясь от самого себя, Тэд нашел в гараже грабли и принялся собирать опавшие листья с лужайки. Потом – с заднего двора. Желтые, красно-оранжевые, густо-бордовые, яркие, как праздничные украшения, они шуршали и пахли солнцем и осенью. Совсем как в детстве – этот запах означал, что вот-вот придет Хэллоуин...

Жуткий, скрипучий вопль прорезал спокойный воздух. Тэд вздрогнул так, что едва не выронил грабли, и заозирался кругом, чувствуя себя очень глупо – уязвимым на собственном дворе посреди бела дня. Вопль повторился, и на этот раз Тэду удалось проследить, откуда он донесся – казалось, кричавший засел на одном из окаймлявших участок деревьев. Абсурдность подобного предположения добавила жути, но тут же все разъяснилось: на старом ясене ветром надломило толстую ветку. То, что звучало так похоже на крик, на самом деле было скрипом. Тэд нервно рассмеялся, когда напугавший его звук раздался в третий раз. С этим надо было что-то делать, у него не было желания слушать саундтрек грядущего праздника при каждом дуновении ветра.

Строго говоря, злополучное дерево находилось уже за пределами участка – но надломленная ветка, пожалуй, дотягивалась до границы. Вдобавок Тэду было неприятно, почти больно смотреть на нее, не живую и не совсем сломанную. Из гаража была извлечена лестница, там же нашелся бензин для бензопилы. Отогнав яркую картинку (он стоит на последней перекладине лестницы, пылинка ржавчины попадает в давно не использованный мотор, бензопила вырывается из рук, кривые железные зубы с голодным урчанием вгрызаются в его тело, он истекает кровью на собственном заднем дворе, где его труп найдут, может быть, недели через две)... Тэд сам удивился, как ловко срезал проклятую ветку. Она упала, едва не задев его, и листья действительно оказались на границе участка. Когда он распилил ее на транспортабельные куски дерева, уже темнело.

Ему удалось вымотать себя до крайности, но когда он рухнул в постель (не замечая ни ее излишней величины, ни того, что по привычке занял «свою» половину, хотя мог бы разлечься хоть посередине), то был неприятно удивлен: монолог в голове продолжался.

... Это из-за тебя она ушла. Из-за тебя у меня больше нет ни жены, ни детей, ни даже моих книг. Даже книг! Ты давно умер, а твои книги и сейчас продаются лучше, чем когда-либо будут продаваться мои! И я понимаю, почему. На самом деле людям интересно то, что пишешь ты. Знаешь, что такое настоящая книжка про Алексиса Машину? Она должна быть про чертову резню чертовой бензопилой в чертовом Техасе, замешанную на мафиозных разборках а-ля Аль Капоне, только все происходит в наше время и рассказано так, чтобы дорогой Постоянный Читатель, уткнувшийся в книгу после сытного ужина, нашел историю не менее удобоваримой, чем этот самый ужин!

Сон наконец начал брать свое, но горькие мысли звучали и звучали.

Я могу сказать намного больше, я могу сказать так много – но кому это нужно? Как сказать это так, чтобы оно кому-то было нужно!?! Это возможно, вообще? В теории? Да, конечно, возможно, только... только я больше не знаю, как. Идеи – они тут, они всегда тут, а слова, в которые можно их оформить... их нет. Не таких, чтобы читатель хоть как-то... хоть отдаленно понял то, что я хотел бы сказать ему. Я больше не нахожу таких слов.

Теряешь спайку, да. Кому ты это рассказываешь, Тэд? Спайка, внятность, зови как хочешь, но когда такие, как ты, не могут передать то, что хочет быть передано, смысл теряется.

Его лица коснулась ладонь, на которой не было ни одной линии. «Смешно, – подумал Тэд. – У него гладкие ладони, но на пальцах достаточно линий, чтобы полиция идентифицировала его отпечатки как мои.»

Ощущения были очень реальными, но почему-то не пугали. Должно быть, это просто странный сон. А может, и нет – сейчас это было совершенно не важно. Рука скользнула ему на плечо, дружеский и в то же время странно интимный жест. Тэду вспомнилось ощущение, возникавшее у него каждый раз, когда они говорили по телефону – словно его душа обнажена, и Старк может читать каждую его мысль. Но это ведь работало в обе стороны, не так ли? Он тоже мог читать в душе Старка. Черт, да в эти минуты ему иногда казалось, что у них вообще одна душа, что они летят по телефонным проводам, встречаются где-то посередине и сливаются в одно, а стоящие у аппаратов тела остаются в какой-то другой реальности, и слова, которые они произносят – пустая формальность, в то время как настоящий диалог происходит на совершенно другом уровне.

Рука на его плече была сухой и теплой. Чтобы положить ее так, Старку пришлось бы лечь с другой стороны – там полно места – и обнять его. В голове всплыла картинка, память о том, чего никогда не было: они, еще дети, лежат рядом в темноте и делятся своими детскими, такими важными тайнами – потому что с кем же еще можно поделиться, если не с собственным близнецом?

Это все сон, сказал себе Тэд. И эта лже-память, и то, что он чувствует сейчас. Это не настоящее. Его страхи вылезают из подсознания, пока он находится на грани сна и бодрствования, и подсовывают ему галлюцинации. А то, что ему не страшно – это только потому, что он понимает: на самом деле ничего нет. Если он откроет глаза, заставит себя стряхнуть это пограничное состояние, он обнаружит, что один.

(о да, совершенно один, в постели, в спальне и вообще в жизни)

Но зачем открывать глаза? Он устал, он собирается поспать. Ему не страшно, и он вполне может принять игру, которую подсовывает ему подсознание. Итак, по условиям игры, он, Тэд, лежит в темноте и хочет выяснить, что забыла у него одна мертвая старая лиса. Да, что может хотеть от него Старк? Не надо гадать, нужно только позволить себе почувствовать. Ну же, это просто игра. Тэд мысленно потянулся к лежащему рядом – то есть, НЕ лежащему, его же на самом деле нет – призраку.

... и вдруг понял, что старина Джордж в отчаянии. Где бы он ни был – в аду, в Финишвилле или в сознании самого Тэда, но вчера он наблюдал, как его реальный близнец собирается покончить с жизнью, что означало конец и его собственного существования. А Старк был не из тех, кто может с этим смириться – даже если ничего не может сделать.

Тэд усмехнулся, не открывая глаз: о, прекрасно, мое подсознание пытается спасти меня от самоубийства. Едва додумав эту мысль, он понял, что считать происходящее трюком подсознания уже не может. С того момента, как попытался залезть в голову несуществующему призраку и обнаружил совершенно реальные эмоции, которые ему не принадлежали.

В чем дело, Тэд? Ну ты даешь, неужто только теперь поверил? Я-то думал, что времена, когда ты мог отрицать мое существование, остались в прошлом.

Рука похлопала его по плечу – на самом деле это было больше похоже на поглаживание.

– Ирония судьбы в действии, – начал Тэд и почувствовал, что всплывает. Произнесенные вслух слова нарушили грань между сном и явью, рука на его плече стала легче, будто развоплощаясь. Стало ясно, что на самом деле ее нет, осталось только эхо пришедшей в полусне галлюцинации. Тэд плотнее сомкнул веки и некоторое время лежал, не шевелясь. Наконец, почувствовав, что снова проваливается в полусон, в свой личный Неверлэнд, заговорил вновь – на этот раз произнося слова исключительно мысленно.

«Ирония судьбы в действии, да, Джордж?»

Даже не прислушиваясь к чувствам собеседника, Тэд понял, что Старк рад продолжению беседы.

«Могу вообразить, как тебе нравится так зависеть от кого-то, и от кого? От человека, которого ты считал слабаком.»

У тебя всегда было хорошее воображение, Тэд.

«Обидно, должно быть, понимать, что с тобой справился слабак.»

Хочешь сказать, я недооценил тебя?

Тэд мысленно поздравил себя – судя по голосу, ему все же удалось достать Старка.

А наглотаться таблеток с виски и сдохнуть – по-твоему, это не поступок слабака?

Рука сжала его плечо так, что наутро там наверняка появятся синяки. Но под злостью Старка Тэд почувствовал что-то еще – что-то, о чем не хочется думать, и дело было не в явной справедливости замечания. Даже не в тщательно запрятанном страхе перед окончательным прекращением существования, которое в случае Старка и так вряд ли можно было назвать жизнью.

Дело было в том, что, несмотря на страх и ненависть – основные чувства, которые Тэд испытывал к Джорджу, – какая-то часть его Старком всегда восхищалась. Он понял это давно, признал и справился с этим. Но только сейчас сообразил, что чувства Старка отражали его собственные – в кривом зеркале, но отражали. Старк презирал его – бывали моменты, когда Тэд мог понять и даже разделить это чувство, Старк был зол на него за то, что у Тэда было все то, чего никогда не было у него, начиная с собственной реальной жизни. Но за презрением и злостью скрывалось нечто совсем другое. В каком-то уголке памяти, куда сам Старк, скорее всего, не заглядывал годами, были те же сны, о которых вспоминал Тэд. Где-то два мальчика шептались в темноте, зная, что у каждого из них нет более внимательного и понимающего друга, чем другой. Или более родного. Это все часть того, что на самом деле означает быть близнецами, об этом даже не нужно говорить – это просто есть, и оба это чувствуют.

Ошарашенный этим открытием, Тэд не сразу заметил напряженное молчание. Старк разрывался между желанием рявкнуть, чтобы он убрался из его головы, и опасением спугнуть возникший призрак симпатии. Или доверия? Старина Джордж ненавидит быть слабым. Тэд, мысленно улыбнувшись, потянулся туда, где, по его представлениям, должен лежать Старк. Его рука наткнулась на теплое сильное предплечье. Не открывая глаз, Тэд повернул голову – теперь можно говорить вслух, он уже в Неверлэнде – но прежде, чем он успел что-то сказать, что-то накрыло его губы. Какая-то часть его замерла, впала в ступор от изумления, отмечая, что поцелуй становится глубже, а рука Старка скользит с его плеча вниз, по груди, по боку, ниже.

Позже, в мыслях возвращаясь к произошедшему, Тэд обнаружил, что более-менее внятно ему запомнился только один момент: как почти на пике он поймал себя на том, что на языке вертится показавшаяся очень смешной фраза: «вот не знал, что старина Джордж голубой»! И тут же услышал неозвученный (рот у Старка был занят) ответ: не в том дело, идиот.

В чем было дело, Тэд понял утром, когда проснулся и обнаружил, что его обнимает спящий, очень реальный и очень голый Джордж Старк.

Позже, когда они встали, Тэд заметил, что простыни на кровати были свиты так, словно ночью по кровати прошелся ураган – отчетливой воронкой. «В первый раз он вылез из воронки в земле, на сей раз – из воронки в твоей постели. И использовал тебя, как лестницу.» Возразить внутреннему голосу было нечего. Тэд зачем-то сдернул простыни с кровати, уничтожая воронку, и отправился вниз.

Старк уже поджидал его на кухне с кружкой кофе в руках. На нем были джинсы Тэда и его же рубашка – расстегнутая и навыпуск. И то, и другое смотрелось на нем так, как никогда не смотрелось на законном владельце. Он был босиком – разница на два размера, вспомнил Тэд. Старк кивнул ему и взглядом указал на кофеварку. Не дождавшись реакции, рассмеялся, сам налил кофе и сунул кружку в руки Тэда, который машинально принял ее и сделал глоток. Кофе по крепости оказался точно такой, какой он сам сварил бы себе, чтобы прийти в себя. Происходящее казалось ему все более нереальным.

Но окончательно реальность «поехала» тогда, когда Тэд понял, что предлагает ему Старк.

– «Уедем»? В смысле, мы? Зачем это тебе, Джордж? Ты хотел жить – ты живешь. Черт, да ты сейчас, наверное, более реален, чем я! – Тэд внутренне содрогнулся от невесть откуда взявшейся уверенности, что тут он прав. – Или боишься, что снова начнешь... терять спайку?

– Почему ты все время ждешь от меня подвоха? – что-то в голосе Старка намекало, что Тэду стоит удивиться – «правда, почему?..»

– Ты чуть не убил мою жену и детей.

– Ты бы иначе не приехал. Не будь ты так напуган, ты не сумел бы скрыться от копов, не приехал бы один, как было надо. Я хотел жить.

Не дождавшись возражений, он спросил:

– Хочешь остаться здесь? Оставайся. Если мне не изменяет память, не далее как позавчера ты пришел к выводу, что жить тебе незачем. Если ты так хочешь к этому вернуться, оставайся.

– Ты не ответил.

Старк сделал вид, что не сразу понял, о чем речь. Получилось очень правдоподобно. Наверное, обмануло бы кого угодно... кроме его близнеца.

– Это будет как в прошлый раз?

– Нет... Не думаю. На этот раз ты сам помог мне выбраться сюда.

Это имело смысл. Тэд подумал, что, возможно, и в самом деле невольно выдал Старку лицензию на существование. Даже дважды: один раз, когда разрешил ему писать эти чертовы романы, второй – теперь.

– Проверь. Напиши что-нибудь, ну, давай.

Предложение, при всей его логичности, застало Старка врасплох. Задавив страх, он огляделся, подошел к холодильнику и снял с крепления карандаш, которым писали заметки в маленьком блокноте на магните. Когда-то в другой жизни Лиз иногда записывала, что надо купить.

Тэд наблюдал, как кончик карандаша замер в миллиметре от бумаги... коснулся... и побежал, оставляя след из слов. Даже отсюда было видно, что слова не повторялись и были разной длинны.

Старк оторвал два верхних листка, исписанный сунул в карман джинс, а второй вместе с карандашом протянул Тэду.

– Теперь ты.

Ответом ему был удивленный взгляд.

– Хочешь сказать, что уж ты-то точно можешь писать? Тогда почему ты не написал ни слова за последний год?

Взгляд стал усталым.

– Тэд... Когда-то я уже предлагал тебе это. Выслушай меня, – он поднял руку, предупреждая готовые прозвучать возражения. – Я хочу, чтобы мы вместе написали книгу. Нет, не о Машине.

«Как удобно убеждать, когда заранее знаешь, что у другого на уме!» – зло подумал Тэд.

– И твои задумки, та твоя ненаписанная книга, это мне тоже не интересно. Я говорю о чем-то совершенно новом.

Предложение показалось Тэду неожиданно интересным. Это была безумная идея, он не мог себе представить такого соавторства – они писали слишком разные книги, ценили слишком разные вещи – и в то же время что-то говорило ему: не факт, конечно, но может быть – может быть – это сработает. Какая-то часть него уже задумывалась о сюжете.

– Придумаем псевдоним, – Джордж, видя, что его слова нашли отклик, говорил с возрастающим энтузиазмом. – Что-нибудь звучное – Трой, Стэббард, Кинг, Борн... Это будет бестселлер. Может, даже не один. Тебе есть что сказать, и, поверь, мне тоже.

У Тэда оставалось только одно возражение... одно Возражение и одно Опасение. Старк ушел, сказав, что вернется через пару часов, и по мере того, как день превращался в вечер, Опасение говорило все громче. Конечно, прошло уже два года, и шансы, что кто-то узнает парня, которого когда-то искала полиция (к тому же преимущественно полиция Нью-Йорка), ничтожны. И все же шансы были.

Когда за окном стемнело, появилось новое Опасение, немного безумное, но тоже достаточно громкое: не приснилось ли ему все это? Как назло, во всем доме не обнаружилось ничего, что могло бы убедить Тэда в обратном.

Старк вернулся – не два, а почти семь часов спустя. Тэд не стал спрашивать, что его задержало. Не стал спрашивать, откуда взялась машина (сколько черных Торнадо может быть в одном графстве?) и что находится в пакетах, которые он притащил в дом, хотя из одного выглядывало нечто, очень похожее на канистру с бензином – скорее всего, канистра с бензином. Тэд даже не поинтересовался, куда они поедут, потому что едва сгинули оба Опасения, как на авансцену выпрыгнуло несправедливо забытое Возражение.

– Джордж, ты ведь понимаешь, что рано или поздно найдется еще один Ползоид, – Тэд вспомнил, Старк не был в курсе этой шутки, но не успел пуститься в объяснения, как понял, что это лишнее – тот и так понял, о ком речь. – Кто-то пронюхает, что автор, или авторы, известны читателям под другими именами. Конечно, не сразу, может быть, через несколько лет, но рано или поздно это станет известно. Нет в этом мире места, куда не мог бы добраться папарацци, читавший хоть что-то из наших книг.

Старк ухмыльнулся, в голубых глазах плясали бесенята.

– А я и не собираюсь прятаться в этом мире, Тэд.

Алан Пэнгборн не думал, что его мысли легко прочитать, но давно пора было привыкнуть – Анни это удается без труда. Она подождала, пока дети уйдут к себе – пора было ложиться спать, утром в школу – и словно бы между делом спросила:

– Трудности на работе?

Она не любит, когда он приносит работу домой, но никогда не укоряет его за это. В данном случае – вот уж редкость! – он рад, что может ответить отрицательно.

– Работа ни при чем. Знаешь, сегодня услышал... Помнишь того писателя, Тэда Бюмонта?

Она кивнула, ожидая продолжения.

– В его доме в Ладлоу был пожар. Он живет... жил там один, они с женой недавно развелись.

– Он погиб?

– Да. Тело сильно обгорело, но... – он не договорил, все и так понятно.

Она ничего не сказала, только обняла его, и он в который раз с благодарностью подумал, что у него лучшая жена на свете.

Устроившись на пассажирском сидении Торнадо, Тэд вдруг почувствовал жуткую усталость. Старк, только что закинувший спортивную сумку на заднее сидение, наклонился к нему.

– Вот это хорошо, Тэд. Нам предстоит долгий путь по не самым обычным местам, и лучше бы тебе проехать его во сне.

Чувствуя, что не будет возражать, даже если догадка окажется верной (это безумие, но сейчас ему было все равно), Тэд спросил:

– Мы едем в Финишвилль?

– Лучше, Тэд, лучше. Ты почти не заметишь разницы. Будто там и жил всегда.

С этими словами Старк отправился выполнять последнее оставшееся дело. Когда (после того, как взорвалась еще одна пара канистр) языки пламени взвились над домом, прорезая темноту, Тэд подумал: «Я сжег один дом, чтобы не осталось следов Джорджа, а он теперь сжег другой, стирая мои. Кажется, больше нас здесь ничто не держит».

Торнадо рванул с места, последние отсветы пламени исчезли в темноте позади. Машина шла ровно, словно узнавая и признавая хозяина. Вдоль дороги не было ни одного фонаря, и Тэд понял, что они уже в пути.

Проваливаясь в сон, он вспомнил несуществующее гулкое темное пространство, в котором в первый раз услышал голос Старка, вспомнил, как провалился в эту пустоту. Дверь, вот на что это было похоже, дверь в придуманный мир, которого еще нет, но который появится, как только он его увидит. Как только они напишут его.

Правда была в том, что в глубине души он никогда не хотел избавляться от Джорджа Старка.